– Так ты подлец… Эксплутатор…Я тебя зарежу! – рабочий схватил соседа за грудки, но тот стал мутузить обидчика кулаком по голове.

От удивления Пешков оторопел.

– Кого зарежешь? Кто эксплуататор? Стой!.. Вот ирод! – Санька с помощью других рабочих схватил за локти буяна. Тот тяжело отдышался и показал на второго.

– Братец Никифор…

Его держали за руки, а он икал и плаксиво рассказывал, что старший брат забирает большую часть его жалованья и отсылает домой в деревню родным. Младшему надоело быть в подчинении, денег на водку катастрофически не хватало.

– Он и есть эксплутатор! Разве я не должен против него бороться? – продолжал он добиваться ответа у Саньки.

Пешков не знал, что сказать, ему было неловко от таких неожиданных выводов агитации.

– Ну уж точно ты не должен убивать брата, – наконец выдавил он из себя.

– Как? Сам же призывал уничтожать угнетателей! – с пьяным упорством настаивал буян.

На этом собрание порешили закончить. Братья помирились и ушли, а Пешков был раздосадован: и агитатор из него некудышный – ничего толком не может объяснить. Вот деньги достать – другое дело…

Когда рабочие разошлись, в опустевшем коридоре он встретил товарища Сивцова. Как рассказывали шёпотом Саньке друзья, тот подчинялся самому Бухарину. Пешков знал, Сивцов – птица высокого полёта, не чета ему. И дела за ним числились такие, что стоять рядом было страшно. Его правую щёку пересекал уродливый шрам, который он получил на демонстрации в пятом году от нагайки казака.

Товарищ властно взял его под руку и повёл в другой класс. Они шли по пустому коридору, и эхо шагов гулко разносилось по зданию. Санька заволновался: неужели опять про деньги спросит? И сегодняшний скандал так некстати! Душу окутал липкий страх, и в ногах появилась слабость.

Они вошли в кабинет, не зажигая свет. В окно заглядывал электрический фонарь, и было неестественно светло.

– Александр, – негромко начал Сивцов, – ты ведёшь уроки с рабочими… Но этого мало. Для агитации нужны женщины. – Он говорил отрывистыми предложениями, будто читал лозунги. – Все мы рискуем, когда печатаем и распространяем листовки и литературу. За каждым из нас установлена слежка. Другое дело – женский пол. Их трудно заподозрить, они хорошо маскируются. Ищи барышню в помощницы, но, чтобы она не вызывала подозрение. Ты понял меня?

Санька ошеломлённо кивал. Такого задания он ещё не получал. Где искать барышню, да ещё, чтобы выглядела прилично? Его знакомые – девки гулящие и суфражистки стриженые. Таких жандармы останавливают по поводу и без повода. Но спорить с Сивцовым он не стал, скорей бы от него отвязаться!

Санька поднимался по лестнице домой и снизу почувствовал аппетитный запах варёной картошки. Видно, Варвара пришла и уже похозяйничала в его комнате. Тусклая керосиновая лампа освящала усталую девушку, сидящую у стола. Красными натруженными руками она раскладывала по щербатым тарелкам картошку из чугунка и квашеную капусту с грибами. Хозяйка увидела Пешкова, улыбнулась и встала ему навстречу.

Он небрежно чмокнул подругу, бросился к столу и стал жадно есть, откусывая крупные ломти хлеба и с удовольствием ощущая, как на зубах хрустит капуста.

Санька ни к кому из любовниц не привязывался, но Варвара была ему почти как мать. Она опекала его. Иногда приходила пораньше, как сегодня, убирала и готовила. А потом терпеливо дожидалась Саньку с работы, словно верная жена. Единственным её недостатком была ревность. Это Пешкова раздражало: не мог же он всё время проводить с ней! Но сегодня Варвара была очень кстати…

Санька запил нехитрый ужин квасом, вытер губы рукавом и напряжённо посмотрел на неё. Та всё поняла и с робкой улыбкой пошла к кровати, снимая на ходу платок. По плечам тяжёлой волной рассыпались длинные каштановые волосы. Пешкову нравилось их гладить, словно дорогую шёлковую ткань. Это была почти единственная ласка, которая досталась подруге. В дальнейшем он думал только о себе, не заботясь, хорошо ли ей было.

Санька отдышался, взял за руку любовницу и снова потянул к себе.

– У меня к тебе серьёзный разговор, – начал Пешков, но увидел испуганные глаза Варвары и понял – боится. – Да не волнуйся, не бросаю я тебя… Мне сегодня важный гусь дал задание: найти бабу поприличней…

– Санечка, а я как же? – застонала Варвара.

– Да не спать же с ней! – он поднялся в раздражении. – Я тебе говорю, дура, “поприличней”! Её надо уговорить вступить в нашу ячейку, а то листовки некому разносить. За каждым из нас по два хвоста ходит, надоело бегать. А такую сразу не заподозрят. Поняла?

– Да, милый, только где ж я её найду? Чай, в богатые дома не вхожа…

– Вот бестолочь! – Санька стукнул рукой по колену, – ты же на курсы акушерок ходишь? А там и богатые учатся, и с другими факультетами вы, наверное, тоже пересекаетесь? Подбери такую, которая мечтает пользу приносить… ну, и прочей дребеденью увлечена. Поняла?

– Поняла, милый. А как определить, кто о чём мечтает?

– Да сама и заводи разговор на эту тему, а как клюнет кто – предложи неграмотным рабочим преподавать на Пречистенских курсах. А дальше уж моя забота. Коготок увязнет – всей птичке конец! – весело закончил он и щёлкнул Варвару по носу.

Та робко улыбнулась, готовая выполнить всё, что обрадует любимого. Санька это знал. Он отвернулся к стене и уснул, ни о чём больше не беспокоясь.

С утра в воскресенье Николая разбудило телефонное треньканье. "Хорошо, что телефонный звонок, а не стук в дверь этого болвана", – со вздохом подумал сонный Елагин, неохотно поднимаясь и направляясь к аппарату.

– Коля, здравствуй, – услышал он оживлённый голос Михаила Рябушинского, – не желаешь сегодня составить мне компанию в манеж? Мне привезли из Орла трёх рысаков, и я хочу посмотреть – стоит их покупать или нет? Ты же разбираешься в лошадях?

– Немного, Миша, немного, – скромно ответил Николай, – но с удовольствием поеду с тобой…

Они договорились встретиться в одиннадцать часов.

После прошлой верховой прогулки Николай предусмотрительно сдал в чистку костюм для верховой езды, и теперь порадовался своей аккуратности: фрак, бриджи и длинные сапоги были в идеальном состоянии. Довершал образ небольшой цилиндр, который служил плохой защитой от ветра, но был непременным атрибутом истинного джентльмена. Зима хоть выдалась и малоснежной, но холодной, – сверху пришлось одеть тёплое шерстяное пальто.

"Надеюсь, в манеже хотя бы не будет ветра", – думал Николай, держа одной рукой цилиндр, а другой подзывая лихача.

В манеже он сразу увидел Михаила в компании высокого стройного офицера, по виду кавалериста. Тот был одет в синий нарядный мундир. В его руках был длинный хлыст, которым он нетерпеливо бил по сапогу.

– Коля, познакомься, это поручик Ерофеев Андрей Сергеевич, мой давний знакомый. Он окончил Александровское кавалерийское училище. Вчера мы случайно, но очень вовремя встретились, – любезно закончил Миша, представляя Николая поручику.

Николай вежливо приподнял цилиндр в знак приветствия. Ерофеев держался достаточно учтиво и доброжелательно улыбнулся, но в глазах молодого человека он увидел самоуверенность и лёгкую снисходительность, распространённую среди военных к гражданским. Николай простил ему эту снисходительность: он много видел подобных щеголеватых юнкеров и кадетов, которые считали, что нет на свете ничего прекраснее их формы с позолоченными эполетами и достойнее военной службы, которой они посвятили свою жизнь.

– Господа, пройдёмте скорее к моим рысакам, – с улыбкой позвал Михаил.

Николай и поручик отправились вслед за Рябушинским.

В конюшне стояли два крепких орловских красавца и высокая ахалтекинская кобылка, по всей вероятности, едва объезженная, потому что её немного раскосый "азиатский глаз" испуганно косился на людей.