Я точно помню, это была пятница.

Когда я добралась до младшей школы на Бен Яхуды, идеально чистое серое небо только начинало заплывать неуклюжими тучками. Вдалеке, над самыми крышами города, оно казалось слегка желтоватым – ветер принес из пустыни хамсин, а зимнее солнце постепенно сползало за горизонт, скользя по улицам прощальными лучами.

Тетя Мойра стояла на крыльце в компании школьного куратора, который нервно щелкал по экрану мобильника, и двух младшеклассников. Школа, вероятно, уже закрылась на Шаббат, и все давным-давно разошлись по домам зажигать свечи. И Мойра должна была вернуться домой час назад, но по воле Всевышнего осталась с детьми, которых родители не собирались сегодня забирать.

– А! Шалом-шалом! – прокричал в трубку куратор, зажав свободное ухо пальцем, – Вас плохо слышно. Да-да, но школа не имеет права отправлять детей домой одних. Послушайте, мы не можем задерживать учителей в Шаббат. Да, я понимаю!

Мужчина прикрыл микрофон рукой и вопросительно кивнул Мойре, которая все это время старательно привлекала его внимание.

– Скажи, моя Фрида их проводит. Пусть объяснит, как пройти, – перекрикивая ветряной вой, она махнула мне рукой.

– Помощница воспитателя сопроводит их. Меня слышно? Нет, она не может взять трубку, ее семья из Рамат-Шемер. Записываю.

Куратор прижал телефон плечом, вырвал из записной книжки листок и быстро начеркал на нем маршрут. Мойра присела на корточки и с мягкой улыбкой взяла учеников за руки.

– Вы же подскажете Фриде дорогу? Ваша мама опять нехорошо себя чувствует, моя племянница прогуляется с вами. Если Шауль не вернется из командировки в воскресенье – позвоните мне. Вы знаете мой номер? Хорошо.

Школьный куратор протянул мне клочок бумаги и сожалеюще покачал головой, словно извиняясь:

– Лучше идти по Клеунснер, там больше фонарей и относительно многолюдно. Шауль предупредит охрану, чтобы вас впустили. Вы очень нас выручаете.

Я кратко кивнула:

– Шаббат Шалом.

– Увидимся дома, хабибти. Шаббат Шалом, – бросила тетя и стремительно унеслась прочь, надеясь успеть на последний трамвай до религиозного квартала.

Как всегда немногословна. Даже сегодня, когда я впервые пропускаю халу, помогая ей по работе. И впервые за полгода покинула Рамат-Шемер.

Мне казалось, это должно было быть чем-то особенным. Что повод будет более важным, чем сопровождение школьников до дома в пятничный вечер. И я даже готова была расстроиться, что Мойра не попросила Моти, который и так порой прогуливал встречу Шаббата из-за работы. Но Всевышний знает лучше. И Мойра тоже.

Дорога до школы состояла из одинаковых улиц, почти таких же, как в Рамат-Шемер, с бледными трехэтажными домами, не особо ухоженной растительностью вдоль тротуара и мелким мусором, скатывающимся в кучки в сточных канавах. Ничего интересного. А, может, и было что-то интересное, только рассмотреть на лету не удалось, Мойра выразилась ясно: “Несись быстрее ветра, можешь даже бежать, если никто не видит”.

Я не бежала. Попыталась, но старые туфли Мойры, которые и при медленной ходьбе приходилось держать пальцами, быстро потушили мой энтузиазм.

А эта дорога была совсем другой. Как только мы отошли от школы, улицы вдруг начали меняться. Не успела отметить, в какой момент это произошло, но в одно мгновение серый невзрачный асфальт под растянутыми коричневыми туфлями окрасился в яркий, как лепесток олеандра, розовый цвет. Я проследовала глазами за розовой полосой, залазящей на стену дома и вскарабкивающейся под самую его крышу. На незнакомую шумную улицу почти не проникали тусклые солнечные лучи, но эта розовая клякса прямо посреди дома будто излучала манящее глаз сияние, освещающее дорогу вместе с неоновыми вывесками на окнах первых этажей и гирляндами из маленьких желтых лампочек по периметру веранд.

– Ты живешь в синагоге? – неожиданно спросил мальчишка, оторвав меня от разглядывания перескакивающей через розовую полосу девушки в лимонных колготках.

Мальчишка тащил на спине два небольших рюкзачка, а его младшая сестра молча плелась рядом, опустив голову и изучая брусчатку. Я мельком взглянула на рисунок, делая вид, что остановилась именно для этого, но видя, что девочка уже ушагала вперед, направилась следом.

– Не совсем. Мойра запрещает так называть ее квартиру. Мама водит вас в синагогу?

Мальчик дернул сестру за плечо, чтобы та не встретилась носом со столбом. Девочка негодующе дернула его в ответ, перескочила на другую сторону и бесцеремонно взяла меня за руку.

– Водит, когда бабушка приезжает, – пролепетала девочка, перепрыгивая с плитки на плитку. – Я с няней ходила, но у ее дочки теперь есть малыш, поэтому она уехала.

– Зака, – устрашающе вытаращив глаза, перебил ее брат.

– Что? Она может быть новой няней. Папа разрешит.

Мальчишка сердито цыкнул и мотнул головой, чтобы стряхнуть с лица светлые кудряшки, затем кивнул в направлении улицы с разнообразными высокими ограждениями, неровной линией уходящими вверх к горе.

– Здесь.

Тяжелые металлические ворота с треском распахнулись, как только мы приблизились к Ибн Эзра, 12. Это был крайний участок, скошенный и у самой горы. В сумерках показалось, что даже дом на нем стоит под наклоном. Мойра бы сошла с ума, живи она в “доме-под-наклоном”. Ей было бы достаточно увидеть криво свисающую с потолка люстру, чтобы заработать какой-нибудь тик. Хотя дом все равно выглядел потрясающе. Квадратный особняк с панорамными окнами на обоих этажах и с широкой деревянной террасой, на которой умещались четыре больших плетеных кресла. Внутри дома свет не горел.

На лужайке возник низенький седоватый мужчина в потертых спортивных штанах. Он приветственно махнул секатором и указал на вход.

– Шаббат Шалом, – еле слышно произнесла я, сконфуженно убрав взгляд с оголенного потного туловища.

Путешествие пора было завершать. Я остановилась перед воротами, чтобы попрощаться, но Зака настойчиво потянула меня за собой.

– Пойдем. Там темно и Акива будет меня пугать.

– Мне нельзя сегодня задерживаться. Дома уже наверняка начали волноваться…

– Ну пожалуйста! На одну минуточку, пока включу везде свет.

– Только на минуточку, – вздохнула я, изображая необходимое негодование.

На самом деле мне хотелось попасть в этот дом. Прямо сейчас, пока для этого есть важная причина. От мысли о том, что в таком громадном домище могло бы уместиться три-четыре семьи и для одной это слишком, я непроизвольно прищурилась, старательно усмиряя излишний трепет, но с вымощенной дорожки не сошла, а лишь ускорила шаг, догоняя удаляющихся детей.

На улице стемнело, и смысла торопиться домой практически не осталось. Всяко лучше возвращаться, когда достаточно поздно, чтобы все благочестивые соседи расселись по квартирам и занялись шаббатними делами, а никак не делами семьи Гликман. Тем более еще одного шанса увидеть это стеклянное чудо изнутри не представится.

Я видела не так много домов, почти все одинаковые, цвета сухого песка с маленькими окнами и металлическими уличными лестницами, обязательно ржавыми и не создающими впечатление чего-то надежного. Забавно, что наш дом в Цфате почти ничем не отличался от дома Шимона и Мойры Гликман. Разве что отсутствием порядка и складом тканей в гостиной.

Моти как-то показывал фотографии домов в светском районе Тель-Авива, сделанные во время его подработки. Совсем другое дело. Разноцветные, с огромными рисунками уличных художников и плакатами с машину размером. Они Моти жутко понравились. Я бы сфотографировала для него и этот дом, жаль, что не на что. Потому что этот дом был гораздо лучше.

Внутри потрясающая своим фасадом вилла оказалась не такой привлекательной. С самого порога в нос ударил неприятный кисловатый запах, доносящийся с открытой кухни. Этот запах сразу нарушил планы. Пока дети переодевались наверху, я быстро отыскала его источник – упаковку из-под сырой индейки, которая, судя по всему, появилась здесь задолго до моего прибытия. Ликвидация зловонного объекта посредством засовывания в мусорный пакет помогла, и запахи на кухне почти перестали вызывать тошноту. Этого, конечно, было недостаточно.