Впоследствии Людвиг так и не смог до конца простить этот обман, ведь Вагнер заставил его лично поддерживать перед придворными заведомую ложь да еще и опровергать «клевету» в газетах!
Но те, кто обвиняет композитора в черной неблагодарности по отношению к своим ближайшим друзьям, имея в виду и Ганса фон Бюлова, и Людвига II, говорят о «разнузданности нрава», о «разрушении чужих семейных очагов» и т. д., забывают о том, что отношения Вагнера и Козимы были не капризом, а настоящей любовью, которой оба они просто не в силах были противостоять. А они старались! Более трех лет Рихард и Козима отчаянно боролись со своим чувством, не желая предавать идеалы семьи и дружбы. При этом не следует забывать и о том, что брак Ганса фон Бюлова и Козимы не был безоблачно счастливым. Ганс женился на дочери своего учителя, во многом подчиняясь его воле, и из благодарности за всё, что Лист для него сделал. Козима же испытывала к мужу лишь уважение — любви в их отношениях не было изначально. Что же удивительного в том, что, когда это чувство наконец посетило молодую женщину, она оказалась не в силах ему противостоять? Со временем это понял даже сам Ганс фон Бюлов. Он благородно принес себя в жертву на алтарь этой любви и простил, хотя он единственный имел полное право осудить. Подобное самоотречение — Ганс фон Бюлов, несмотря ни на что, остался верен вагнеровским идеалам до конца своих дней — заслуживает самого глубокого уважения. Воистину «не судите, да не судимы будете» (Мф. 7:1).
Но тучи сгущались пока лишь на горизонте. Лето 1865 года подарило королю и композитору еще немного безоблачных дней. В августе Вагнер приехал к Людвигу II в Хоэншвангау. Там же к ним присоединился страстный поклонник Вагнера, друг детства Людвига II Пауль фон Турн-унд-Таксис. Обладая прекрасным голосом, он часто исполнял для короля различные отрывки из вагнеровских музыкальных драм, отдавая особенное предпочтение «Лоэнгрину». И вот 25 августа, в день своего двадцатилетия, Людвиг устроил для Вагнера настоящий праздник. Принц Пауль в костюме Лебединого рыцаря на лодке в виде лебедя плыл по водам озера под звуки чарующей вагнеровской мелодии и пел для своих друзей арию Лоэнгрина. Поистине это были минуты настоящего счастья!
Людвиг почувствовал себя окрыленным, у него даже появилось желание «немного попутешествовать». 18 октября король инкогнито отправился в первую поездку по Швейцарии, чтобы воочию познакомиться с родиной давно любимого им героя Вильгельма Телля, но поспешил вернуться — ведь в Баварии его ждал Рихард Вагнер!
Однако семена клеветы и интриг уже не только были посеяны, но и дали пышные всходы. В Мюнхене не ограничились газетными пасквилями; зрела угроза волнений среди населения. Приближенные и родственники короля умоляли его, пока не поздно, удалить от себя Вагнера. Находились даже те, кто сравнивал композитора с печально известной танцовщицей Лолой Монтес, за любовную связь с которой, как мы помним, дед короля фактически лишился престола. Людвиг не смог в одиночку противостоять подобному натиску и был вынужден сдаться.
В конце 1865 года король принял тяжелое решение расстаться с Вагнером и отослать его из Мюнхена. «Мне это очень больно, — сказал Людвиг своему министру барону фон Шренку[55]. — Но я выше всего ставлю доверие моей страны; я хочу жить в мире с моим народом»{57}.
Седьмого декабря 1865 года Людвиг написал Вагнеру:
«Мой дорогой друг!
Как мне это ни больно, но я должен Вас просить исполнить мое желание, переданное Вам через моего секретаря. Верьте мне, я не могу поступить иначе. Моя любовь к Вам будет длиться вечно; также я прошу Вас сохранить Вашу дружбу ко мне навсегда. С чистой совестью я говорю, что достоин Вас. Кто имеет право нас разлучить? Знаю, Вы чувствуете ко мне то же, что и я; понимаете мою глубокую боль. Поступить иначе я не могу, верьте мне! Никогда не сомневайтесь в преданности Вашего лучшего друга. Ведь это не навсегда! До самой смерти верный Вам
Вагнеру ничего не оставалось, как опять собираться в дорогу. Он снова стал изгнанником…
На следующий день Людвиг, страдая и чувствуя себя обязанным как-то сгладить обиду, нанесенную композитору баварским народом, написал еще одно письмо:
«Глубоко любимый, дорогой друг!
Нельзя выразить словами ту боль, которая раздирает теперь мое сердце. Необходимо сделать всё возможное, чтобы опровергнуть новые отвратительные газетные сообщения. Это слишком далеко зашло! Наши идеалы должны быть защищены; в этом мне не приходится Вас убеждать. Будем часто и много писать, я прошу об этом! Мы знаем друг друга, мы не предадим Дружбу, которая нас связывает. Во имя Вашего покоя я должен был поступить так, как поступил. Не судите обо мне несправедливо никогда — это причинило бы мне муки ада. Будьте счастливы, друг мой любимый! Да процветают Ваши творения! Глубокий сердечный привет от Вашего верного
Кстати, основываясь на поверхностном прочтении переписки Людвига II и Вагнера, некоторые недобросовестные «исследователи» дошли до того, что стали обвинять в гомосексуализме не только Людвига II (об этой теме мы поговорим в свое время), но и Вагнера, что говорит об их полной некомпетентности в вопросах психологии, а также о совершенном незнании и непонимании исторических реалий того времени и личностей, о которых они берут на себя смелость рассуждать. Для эпистолярного стиля XIX века нет ничего необычного в подобных выспренних и чересчур возвышенных оборотах речи, столь непривычных и, пожалуй, режущих слух современного читателя кажущейся нарочитостью. Для подтверждения достаточно обратиться к любому доступному эпистолярному источнику того времени, в особенности немецкоязычному, хотя бы к переписке Гёте или Шумана. Тогда так писали все, от экзальтированных барышень до классиков мировой литературы; подобный стиль был признаком хорошего художественного вкуса и литературного слога. Эпистолярное наследие короля и композитора не является исключением из общего правила.
После отъезда Вагнера Людвиг под предлогом болезни удалился в любимый Хоэншвангау и некоторое время никого не принимал. Король пытался найти успокоение среди дорогих ему образов, которые оживил для него Вагнер. Он никак не мог понять, за что его лишили друга. Вновь и вновь он подходил к фортепьяно, клавиш которого касались руки его кумира, играя для него мелодии из «Лоэнгрина», и вспоминал о чудных вечерах, проведенных вместе в Лебедином замке. Возможно, и Вагнер, глядя в разлуке на подаренный ему Людвигом точный макет Хоэншвангау, который можно увидеть сегодня в доме-музее Вагнера — вилле «Ванфрид» в Байройте, думал о том же…
До конца жизни Людвиг сохранил верность идеалам их дружбы, несмотря на неоднократные «конфликты на расстоянии» (в частности, мы уже упоминали, что король был глубоко уязвлен раскрывшимся обманом со стороны Вагнера, когда тот настоял на «свидетельских» показаниях Людвига II, опровергавших существование его любовной связи с Козимой). «Это была, — пишет В. Александрова, — лучшая пора его жизни, период надежд и ожиданий, веры в прекрасное и людей. Но королем Людвиг не переставал быть ни на одну минуту, и когда трон предъявлял свои права, ему приносилось в жертву всё остальное. Мало-помалу «королевское», в том символе, в каком оно раз и навсегда выкристаллизовалось в воображении Людвига, стало заслонять образ Вагнера»{60}. Постепенно в сознании Людвига II культ композитора был заменен культом короля — Вагнер уступил место Людовику XIV.
Они еще несколько раз встречались в Швейцарии и в Байройте — теперь уже Людвиг II был гостем Вагнера. Эти встречи практически ничего не значили, а были лишь данью памяти о былых мечтах. Но даже на расстоянии, даже после разочарования в человеческих качествах Вагнера и «смещения кумира с пьедестала» в угоду новому культу «короля-солнца», Людвиг всегда по мере сил старался помогать Вагнеру во всех его начинаниях. И в глубине души тот не мог не чувствовать благодарности.
