– Что, барин? Вам плохо?

Николаю, действительно, стало плохо: в глазах потемнело от воспоминания, на сердце навалилась тяжесть, дыхание стало прерывистым. С высоты берега он заметил два сгоревших дома на хуторе близ реки. Словно два чёрных скелета они смотрели на мир пустыми окнами-глазницами. Только вороньё жило в этих страшных жилищах, пугая карканьем и навевая мрачные мысли о бренности бытия. Николай опять вспомнил мать…

Динка прыгала рядом, пытаясь лизнуть в лицо, а Василий пытался поднять барина, хватая то за руку, то за плечи.

– Вася, подожди, сам встану. Вспомнил один случай… Больше десяти лет прошло…

– Да что было-то?

Николай помолчал, раздумывая – рассказывать или нет. Далеко на болоте завопила противным голосом выпь.

– Не хочу ворошить прошлое – это личное. Может, после… Пошли домой, братец.

Обратную дорогу проехали молча. Николай думал об отце, предчувствуя печальную развязку.

– Василий, приходи ещё. Отец болеет, поговорить даже не с кем.

– Приду, Николай Кинстиныч, да вы не расстраивайтесь так. Положитесь на Господа, Он наш Утешитель…

– Положился бы, кабы верил… Ну, да ладно, чему быть, того не миновать.

Прошло несколько дней. Отцу становилось хуже и хуже. Он уже не открывал глаза. Николаю пришлось изучать дела поместья, и выяснилось, что отец оставил много долгов, и, в основном, Татищеву. Из соседа тот превратился во врага. Николай и раньше с ним мало общался, а теперь и вовсе не было желания.

Как тяжело всё решать самому! Что он знал о ведении хозяйства? Ничего. Ему нравилось сидеть в архивах, изучать историю своего старинного рода. А что сажать, что продавать – дело не для него. Повезло, что управляющий – толковый малый. Он приехал на следующий день и клятвенно обещал с выгодой продать нынешний урожай, авось и с долгами получится рассчитаться…

Николай не надеялся, что отец перед смертью откроет глаза, но Константин Васильевич напоследок посмотрел на сына и произнёс едва слышно:

– Не сгибайся, Коля.

Это была его любимая поговорка. Через пять дней отец умер.

Фёдор Андреевич Татищев был богатым помещиком и успешным дельцом. Он вовсе не был злодеем или врагом, каковым казался нашему герою. В жизни редко встретишь абсолютных негодяев или праведников. Ни тем ни другим не являлся и сосед Елагиных.

Татищев ехал в коляске, которой правил старенький слуга Макар, и думал о делах. В благословенный час лет тридцать назад он построил лесопилку. Сейчас она уже требовала ремонта, но доход до сих пор приносила немалый. Проблема состояла в том, что для успешного дела нужен лес, а лес в изобилии произрастал на земле Елагиных. Да вот беда – Константин Васильевич наотрез отказывался продавать земли. И тогда предприимчивый помещик выкупил векселя бывшего приятеля и собирался предъявить одномоментно, чтобы соседу оставалось либо оплатить, либо продать за них нужные земельные угодья.

До недавнего времени они с Елагиным были в приятельских отношениях и идти на конфликт не хотелось. Но после провала на выборах на должность Предводителя, как считал Фёдор Андреевич – по вине соседа, сомнения исчезли.

То, что Константина хватит удар – Татищев не ожидал. Совесть не давала забыть эту сцену. Да и собственный непутёвый сын беспокоил всё больше и больше. Совсем от рук отбился – не нужны ему ни отец, ни мать, а только деньги на гулянки, да на игры в карты. Но это его сын! И он не позволит кому-либо мешать его имя (а, главное, родовую фамилию) с грязью. После таких рассуждений Фёдор Андреевич снова укреплялся во мнении, что всё сделал правильно. Суда он не боялся. Он был влиятельным человеком, и даже в столице у него было много знакомых среди юристов и судей. Татищев твёрдо знал, что один закон для богатых, а другой – для бедных, поэтому он никогда не жалел средства на подкуп и ни разу судебное дело не проиграл. Про него уже в народе и пословицу сочинили, что с Татищевым судиться – лучше утопиться…

Коляска ехала не спеша. Макар сделал крюк, как просил барин, чтобы подъехать поближе к лесу на земле Елагиных. День близился к завершению. Погода к вечеру испортилась, поднялся порывистый ветер, и слуга опасался, что они попадут под холодный осенний дождь.

– Ваша милость, Фёдор Андреевич, не прикажете ли прибавить ходу? А то, не ровён час, под дождь попадём.

– Давай, Макар, правь домой. Я уж всё посмотрел, что надобно было.

“Да, хороший лес у них – сосны большие и стройные! И липы с берёзами не подкачали”, – думал хозяйственный помещик, присматриваясь к чужой собственности.

Вдали показался всадник. Это был Николай Елагин, и судя по его лицу, встреча с Татищевым оказалась для него неприятным сюрпризом.

Коляска по приказу Фёдора Андреевича остановилась.

Макар с тревогой поглядывал на тучу, которая уже нависла над ними. Первые тяжёлые капли попали за шиворот. Ветер усилился, задувая под зипун и срывая картуз с головы старичка.

“Эх, промокну, и опять прострелит поясницу, – с досадой подумал слуга. – Скорей бы домой!”

Они стояли и ждали Николая. Дело иметь с младшим Елагиным, ой, как не хотелось. Все знали о его излишне горячем нраве и то, что на лица не смотрит – говорит, что в голову взбредёт.

– Что вам угодно на моей земле, господин Татищев? – строго осведомился Елагин.

– Николай Константинович, у меня к вам разговор по поводу долгов вашего покойного батюшки.

Николай вспыхнул.

– А не по вашей ли милости он стал “покойным”? Смерть отца на вашей совести, и я ещё должен с вами разговаривать?

– Вы забываетесь, молодой человек! – с покрасневшим лицом отвечал Татищев. – Я не собираюсь выслушивать абсурдные обвинения. А вот вы подумайте, как не потерять поместье, и зависеть это будет теперь от моей воли!

Последние слова прозвучали словно вызов на дуэль. Лошадь Николая гарцевала на месте. Он удерживал её и обдумывал ответ.

Татищев злорадствовал: в конце концов, соседу придётся договариваться!

– Я оплачу векселя, пусть адвокат пришлёт документы. На этом, я думаю, наши отношения закончатся, – наконец, произнёс Николай.

– Не думаю, что вам хватит денег, господин Елагин. Вы ещё придёте ко мне с поклоном, а я подумаю, буду ли с вами разговаривать, – сурово произнёс помещик.

Николай в ярости пришпорил коня не ответив. Грязь от копыт случайно брызнула в глаза Фёдору Андреевичу, и он чуть не задохнулся от возмущения.

– Домой гони, живо! – закричал Татищев на старого слугу, который с радостью исполнил приказание.

Николай скакал домой и понимал, что не успевает до дождя. Ветер усиливался, и крупные капли, словно прутья, хлестали по щекам. Уже полностью промокший, он въехал во двор усадьбы, отдал поводья Лукичу и прошёл в дом. Сюртук намертво прилип к рукам и ни за что не хотел освобождать хозяина. Наконец, Николай снял мокрую одежду, затопил камин, и услужливая Марья подала чашку горячего липового взвара и кусок пирога.

Он сидел за столом и жевал, не чувствуя вкуса. Больше всего ему хотелось, чтобы отец был жив. Откроешь дверь в кабинет – уютно горит зелёная лампа, спокойно тикают часы, а отец сидит с любимой книгой в руках. Теперь за письменным столом пусто…

Из головы не выходил разговор с Татищевым. Угрозы, векселя, долги!.. Как не хотелось этим заниматься! Отец не посвящал его в хозяйственные и денежные проблемы. На гимназию хватило денег, на университет тоже. Потом он сам начал хорошо зарабатывать, привозил отцу из Москвы подарки – редкие книги. А теперь, оказывается, поместье заложено и висит крупный долг Татищеву. Но больше всего жгло самолюбие при воспоминании о словах помещика, что Николай сам придёт к нему с просьбой о пощаде.

Кровь прихлынула к лицу. Ещё никогда в жизни его так не унижали! Сжечь бы Татищевское поместье за подобные слова! Что этот гусь о себе возомнил?