— К какому невропатологу?! Что ты тут сестру милосердия из себя строишь?! Не верю я тебе! Ты уже меня готов психом выставить, лишь бы бабки не отдавать! Не думал я, что ты меня… за полста кусков…
В Юрике сильна была артистическая жилка, да и профессия способствовала развитию таких талантов.
Лаврентьев смотрел на него с сожалением.
— Юрик, а если я тебе покажу твою расписку, ты поверишь?
— Ну покажи, покажи! — с надрывом вскричал Сивков.
Гарик снял трубку, вызвал из памяти телефона четвертый номер, долго ждал, пока ответят.
— Простите, я хотел бы поговорить с вашим секретарем… Да-да… Болеет? Спасибо…
Вызвал другой номер, на этот раз ответили почти сразу.
— Добрый день, это Гарик! Что у тебя случилось? Болеешь? Уже нормально?.. Слава Богу! Слушай, мне нужно заскочить к тебе буквально на два слова… Хорошо, я приеду минут через двадцать.
Он положил трубку, повернулся к посетителю.
— Юрик, ты сам понимаешь, такие бумаги я в офисе не держу. Давай встретимся здесь снова через час. И подумай пока над моими словами. Что-то ты не в себе, посоветуйся с толковым доктором. Если хочешь, могу порекомендовать…
Юрик проворчал что-то невнятное и вышел, резко хлопнув дверью. Во дворе ухмыльнулся и полез в свой раритет на колесах.
Глава 44
Меня не будет дома
По прямой до Наташиного дома не набегало и восьми километров, но половина времени ушла, чтобы выбраться по улочкам и переулкам старого центра с их односторонним движением и бесконечными светофорами. Это ещё счастье, что нет в городе высоких гостей, каких-нибудь вшивых турок, а то вместо светофоров махали бы палочками на перекрестках неумелые регулировщики. В такие дни Чураев становится просто непроезжим, хуже распутицы…
Наконец вырвался на проспект Космонавтов, которому не так давно, под кампанию, вернули древнее название Чумацкий шлях, то есть Млечный путь. Наташа жила почти возле аэропорта, но теперь дорога прямая, широкая, и «гольф» пролетел её в считанные минуты. Наверное если бы за баранкой сидел Шульц, добрались бы ещё быстрее, но к Наташе Лаврентьев всегда ездил без водителя. Эту точку никому знать не надо, даже человеку доверенному…
Он оставил «гольф» напротив крайнего подъезда. Лифт спускался с двенадцатого этажа невыносимо медленно, со скрипами и стонами. Наконец раздвинулись двери, Гарик шагнул внутрь и нетерпеливо ткнул в крышку от пивной бутылки, заменявшую сломанную пластмассовую кнопку седьмого этажа. Кабина была грязная, с окурками на полу и прилепленными к потолку головкой горелыми спичками. На стенке какой-то юный грамотей начертал краской из баллончика: «Ваня пузатый», после чего следовало неизвестное Лаврентьеву английское слово, видимо, нецензурное.
Наташа открыла дверь молча, шагнула в сторону, пропуская в квартиру.
— Здравствуй, Наташенька! Прости, но я действительно на минутку. Помнишь, я оставлял у тебя пакет?
Так же молча Наташа прошла в комнату, вынула из нижней тумбы книжного шкафа папку в заклеенном скотчем полиэтиленовом пакете, протянула.
Гарик повернулся к столу.
— Сейчас, я только найду нужную бумажку…
— Забирай все.
— Почему? — удивленно поднял голову Лаврентьев.
— Завтра тебе может понадобиться другая бумажка, или через месяц, или через три…
Гарик насторожился, но ответил прежним легким тоном:
— Так я заеду ещё раз.
— Меня не будет дома.
— Ну, я позвоню на работу.
— Я не подойду к телефону.
— Боже, Наташа, что случилось?
— Все случилось. С меня хватит.
— Но почему?! Нам ведь было так хорошо вместе!
— Больше не будет.
Она вышла за дверь, тут же вернулась с цветным пластиковым пакетом.
— Твой халат, тапочки, зубная щетка, бритва, тюбики. — Повернулась к секретеру, вынула конверт. — Деньги, которые ты оставил в прошлый раз.
— Но почему?!
— Твоя минутка кончилась. Уходи и не возвращайся. Прощай.
Дверь квартиры захлопнулась, Лаврентьев оказался в маленьком тамбуре. И тут ему стало ясно: «Она тоже знает! И ей не все равно, обиделась. Только характер у неё другой, не хочет скандалить, просто вычеркнула — и все. Так что, не опасна? Не будет шум поднимать? Или… Но если Ираида знала и она знает, то, наверное, и остальные… Наташка промолчит, да, спрячется в раковину… И Карина промолчит — побоится позориться и вообще побоится, она робкая, скованная. Впрочем, с ней станет ясно вечером. А вот Катерина и Вера… Особенно Вера…»
Он оттянул защелку застекленной двери из тамбура на лестничную площадку, вышел, нажал кнопку лифта. В это время из двери напротив вышли двое мужчин. Один спросил:
— Вы уже вызвали?
Лаврентьев кивнул.
Подошла кабина, двери раздвинулись. Внутри было двое пассажиров, но они не вышли. Лаврентьев шагнул внутрь, мужчины из двери напротив — за ним. Последний нажал кнопку, кабина пошла вниз, и тут Лаврентьеву заломили руки сзади.
— Не сопротивляться, милиция! — резко рявкнули в ухо.
Кто-то вырвал у него из рук сумку, быстро проверил содержимое.
— Барахло… — сказал разочарованный голос. — Погоди-ка… А тут в конвертике две сотни зелеными! Вот это уже на что-то похоже… Правда, драгоценностей нет. А ну, сержант, проверьте карманы!
Проворные руки принялись шарить по карманам, прощупали все тело, даже ноги.
— Оружия нет, вот бумажник, товарищ капитан!
Крупный мужчина в надвинутой на глаза меховой шапке взял бумажник, перебрал все, что было внутри, извлек паспорт.
Кабина остановилась, двери раздвинулись, все быстро повалили к выходу. Лаврентьева держали сзади за руки по-прежнему крепко, подталкивали вперед.
— Шевели ногами, падло! Как квартиры чистить, так ты шустрый, а как под арест идти, так ноги не держат?
Передний распахнул наружную дверь, быстро оглянулся направо-налево, мотнул головой:
— Пошли!
На ступеньках Лаврентьев поскользнулся, чуть не упал, его резко дернули:
— Держись на ногах, сука!
Гарик не понимал, что делается, боль в заломленных руках была такая, что мутилось перед глазами. Он машинально переставлял подгибающиеся ноги и пытался сообразить: «Что это? За кого они меня приняли? Как тот сказал, „квартиры чистить“? Идиотизм какой-то… Ничего, сейчас посмотрят документы, разберутся, поймут, с кем имеют дело, два часа извиняться будут. Я ещё потребую их фамилии, найду управу».
Тем временем его почти бегом потащили к закрытому «уазику» без милицейских надписей на бортах. Тот, которого называли капитаном, раскрыл заднюю дверцу, приказал:
— Давай внутрь! Сержант, ты с ним. Надень браслеты и глаз не спускай. Приготовь оружие на случай попытки к бегству.
Сержант откинул ступеньку, рявкнул:
— Ставь ногу, ворюга!
И в этот момент оглушительно бахнул выстрел. Раздался крик:
— Всем стоять! Руки вверх! Милиция!
Из-за угла дома вылетели двое в бронежилетах поверх толстых курток, с короткими автоматами. Распахнулись дверцы «жигулей», стоявших чуть в стороне, оттуда посыпались ещё люди, в таких же бронежилетах и просто в форме, с автоматами и пистолетами. УАЗ рванулся с места, сержант в штатском, который вел Лаврентьева, успел заскочить в заднюю дверцу, уронив Наташин пакет с тряпками, потом УАЗ резко свернул в поперечный проезд, хлопая так и не закрытой дверцей, из неё вывалилась папка и шлепнулась в лужу. Вслед фургончику ударили запоздалые автоматные очереди.
Игорь Константинович кинулся спасать драгоценные бумаги, выудил из грязной воды и принялся вытирать рукавом пальто. Мимо пронесся, завывая сиреной, «жигуль», окатил Лаврентьева брызгами… Игорь выпрямился, торопливо обтер лицо рукавом, не замечая, что размазывает грязь.
К нему подошел милиционер в форме, протянул пакет:
— Ваше?
— Мое…
— Что они от вас хотели?
— Сам не понял… Сказали, милиция, и начали обвинять, что я квартиры граблю…
— Мы за этой бандой давно гоняемся. Прикидываются милиционерами, отбирают у людей деньги, ценности, документы, а если попадется кто побогаче, требуют у родственников выкуп. Это вам повезло, что мы тут вовремя оказались. Да вы не вытирайте рукавом лицо, только грязь развозите. Вам умыться надо и пальто почистить. Вы тут живете?
