– Я закажу тебе такси.

– Мне нельзя на такси.

– Господи, да что ж тебе можно?

К 21:45 мы успели переместиться в зал и заварить чай. Хая расположилась полулежа на диване и внимательно меня разглядывала. Меня увлекло расписанное семитскими узорами дно чашечки, подарившее моему молчанию причину.

– Хочу знать, что Шауль успел про меня наговорить, – задумчиво протянула женщина, нежно прикасаясь губами к тонкому фарфору.

Я подняла глаза к потолку, напрягая уставшую голову, чтоб вспомнить.

– Особо ничего…Что вы себя плохо чувствуете и… кажется, пишете музыку.

Она горько усмехнулась. Так она реагировала на каждое мое высказывание длиною больше, чем в два слова.

– Предел мечтаний Арье. Религиозная и ничего не знающая.

– Вы тоже меня не знаете. Я почти месяц нахожусь в вашем доме, но познакомиться вы решили только сегодня и так и не сказали зачем.

Она только лениво помяла плечо.

– До этого не было нужды. Ладно, извини, не хотела тебя обидеть.

"Не похоже", – подумала я.

– Мне правда нужно домой.

Хая поставила чашку на пол и опустилась на лопатки, приложив ладони ко лбу.

– Я не могу тебя отпустить.

– Почему? – вырвался бестактный, но логичный вопрос.

– Потому что, если я останусь одна, черви в моем мозгу прогрызут через глотку тоннель к сердцу, и когда оно наконец остановится, я буду лежать прямо здесь, на этом диване, пока мои дети не обнаружат мое гниющее тело, – на одном дыхании произнесла Хая и печально добавила, – Поэтому тебе придется остаться со мной.

– Поставлю чайник.

Вечер сегодня не кончится.

Сквозь чуткую утреннюю дрему до моего сознания донесся скрип двери, который был таким тихим и неубедительным, что я не сразу поняла: прозвучал он во сне или наяву. Последовавшая за ним боль в шее и ослепляющий свет из панорамного окна, с которого кто-то безжалостно убирал жалюзи, сразу привели меня в чувства.

– Кхм, видимо, доброе утро?

От бодрого голоса Шауля я подорвалась с тахты, на которой провела остаток ночи после вчерашних разговоров. Мы говорили долго. Обо всем и ни о чем. Хая рассказывала про свои поездки, про детский хор и ее любовь к плаванью. Про семью и работу говорила совсем чуть-чуть и ничего конкретного. Больше спрашивала. Ей хотелось знать все: нравилось ли мне работать в швейной мастерской, с кем из детей Мойры я больше всего общаюсь, буду ли после свадьбы носить платок, как Мойра, или предпочту парик. Я отвечала, сдерживая зевки и поглядывая на время. Вряд ли Хая следила за моей мыслью. Она задала полсотни вопросов о незнакомом человеке, не спросив ни про дом, ни про собственных детей. Ей важно было лишь слышать чью-то убаюкивающе монотонную речь, чтобы не быть одной в тишине.

Мимо моего лица в сторону Шауля пролетела подушка. Он с легкостью увернулся – не впервой.

– Даже не пытайся меня сегодня куда-то тащить, – угрожающе пробубнила Хая, прячась с головой под одеяло так же, как это делает по утрам ее дочь.

– Расслабься, я здесь, чтобы освободить твою пленницу, – ответил Шауль, поприветствовав меня виноватым подмигиванием.

Это утро не переставало удивлять: два самых угрюмых, после дяди Шимона, человека оба пребывали в чудесном расположении духа.

– Я привез твои любимые круассаны.

Хая высунула из-под одеяла свой аккуратный носик, а потом и вовсе грациозно выбралась из постели:

– Тогда забираю свои слова назад, тащи меня куда хочешь.

Потом мы сидели втроем за стеклянным столом и завтракали. Миндальный круассан источал соблазнительный аромат, и моя пятиминутная слабость могла быть прощена ввиду сладкого искушения. Шауль зачитывал рабочий план, Хая кивала и пялилась в смартфон, который мужчина принес вместе с выпечкой.

– Ты можешь со спокойной душой уходить на выходные до воскресенья, дети вернутся только на следующей неделе, – Шауль обратился ко мне с ироничной ухмылкой, – Спасибо, что посидела с моим четвертым ребенком.

За это он получил локтем в бок и молниеносный щипок под пиджаком.

Проспав в скрюченном положении на кушетке пару часов, я впервые почувствовала в себе достаточно сил, чтобы нестись в припрыжку по ярким знакомым улицам. Наивная необоснованная радость, от которой поднятый ветром песок, попав в рот, покажется сахаром, скакала во мне в такт шагам.

Полжизни назад, еще до бат-мицвы, во мне было много радости. Я радовалась всему и всегда: когда разрешалось разбудить сестер на утреннюю молитву и когда дождевая вода ручьем хлестала из сточной трубы. И походы в синагогу, и все-все домашние праздники, особенно, когда мы все вместе садились за накрытый стол, и яблоки в карамели на Рош-ха-Шану – эта радость ушла, оставшись лишь детским воспоминанием, и я не знала, что она вот так внезапно вновь обрушится на мою голову.

Мойра распахнула передо мной дверь с приторным энтузиазмом, на пороге сунула бутылку молока, и только тогда я заметила тетино парадное платье.

– Вот и моя Фрида, – воскликнула Мойра для кого-то и, обняв меня за шею одной рукой, прошептала. – Сваха на кухне, ты ходила в магазин, поняла? Давай без глупостей.

Сваха была видной женщиной, занимала за столом два места, и хотя и пыталась казаться доброжелательной, ее зоркий взгляд фиксировал каждый катышек на кофте и каждое неловкое движение.

– Госпожа Голденберг принесла занимательное предложение, – Мойра обаятельно стрельнула темными глазами и присела напротив меня. – Мы с дядей его уже обсудили, слово за тобой.

На последних словах она выразительно приподняла брови, намекая, чтоб я не сильно обольщалась.

– Один очень порядочный молодой человек из очень хорошей трудящейся семьи хочет с тобой познакомиться, – начала госпожа Голденберг, отслеживая движение моего приоткрывшегося рта. – Он работает помощником менеджера в банке, так что в 18:00 в это воскресенье он готов поприветствовать тебя на первом этаже бизнес-центра Кетар.

– В воскресенье? Я… – я растерянно посмотрела на Мойру.

– Первое свидание всегда волнительно, не правда ли? – подхватила тетя, давая мне пару секунд на размышления. – Для Фриды оно будет самым первым, ее еще не сватали.

– Да, я немного переживаю, – тихо подтвердила я, хотя все мои мысли были совсем о другом. – Воскресенье так скоро, я не уверена, что готова…

Сваха аж всплеснула руками от умиления.

– О, дорогая, тебе не стоит беспокоиться! Эта встреча может стать судьбоносной, если на то Его воля. Помни, Всевышний даровал тебе предназначение, и чем скорее ты его исполнишь, тем лучше. Тем более и молодые люди стремятся его исполнить как можно скорее, а они у нас не безлимитные.

Женщина еще активнее заулыбалась, Мойра тоже заулыбалась, комкая уголок скатерти.

– Так что? – еще раз поинтересовалась госпожа Голденберг.

Не успела я осмыслить происходящее, как Мойра поднялась, решительно подошла к спинке моего стула и опустила на мои плечи свои крупные ладони.

– Я думаю, мы попробуем.

Тетя еще некоторое время наблюдала в окно, как сваха с трудом ковыляет вниз по лестнице, и когда она наконец скрылась в известном направлении, Мойра вернулась на кухню, где я обреченно ожидала "серьезный разговор".

– Я предупредила, что не приду, – напомнила я.

Если драка неизбежна – бей первым. Мойра ничего не ответила, только пожала плечами и отвернулась к раковине. Молчанием она не оправдала моих ожиданий, от него становилось дурно.

Я ни разу с ней не ругалась, во всяком случае, всерьез. Мойра частенько покрикивала на детей, но без особых упреков. Конфликтовала она в основном со старшими, с Моти, например, за тайные побеги в кино и контрабандный плеер с "неправильной" музыкой. Меня никогда не трогала.

– Я не могу в воскресенье, дети вернутся…

– Это не твои дети, – холодно прервала меня тетя, намыливая и так чистое блюдце. – Ты же знаешь, это очень важно. Отпросишься.