– Роман, свети. – Приказал Харитонов.

Луч уткнулся в его плотный затылок, переходящий в «медвежью» шею.

– Что ты делаешь? – Крикнул Пустовалов.

– Провожу воспитательную работу.

– Слушай, я видел, какую работу провели с ментом твои родственники из Гвианы.

– Лучше поинтересуйся у этой шлюхи, что она собиралась сделать.

– Это преступление! – Жестким голосом заявила Катя. – Отпусти меня сейчас же! Я иду домой.

Вопреки ожиданиям, Пустовалов не увидел в лице девушке страха, оно было перекошено от гнева.

– Это не называется идти домой, дура, это называется подвергнуть всех риску.

– Какому риску? Я никого не заставляю идти со мной!

– Ты с ума сошла! – Поддержал великана Ромик.

Катя с силой дернула руку на себя, и, судя по тому, как вспышка боли отразилась на ее лице, с таким же успехом можно дергать руку, зажатую в дубовой колодке.

– Что ты делаешь?!

Катя посмотрела на Пустовалова.

– На кого ты смотришь? – Усмехнулся Харитонов, притягивая девушку к себе. – Ему плевать на всех, кроме себя. И этот тоже не поможет…

Харитонов словно видел отражения в глазах девушки.

– Там в вагоне он чего-то дунул, а теперь запал выдохся. – Харитонов обернулся с хищной улыбкой, указав на Виктора неожиданно появившимся в руке молотком.

Виктор и впрямь казалось, впал в ступор. И толи дело было в ракурсе луча, толи что-то изменилось в самом Харитонове, но сейчас он был по-настоящему страшен, как дикий голодный медведь-шатун. Медведь-людоед.

– Свети.

Скачущий луч вернулся на место.

– Вы мне еще спасибо скажете. – Сказал Харитонов, ловко перехватывая Катину руку выше локтя. – Ничего личного, все ради общего блага.

– По-твоему, ломать руки молотком это общее благо? – Спросил Пустовалов.

– Ломать?! О чем ты говоришь! – Испугалась девушка.

Вместо ответа последовал оглушительный, почти животный далекий крик. Пустовалов слышал такой крик в детстве, когда случайно забрался с Гариком и Вадиком в свиноводческий комплекс.

– Что они там делают?

– Экзекуция. – Улыбнулся Харитонов. – Кое-кому здесь она тоже не повредит.

Медведя-шатуна дикие крики не только не пугали, но казалось, даже радовали.

– Все любят, – говорил Харитонов, пытаясь расстегнуть ремень на брюках, – когда кто-то делает за них грязную работу. Даже те, у кого есть ствол, не станут применять его, если им это невыгодно. Я правильно говорю?

Харитонов потянул руку девушки вниз, будто собирался уложить ее на рельсу, как на плаху.

Катя завизжала и стала изо всех сил вырываться.

Луч фонаря дрогнул.

– Свети! – Скомандовал Харитонов.

– Иван… – Робко начал Ромик.

– Заткнись!

– Отпусти ее, придурок!

Миниатюрная девушка встала перед Харитоновым. Пустовалов почувствовал легкий укол. Его удивили требовательные нотки в дрожащем голосе, но неприятное чувство не было связано с чувством вины или беспокойства. Оно было связано с воспоминанием. Очень далеким воспоминанием. И почему на рожон часто лезет тот, кто меньше всего готов к последствиям?

– Что такое? – Посмотрел на Дашу страшный Харитонов. – Я же сказал заткнуться.

– Убери молоток и отпусти ее.

В плотоядных крохотных глазках Харитонова сверкнул интерес.

Даша продолжала стоять перед ним, хотя ее плечи вздрагивали.

– Ну? Что еще сделать?

– Я обещаю тебе большие неприятности, если не отпустишь ее. – Сказала она неуверенно.

– Вы меня удивляете, – сказал Харитонов, неожиданно убирая молоток в задний карман.

После этого под всеобщее молчание он сунул катину руку в петлю, которую соорудил из ремня.

– Вот так ты никуда не убежишь. – Сказал он, стягивая петлю на загорелом запястье девушки.

Проделывая эту манипуляцию, Харитонов старательно пыхтел, будто занимался чем-то серьезным и важным и, закончив с удивлением, оглядел всех.

– Вы что серьезно думали, что я ей руку сломаю? – Спросил он, забрасывая ремень с катиной рукой на плечо. – Я что тут один нормальный?

После этих слов Харитонов с довольным видом двинулся по туннелю первым, быстро пропав из освещенной зоны.

«Привязанная» Катя дернулась следом.

– Эй, я тебе не собака…

– Заткнись, а то передумаю!

Дальше все шли молча, будто потерянные и только минут через пять, Ромик, неспособный на долгое молчание стал рассказывать какую-то скучную историю про свои подростковые поездки в деревню к бабушке, где заодно происходили загадочные убийства в лесу. Голос Ромика катился по туннелю:

– Кто-то нападал на одиноких грибников из-за спины и резал им горло. Все думали, что это типа какой-то сезонный убийца, но за все годы его так и не поймали. Проверяли местных и приезжих, кого-то даже задержали, но убийства продолжались. Все называли его грибной убийца, а моя бабушка думала, это грибной дух широколиственных лесов и темных чащ. Меня, конечно, не выпускали гулять из-за этого гребаного грибного убийцы, и каждое предложение родителей съездить в деревню, чтобы погулять на свежем воздухе звучало как стеб. Ехать в деревню, говорю, чтобы сидеть в доме и пялиться в телевизор, который ловит три канала. Ха. Я, понятное дело, уходил без спросу. Мы с пацанами все хотели выследить и поймать его. А вот теперь думаю – а если бы он нас поймал?

– У тебя повеселей нет истории?

– Согласен, история дерьмовая. Но настроение такое. Одно дерьмо в голову лезет.

– А этот твой грибной убийца, это что-то типа лесного духа или человек? – спросил Виктор.

– Скорее это наш российский Слендермен. Во всяком случае, мне он таким представлялся.

Минут через пять туннель резко повернул направо, и неожиданно перед всеми возникла станция. Они увидели почти весь ряд красно-мраморных колонн с выемками и всю платформу, за исключением мертвой зоны в ближнем углу.

Выбеленная ярким светом «Марксистская» не выглядела такой зловещей и мертвой, как «Площадь Ильича». Многочисленные лучи пересекались на белом потолке, спускались на светло-розовый «газган» путевых стен, статично сияли блики на черном гранитном цоколе. Казалось, что на станции вот-вот вскипит жизнь – из-за колонн выйдут пассажиры, а звенящую тишину и мерный гул вентиляторов потопит разноголосица. Но станция молчала, рождая необъяснимое чувство тревоги и странное ощущение какой-то неестественности происходящего.

Пустовалов отошел к своду и встал за медной табличкой. Его обогнали Виктор и Ромик. Громадная бесформенная тень остановилась рядом.

– Ты говорил, что смотреть надо лучше. А лучше тебя этого никто не умеет.

Пустовалов ощутил тяжелый запах пота и перегара.

– У тебя, конечно, волына есть… И ты можешь всех кинуть, но…

– Не беспокойся, – Пустовалов посмотрел в сторону станции, прищурился. Затем окинул взором свою компанию. Все ждали. Даже Катя, приподняв стиснутую ремнем руку, смотрела на него, – я пойду.

На самом деле он давно решил, что пришла пора действовать по-настоящему и лишняя компания теперь только обуза. И хотя возвращаться Пустовалов действительно не собирался, разыграть маленький спектакль не мешало.

– Первое условие, – Пустовалов указал пальцем на Ромика, – соблюдать тишину. Второе, – палец переместился на Виктора, – никуда не лезть. Третье, – палец уткнулся в Харитонова, – следить за выполнением первых двух условий.

– Мы можем подержать твою сумку, – предложил Харитонов, в полумраке туннеля походивший на путника-магра со своей пленницей-рабыней.

– Спасибо, сам справлюсь.

Пустовалов не сразу вышел на станцию – подходя к «Марксистской», он обратил внимание на стрелку на рельсах и, подняв взгляд, обнаружил уходящий под резким углом направо однопутный туннель. Постояв недолго у таблички с номером «309А», он зашел в примыкавший туннель и встал за углом. Из глубины туннеля в спину дул теплый ветерок, неся густой запах креозота, но Пустовалов чувствовал здесь себя неуютно, из-за того, что находился на свету.

Со своей позиции он еще раз оглядел «Марксистскую». Ничего подозрительного на первый взгляд, кроме далекой трескучей музыки со смутно узнаваемым мотивом и приглушенного гула какого-то механизма. На станции горели все светильники, блики неподвижно сияли на розовых поверхностях мраморных пилонов с продольными выемками, но все они хранили статику – отражения все тех же неподвижных элементов.