Мне нравилось их слушать, но одна мысль не давала мне покоя. Я хочу быть на ее месте. Хочу, чтобы кто-то смотрел так на меня. Хочу эту нежность. Жадно и эгоистично хочу.

Яркое дурманящее чувство сковало мозг, и я не собиралась с ним бороться. Что такого ей сделала эта Хана, чем она заслужила? Разве не я терплю ее чудачества? Не я ночевала на оттоманке и получила за это от Мойры?

Даже когда эта солдатка села на свое место и снова слилась с бежево-зеленой массой, мой взгляд упорно утыкался в ее затылок. Мне казалось, что Хая продолжает смотреть на нее. Стреляет глазками и хихикает. От раздражения на лице дернулась мышца.

В гневной дискуссии с самой собой я пропустила завершение выступления. Очнулась, когда ко мне подошел парень в форме и без особой радости доложил:

– Мне поручено провести детям экскурсию.

Я растерянно захлопала глазами и окинула взглядом толпу, пытаясь найти Шауля. Он тут же проскочил мимо меня и махнул рукой: "Идите с ним, мы скоро закончим".

– Хах, недоверчивая леди, – хмыкнул солдат. – Не переживайте, я высококвалифицированный экскурсовод.

Я не переживала. Пока мы стояли возле раскладных стульев, я имела возможность наблюдать, как Хая мило беседует с ребятами, фотографируется и раздает автографы. Они облепили ее, как пчелы улей, не давали уйти. Мужчине в синем пиджаке удалось ее увести в одно из прямоугольных зданий, и толпа мигом расконцентрировалась по лужайке.

В ту же секунду, как нога Хаи переступила порог, я, Фрида из Рамат-Шемер, превратилась в маячный фонарь. Каждый, кто находился на территории базы и был физически способен видеть, с этого момента следил за моим движением. Двое детей, скачущих вокруг меня, тоже были явлением диковинным для этих мест, но вызывали меньше интереса. Все смотрели на меня. А если кто-то не смотрел, потому что занимался своими делами и не заметил, товарищи обязательно тыкали его в плечо и осторожно указывали в мою сторону.

Зака дергала меня за руку, тянула за собой, ближе к солдатам, но я вросла своими уродливыми туфлями в землю и не могла сдвинуться с места. Они смотрели на меня – я на них. Почти все они улыбались, кто-то перешептывался и хихикал. Я стояла, чувствуя, как нос вдыхает пыль вместо воздуха, как дышать становится тяжело. Обернулась на КПП, оставшийся в сотне метров позади. Это можно прекратить прямо сейчас. Развернуться и сбежать. Сбежать и не мучаться.

Солдат, повествующий Акиве об устройстве базы, заметил, как мы обрастаем вниманием, и повел в глубь базы смотреть спальные палатки.

Тут было спокойнее. В палатке темно и прохладно – плотный материал почти не пропускает солнечных лучей. По бокам рядком стоят голые металлические кровати без матрасов, в конце палатки – стеллаж с огромными тканевыми мешками. Детей мрачный вид палатки не тронул, так что, полазив между железными каркасами, они понеслись на улицу. Я задержалась, охваченная атмосферой военного аскетизма.

– Сложно представить, что здесь живут люди, – сказала я, невольно поежившись.

– Слишком для таких, как ты? – откликнулся солдат.

Его тон был мне не понятен.

– Простите?

Я подняла глаза на стоящего в паре шагов от меня парня. Он был довольно высоким, практически цеплял макушкой скошенный потолок у входа. На его юном лице заиграла наглая насмешка.

– Для тех, кто предпочитает отсидеться.

Тонкие губы обнажили кривоватые зубы. По моей спине промчался холодок.

– У меня были обстоятельства…

– Ага, у всех вас обстоятельства. Конечно, – он шмыгнул носом и сделал шаг в мою сторону. – А у тебя какие? Залетела на выпускном?

– А что, понянчиться хочешь? – донесся из-за спины парня звонкий голос, от которого солдат автоматически поджал голову. – Если она пойдет служить, кто будет кормить ее семью? Ты?

Хая, румяная от непривычной активности и духоты, весело шлепнула парня по плечу, смутив его еще больше.

– Угостишь сигаретой?

– Здесь нельзя курить.

– Разве я прошу тебя покурить?

Солдат сконфуженно похлопал ладонями по карманам, нащупал пачку и протянул ее Хае, откинув крышку большим пальцем. Хая обхватила рукой его запястье, притянула пачку к себе и ловко выудила ртом сигарету, не сводя с парня цепкого взгляда. Солдат сглотнул, его челюсти приоткрылись, дыхание стало неровным и громким.

– Теперь, герой, нам придется тебя покинуть.

Пока мы вдвоем шли вдоль сетчатой ограды, Хая успела стрельнуть у дежурного зажигалку и сделать пару глубоких затяжек.

– Хочешь?

Она протянула мне сигарету. Я покачала головой. Хая пожала плечами и снова вдохнула горький дым.

– Не бери в голову слова этого придурка. Вчерашний школьник с дурным воспитанием. Попадается раз на сотню нормальных ребят.

– В чем-то он прав, – прошептала я.

Хая остановилась и посмотрела на меня, как на умственно неполноценную.

– Еще раз такое сморозишь – забудь, как меня зовут. Никто не имеет права тебя упрекать. И вообще, надо было пожаловаться его командиру.

Ее взволнованность мне льстила.

– Вы сегодня прекрасно пели.

– Да ну? – она кокетливо подняла бровь, не выпуская из губ сигарету. – Мне казалось, тебе не понравилось. Ты хмурилась.

"О, нет. Какая идиотка", – молнией ударило в моей голове.

– Я просто…ох, – я вздохнула от собственной нелепости и попыталась оправдаться. – Они все на меня смотрят. Мне хочется раствориться, чтобы не слышать их разговоры.

Хая снисходительно усмехнулась:

– На меня тоже все смотрят.

– На вас они смотрят с восхищением. А я… Эти люди на лужайке совсем другие. Рядом с ними я как битая чашка в сервизе.

Мой жалобный поток вызвал у женщины едва заметное недоумение. Она зажала сигарету пальцами и абсолютно серьезно сказала:

– Нет ничего плохого в том, чтобы выделяться. Вписываться в стандарт удобно, но не всегда перспективно. Если бы все были одинаковыми, на свете не было бы суперзвезд или – кто у вас там – пророков! Так что успокойся и прими: ты другая. Не хуже, не лучше – просто другая.

Я вынужденно кивнула, поморщившись от дыма.

– Вот видишь, ничего плохого.

Хая затушила сигарету.

– Черт, да откуда вечером такая жара.

Мы продолжили наш путь к КПП. На ходу Хая стянула кофту, оставшись в одной майке и окончательно растрепав волосы. В глаза мне сразу бросилось вытянутое сине-фиолетовое пятно чуть выше ее локтя.

– Что это? – сорвалось с моих губ.

– Что? А, не вошла в поворот на кухне, – отшутилась женщина, словно это должно было меня убедить.

– Похоже на следы от пальцев… – протянула я, и тут перед глазами нарисовалась картина. – Если это следы рук Шауля, нужно сказать господину Ха…

– Лучше прекрати, – Хая оборвала меня на полуслове.

Она была серьезна, но спокойна, как в начале нашего разговора. Она не остановилась, даже не замедлила шаг. Уставшие глаза, устремленные куда-то вдаль, придавали ее виду зачарованности.

– Почему?.. – тихо спросила я.

– Я не собираюсь обсуждать это с домработницей, – равнодушно ответила Хая.

– Что же тревожит тебя, мое дорогое дитя…

Моти передразнил Мойру, пристально следя за тем, как я засовываю в себя остывший суп. Организм сопротивлялся. Челюсти, напряженные от обиды и разочарования, с трудом шевелились. Я все прокручивала и прокручивала в голове диалог. Все диалоги с ней. И все равно не находила, где могла оступиться.

– Мойра отдала тебе побрякушки?

Он что-то еще пробубнил, убежал, затем вернулся с кульком. На столе возле тарелки появилась небольшая коробочка, обернутая в крафт-бумагу. Я лениво повертела ее в руках. Моти, не услышав от меня желаемого вопроса, закатил глаза и сказал:

– Давай же, открой! Это вообще-то хороший знак, господин хочет взять дуреху замуж.

Я разорвала обертку, открыла коробочку. Внутри находилась пара очаровательных сережек с синими камушками, но давящее уныние похитило мой восторг.