Все ушли, я закрыла дверь, вернулась на кухню. Черно-белая обложка отблескивала глянцем в свете лампочек над барной стойкой. На салфетке сообщение из двух слов: “Не стесняйся”.

Сенсорные кнопки на плите не поддавались моему напору. Не с первого раза справившись с конфоркой, я перелистнула страницу и почесала холодный нос.

– Фрида?

Голос, возникший из ниоткуда, заставил замереть и медленно обернуться. Хая, хозяйка дома, стояла у дверей своей спальни, на этот раз чуть более одетая, чем в нашу предыдущую встречу, когда, выйдя на кухню в огромной серой футболке, она любезно одарила меня незаинтересованным взглядом и унесла на свою территорию графин с водой.

Я не слышала, как она вышла из комнаты, хотя в доме было тихо, но не это привело меня в замешательство. Сегодня, спустя почти месяц редких молчаливых переглядываний, она заговорила со мной. И ждала ответа.

– Во сколько ты уходишь?

Я взглянула на таймер на плите.

– Сейчас. Шауль сказал, я могу уйти пораньше. Дети уехали, только суп выключу.

Руки Хаи не могли найти места, взгляд все время перескакивал с меня на пол и назад. Она хотела что-то сказать, но почему-то не решалась. Я ждала, но с каждым ее непроизвольным движением на месте мне все больше становилось не по себе.

– Да, иди.

Я послушно развернулась к выходу, продолжая чувствовать на себе ее взгляд, и, поджав от душащей неловкости плечи, быстро зашагала к крючку с плащом.

– Так, нет, подожди-подожди!

Хая подлетела ко мне, я инстинктивно попятилась, испуганно таращась и прижимая к себе плащ.

– Ты можешь не уходить сейчас? Это очень важно.

Ее взволнованный вид, даже болезненный, вогнал меня в ступор. Она была одновременно и напугана, и агрессивно настойчива, и… одержима? Нет-нет, теперь мне точно пора домой. Пока я собиралась с мыслями, она метнулась в сторону шкафа, засунула руку в куртку и достала бумажник.

– Я тебе заплачу.

– Не надо, – трясясь, как крышка кипящего чайника, промямлила я и оборонительно выставила перед собой руки.

Мое сопротивление отпугнуло ее. Она покраснела, и на измученном лице я вдруг увидела разочарование. Ещё секунду мы смотрели друг на друга, смущенные и сбитые с толку, затем она опустила руки и направилась в свою комнату. А я вылетела на улицу, не думая ни об обуви, оставленной в коридоре, ни о супе, который, возможно, уже давно покинул кастрюлю и постепенно сплавлялся по кухонной поверхности.

Босая я стояла на пороге с колотящимся сердцем, пытаясь осознать и объяснить происходящее. Шауль сказал, она больна. Она точно больна, ей нужна помощь. Но я не знаю, что с ней, разве я могу помочь? Нет, мне нужно уйти. Срочно. Она может попросить Шауля. Я ее даже не знаю. Но она так напугана. И я тоже.

Дверь за мной приоткрылась. Я подскочила на месте, чуть не нырнув со ступеньки носом в чудесную вымощенную дорожку.

– Пожалуйста. Я не хотела тебя напугать. Мне очень нужно, чтобы ты осталась, – осторожно проговорила Хая, будто общалась не с домработницей, а с ребенком или диким зверьком, забравшимся случайно в ее дом, – Если пойдешь со мной, обещаю всё объяснить. Пожалуйста.

Теперь она говорила сдержанно, так, что на её фоне одержимой и неадекватной казалась я. Все снова было нормально, словно то, что произошло, произошло лишь в моей голове.

– Я, конечно, слышала, что ходить босиком полезно, но не по городу же, – Хая криво улыбнулась уголком рта и кивнула, приглашая проследовать за ней. Проклятые туфли снова не оставили мне выбора.

Она сидела за фортепиано и вот уже пятнадцать минут пыталась сфокусироваться, а я на кожаном пуфе в нескольких метрах от нее надеялась на обещанные объяснения. О них она благополучно забыла, удовлетворив потребность в компании. Перелистывая туда-обратно страницы нотной тетради, Хая что-то озабоченно искала. Несколько раз ее кисти касались белоснежных клавиш, но она тут же одергивала их, ерзала на стуле, будто проблема была в нем, и снова возвращалась к нотам. Ее пальцы сопротивлялись.

Наконец женщина смиренно захлопнула крышку инструмента и, все же вспомнив о моем присутствии, переключила на меня внимание.

– Играешь?

– Нет, – я мотнула головой.

– Мда, странный вопрос.

Хая уже не казалась встревоженной, скорее раздраженной. Это легко читалось по искривленным в надменной ухмылке губам – она не скрывала. Зато выглядела она гораздо свежее, чем в те наши редкие встречи на кухне. Привычная заспанность лица значительно спала, открыв моему любопытному взору его изящные черты. Она была безусловно красива. С врожденным “кошачьим” прищуром, аккуратным ртом и маленькими бровями-домиками, четкой линией подбородка и в меру крупной нижней челюстью – в ее лице не было доминирующих черт, и даже наряженное в недружелюбную маску оно могло быть иллюстрацией всей вселенской гармонии, которую природа бережно положила на свой холст.

А еще она была причесана. Можно ли самовлюбленно считать, что пышные волнистые локоны, обычно пушащиеся и торчащие в разные стороны, сегодня лежали аккуратно именно для меня. Забавно, если Хая решила, что с милой прической у нее будет больше шансов убедить меня отказаться от вечерней прогулки в ее пользу. Так или иначе, ее план сработал. Я оставалась на месте, пряча от нее трепет любопытства.

– Разве твоя семья не против, что ты здесь работаешь? – спросила Хая по-обыкновенному не особо вовлечено и, не дожидаясь ответа, удалилась в свою обитель, но дверь оставила открытой.

– Они думают, я сижу с детьми хаззана, – прямо ответила я, надеясь, что вопрос был все-таки не риторическим.

– Ха, так меня еще никто не обзывал.

Мои слова произвели на нее такое впечатление, что она высунулась из комнаты, прислонилась плечом к дверному проему и сложила руки на груди, как недовольная учительница.

– Не боишься, что кто-то проверит? Сомневаюсь, что в этом районе есть хоть один хаззан.

– Если и есть, я у него не работаю, – напомнила я, за что получила немой упрек.

– Тоже верно. Арье всегда хотел помощницу из религиозных. Думает, вы лучше справляетесь с домом, детьми и всем этим… – Хая зачем-то указала на окно и снова скрылась. – Замужем?

– Нет.

– Собираешься?

– Странный вопрос, – процитировала ее я.

Из комнаты донесся короткий смешок.

– Слушай, ты не встречала мое удостоверение, когда убиралась?

"Еще один странный вопрос", – подумала я, но в ответ лишь односложно протянула:

– Нет.

Шуршание за стенкой прекратилось.

– А телефон у тебя есть?

– Телефон есть, но…

– Иди сюда, я ничего не слышу, – перебила Хая.

Ее минутный доброжелательный настрой растворился в воздухе. Я тихонько подошла к двери и тут же услышала подгоняющее "да заходи ты”.

– Садись на кровать, если хочешь, или сюда, – Хая, не поворачивая головы, указала на тахту.

Сама женщина сидела на полу перед распахнутым шкафом и рылась в картонной коробке.

– Телефон есть, но без интернета, – договорила я.

– Подойдет. Мне нужно отправить сообщение. Я тебе заплачу, если…

– Пожалуйста, не надо мне платить!

Женщина, перманентно пытавшаяся мне за что-то заплатить, развернулась на полу, а я протянула ей свой раритетный кнопочный аппарат. Она посмотрела на меня своим коварным кошачьим взглядом, словно собиралась спросить, не издеваюсь ли я над ней, но волновало ее другое.

– Ты можешь пообещать, что не скажешь Шаулю?

Эта просьба мне совсем не понравилась. Все вопросы я решала именно с ним, он объяснял, что нужно делать, покупал продукты по списку, справлялся о благополучии детей, даже в школу ходил на родительский день. И, честно говоря, скрывать от него такую мелочь казалось глупым. Но в своей просьбе Хая была крайне серьезна, поэтому я не посмела ей отказать.

– Если нужно, – я кивнула.

– Мне нельзя возвращаться поздно.