Майор Экеблад был бы склонен уже согласиться с тем, что суровые меры по отношению к местному населению из казахов и дикокаменных киргизов, не приведут к добру, однако, вида не подавал, не желая уступать в споре младшим по чину. С другой стороны, офицеры, говорившие об отсутствии необходимости в применении карательных мер к отступникам, открыто отстаивали такую позицию здесь, в трактире, за кружками пива, в кругу неофициальном. При этом, в частности есаулы, командиры наиболее мобильных казачьих военных отрядов, уже участвовали и в карательных операциях, и в операциях по демонстрации силы. Случись приказ о таких мероприятиях, они его выполнили бы беспрекословно, хоть и без рвения, так как оба есаула были людьми богобоязненными и, лишь в меру своего непростого ремесла, миролюбивыми. В условиях военного положения, в коем оказался весь Алатавский округ, приказов следовало ожидать самых жестких и тяжелых, поэтому есаулы имели особенное уважение к начальнику Колпаковскому, поскольку никаких карательных операций по отношению к населению не происходило до сих пор, хотя имелась уже точная информация о перешедших на сторону врага родах.

Достопочтенный бай Аманжол восседал на торе71. Он пребывал в подавленном состоянии, но, казалось, уже подчинился, принял свой злой рок. Рядом с ним, по правую руку, скрестив по-казахски ноги, сидел Кожегул и смотрел на бая вопрошающе, обеспокоенно. Однако, молодой прапорщик не смел первым нарушить молчание. Бай же не знал, как занять гостя, как повести разговор, потому что эта встреча, инициированная самим баем, не должна была состоятся вовсе.

События, приведшие к этой неловкой встрече, развивались следующим образом.

Бая Аманжола, во время пребывания в Верном, терзали разные чувства. Одним из них было сомнение в правильности и безопасности своего нахождения там, тогда как в любой день на выселок могло обрушиться дикое и жестокое кокандское войско. Отсюда происходило и следующее чувство. Это уже был страх за свою жизнь или, если судьба распорядится более милосердно, за свое имущество и честь.

Сомнения были еще и другого свойства: возможно, думал бай, все-таки находиться в Верном и проявить преданность русскому начальнику – правильный ход, и, в случае победы русских, ему будут оказаны почести, как надежному другу империи. Страхи также имели более конкретные очертания. Бай испытывал глубочайшее уважение к султану Аблесу и не смел нарушить данных ему обещаний, а перед Колпаковским ощущал животный трепет. После того, как султан доверительно рассказал баю об особом интересе начальника к его персоне, Аманжол лишился спокойствия и сна.

Первое время баю было чем заняться. Дело в том, что он передал только часть даров, которые ему было вверено поднести русскому начальнику от нескольких аулов. И, как добропорядочный человек, он передал большую часть этого добра по назначению, но рассудил, что за его труды и лишения будет справедливо некоторую часть общих даров оставить при себе. Вот он и занимался сбыванием этого добра и обменом на другие товары.

Были среди них различные изделия, созданные умелыми и трудолюбивыми женщинами его родных аулов, такие как прочные арканы, уютные ковры, войлочные шапки и тапочки, халаты из тканой армячины с цветастыми узорами. Кое-что из этого добра бай продал татарским купцам за тенге, кое-что обменял на порох и водку, которые решил сбыть в аулах втридорога, и оставшиеся товары он обменял на настоящий пистолет.

Простодушный бай был неопытен в делах торговых, хотя ни за что бы в этом не признался, считая себя настолько важной персоной, что его не посмеют обмануть, настолько хитрым и ловким, что сам Алдар-косе72 рядом ним не более чем жалкий простак. Матерые татарские купцы и менялы быстро раскусили бая с его манерностью и раздутым высокомерием, так что обсчитывали его безбожно, и огромный пистолет всучили аж времен сибирских походов Ермака73, однако праздничный, вычищенный до блеска, но годный разве что для колки орехов тяжелой своей рукоятью.

Так, бай окончил торговые дела, поездил на своем верблюде по Верному и окрестностям, гостил ежедневно у Кожегула, чтобы меньше тратить тенге на свои харчи, а ночевал в косе, чтобы не платить за квартирование в выселках. Вскоре ему наскучила такая праздная жизнь, да и, кроме того, он поиздержался в трактире Наума за азартными играми.

Султан Аблес все не возвращался в Верный, высланный куда-то Колпаковским с миссией. Сам начальник не обращал на бая ровно никакого внимания, хотя Аманжол частенько разъезжал на верблюде возле форта, возле дома начальника и вообще стремился быть у него на глазах, так как по заверению султана Аблеса, начальник сочтет за оскорбление и предательство, если бай исчезнет из Верного.

Вскоре бая стало даже обижать такое положение дел. Он хотел было прямо предложить свои услуги начальнику, чтобы тот честь по чести применил его безусловно огромный опыт, непревзойденную храбрость и фундаментальный авторитет чуть ли не во всей Степи!

В детстве Аманжол провел два года в медресе в Семипалатинске, где преподавал богословие и арабский язык один татарский мулла74. Был он человеком разносторонне образованным, начитанным и, помимо уроков, увлекал детей не только различными цитатами из священного Корана, но и пересказами из других книг. Знал он множество хадисов75, легенд, песен и вдохновенно рассказывал о подвигах батыров, жестоких битвах и мудрых деяниях правителей прошлого. Хотя юный тогда Аманжол и не слыл прилежным учеником, даже не сумел пройти полный пятилетний курс и едва освоил двадцать восемь букв алфавита, но он почерпнул из рассказов учителя огромное количество впечатлений и пищи для грез.

Так, рассказы старого учителя и впечатлительность пронизывали весь жизненный путь Аманжола, с ранней юности до средних его лет и сделали его человеком причудливым, жеманным от того, что воображаемый им мир часто путался и переплетался с миром действительным. Этот мир же был подчас томным, размеренным, а Аманжол, как и многие степняки, был человеком неторопливым, если не сказать медлительным, и тяжелым на подъем. Новые впечатления для своих мечтаний он черпал из рассказов, песен, сказок проезжавших мимо его владений акынов, жирши и шешенов76. Таких людей скаредный бай уважал больше всех, и когда узын-кулак доносил о приближении странствующего сказителя, он проявлял истинно султанскую щедрость, велел резать баранов не жалея, варить конину и устраивал многодневные пиры, после которых оставался с талантливыми гостями наедине и умаливал их рассказывать все новые истории, предназначенные только для его ушей, до самого утра.

Бай разжигал сам себя изнутри, воображал и мечтал до того глубоко, что его стали посещать сны, где он охотился с соколом или отгонял кровожадных волков от своих тучных стад, участвовал в страшных сечах о бок с героями древности или восседал рядом с ханами, жаждущими выслушать его тонкий совет. Все это становилось всамделишным в его неумолимом сознании.

Таким человеком был бай Аманжол и от разумения своей высокой значимости он все больше возмущался пренебрежением его особой со стороны глупых русских и их нерасторопного начальника, который не видит дальше своего носа!

После долгих раздумий, бай даже решил, что самым надежным и разумным путем решения всех бед, было бы назначение его послом к кокандскому хану, обличенным властью самим белым царем, дабы он наставил кровожадного хана на путь добрососедства и, таким образом, изгнал его из Семиречья навеки вечные.