Здравствуй, мой хан, виновник моего счастья!

Предстал твой верноподданный пред тобою,

Выслушай же его просьбу,

Которая, если ложной окажется, –

Вот на отсечение моя голова!

Посланный тобою в наше общество

Закятчи, твой Жузбай,

Тиранством своим всюду

Вызвал в народе плач и вопль1.

По Алатавскому2 округу, в землях казахских кочевников, прошел тревожный слух. Купцы, путешественники, бродячие дервиши3, в частных беседах и при скоплении народа, как это водилось у последних, наперебой шумели о грядущем вторжении орд кокандского хана, предрекая наступление Судного дня.

Начальник округа, подполковник Колпаковский, получил схожие сведения от пленных, после чего поспешил уведомить о тревожных известиях генерал-губернатора в Омске. Тот, впрочем, не придал донесению должной серьезности. Стояла середина осени, и губернатор предполагал, что южане не рискнут вторгнуться крупными силами в преддверии холодов, и оставался в убеждении, что имело место подстрекательство со стороны пленных, либо, речь шла об обычных в этих местах барымте4 и мелких пограничных стычках.

Учитывая успехи только что завершенной экспедиции полковника Циммермана, в которой, оставленный теперь начальником округа Колпаковский принимал деятельное участие, никто не мог предположить, что кокандский хан так быстро соберется с силами, чтобы нанести ответный удар в том же году.

Укрепление Верное5, где располагался штаб начальника, было заложено шесть лет назад в удачнейшем месте Заилийской долины, с целью оборонять край от набегов азиатских ханов. Кроме того, местность эта была выбрана еще и потому, что все кочевья большеордынских казахов, были здесь на виду.

Крепость представляла собой обнесенное стеной укрепление с казармами, конюшнями, арсеналом, госпиталем и плацем. Вокруг нее развернулось бодрое строительство двух казачьих станиц, была возведена церквушка, отведены земли под кладбища. В станицах процветала торговля, была заложена татарская слобода, а татары, как известно, являлись самыми бойкими купцами, тем более, когда речь шла о традиционно мусульманских, южных регионах империи, где они имели исключительные привилегии. Приезжали в укрепление и местные казахи-кочевники, которых именовали то киргизами, то киргиз-кайсаками, а некоторые офицеры незатейливо – туземцами.

Казахи вели кочевой образ жизни в Большой Орде6, пожалуй, менее фундаментально, нежели в других регионах Великой степи. Здесь, на юге, в предгорьях Алатау, они соседствовали со среднеазиатскими ханствами и эмиратами, где вели, в основном, оседлый образ жизни. Были в южной части степи свои славные города, богатые и густонаселенные, ведущие свою историю из домонгольской древности.

Несколько родов Старшего жуза кочевали в тучных краях Алатауских предгорий, где русские военные и обосновали свое укрепление, а казаки были наделены здесь участками земли, на которых они строили деревянные курени, разбивали огороды, занимались животноводством и, в общем, пускали корни в своем новом пристанище на краю империи. Вокруг Верного, к югу от реки Или, властями создавались и другие колонистские поселения, куда в те годы перевозились крестьяне из внутренних частей империи. Селились они бок о бок с казаками, которые несли военную и пограничную службу, основывали свои выселки.

Многие казахи проявляли интерес к новым поселенцам, к самому форту, его вооружению, к чудному образу жизни, который вели северяне. Некоторые обездоленные и изнуренные люди даже решались бросить вековечное свое скотоводческое занятие и принимались обрабатывать землю, нанимались на сельскохозяйственные работы, выращивать овощи или зерновые культуры, дотоле им чуждые. Те местные обитители, что побогаче, отправлялись в станицы, дабы разузнать, как ведется торговля, чем там можно поживиться и чего подглядеть. Влиятельные же баи состояли в сношениях с местным русским командованием, хотя и не забывали о своих связях на юге, еще полностью не доверившись новому укладу.

Подполковник Герасим Алексеевич Колпаковский был назначен начальником Алатавского округа два года назад, в 1858 году, и теперь, после успешной экпедиции Циммермана пребывал в своем доме близ Верного.

Среднего роста, со статной военной выправкой, полполковник восседал в кресле у рабочего стола в своем кабинете. Посеребренные брови его были сдвинуты, подбородок он положил на сцепленные руки, что выдавало глубокую задумчивость. Он носил густые и пышные усы по моде времени, переходившие в бакенбарды до висков. Остальная часть лица была гладко выбрита. Шапка волос его начинала редеть на лбу, что к сорока годам придавало его лицу интеллигентный и ученый вид, хоть сам подполковник переживал по этому поводу и был склонен считать это началом неизбежного процесса старения.

В начале осени пошли слухи о большой активности в пределах Кокандского ханства. Позже, из речей татарских купцов, стало известно о мобилизации большого войска в Ташкенте. Слухи полнились, растекались и множились. Подполковнику казалась невероятной столь скорая подготовка ответного удара азиатов, обычно тягостно медлительных, а сбор войск для решительных действий – тем паче. Но скоро, один из татарских мулл, живший в слободе под Верным, верноподданный империи и имевший крепкие связи среди мусульман в азиатских крупных городах, вроде Ташкента, Хивы и Бухары, а также среди российских, казанских и сибирских татар, рассеял нерешительные думы начальника округа. Он тайно сообщил Колпаковскому о том, что хан и его имамы объявили Священную войну, газават, и призвали всех правоверных под свои знамена, дабы истребить и прогнать гяуров7, а заодно вернуть под свой контроль все Семиречье.

Тогда подполковнику стала понятна столь быстрая мобилизация, ведь под знамена пророка спешили вставать все: и стар и млад, и бедный, и богатый, так что даже после сокрушительных весенних поражений, хан мог располагать многочисленным войском. Делал Колпаковский и иные выводы из полученной информации, а тем временем, он разослал разведчиков за более подробными и точными сведениями.

Не в традициях боевого офицера, прошедшего все этапы службы, а ныне поставленного управленцем и чиновником в новом округе, было сидеть сложа руки. Пока подполковник дожидался сведений, он решил прощупать местное население. Очевидно, что казахи гораздо лучше знали местность, имели торговые, соседские и даже кровные связи с кокандцами, являясь их единоверцами. Все это Колпаковский понимал, хоть и помнил о верноподданических клятвах местной знати. Он не хотел провоцировать конфликты с местным населением, поэтому решил не ставить сиятельных казахов перед прямым фактом, но, зная гордость и чванливость некоторых влиятельных баев, решил действовать хитрее. Он пригласил старшин, волостных и султанов8, для «консультации», велел резать баранов, строго настрого запретил подавать к столу свинину и тому подобные запрещенные мусульманам кушания.

Колпаковский усердно знакомился с местными традициями, обычаями и старался не отказывать местной знати, когда его приглашали в гости или преподносили дары, сопровождаемые, естественно, прошениями. Некоторые имперские воротилы, имеющие здесь дела, относились к таким замашкам начальника округа весьма скептически и частенько усмехались, покручивая усы, шептались: «с басурманами якшается, бес».