Года два назад Филя торчал все свободное время у электронных микроскопщиков. Подружился с ними. Ребята там работали интересные, фактически научная элита института, и Филе было у них приятно посидеть поболтать не только о микроскопах, но и вообще.

Там он впервые для себя сообразил, что в электронный микроскоп можно увидеть все что угодно. Все, что захочешь. И при научной нечистоплотности подтасовать любые данные и «обнаучить» их. Поняв это, Филя еще больше стал уважать этих ребят. Многие из них были неостепененные, но не поддавались соблазну сделать вместо нормальной диссертации скороспелую халтуру, надергав плохо проверенные данные и подкрепив их электронно-микроскопическими подтасовками.

К своим данным он тоже стал относиться строже. И это потом, при защите, помогло ему. На каждый вопрос был у него проверенный, обстоятельный и многократно подтвержденный ответ.

Вырезав образцы, Александр отправился в препараторскую. Там подготавливали поверхности образцов для просмотра на микроскопах. Для электронных на поверхность напыляли тончайший слой подложки, делали реплики и прочее, и прочее.

Захватил Филя в стендовом зале и журналы с результатами испытаний.

Разобравшись с образцами, он поднялся в свою комнату, включил компьютер и задумался. Мысли его, к печали начальства, были далеки от обработки эксперимента и выполнения темплана.

– Чокнулись они все, что ли, – ворчал Филимонов, – женись, не замужем, девка красивая, папа богатый. Достали!

Но в голове уже ворочался этот червяк. Уже окукливался.

В комнату вошла Тамара. Прохладный ветерок от открытой ею двери разнес по комнате все тот же приятный запах сирийских духов.

– Привет, – сказала она, снимая плащ, и улыбнулась. – Как дела?

Проходя мимо Филимонова, на секунду остановилась, чмокнула по-дружески его в щеку и прошла к своему столу.

– Как медкомиссия? – спросил Александр. – Жить будешь или крышка?

– Сказали, что пока буду. А еще главрач рассказал, что ты пьешь кровь христианских младенцев натощак, и просил передать привет.

– Помнит, – Филя улыбнулся. – Ну, давай.

– Что давай?

– Привет.

Тамара открыла сумочку, заглянула в нее. Сделала растерянные глаза:

– Потеряла.

– Придется вечером вместе искать.

Александр не ожидал от себя этой фразы, в глубине души не хотел ее говорить и тем не менее сказал.

– Хорошо, – согласилась Тамара. – В семь возле театра.

Александр согласно кивнул.

Время было предобеденное. Начинать обсчет результатов стендовых испытаний было бессмысленно. Пока вникнешь, пока разберешься – обед. Потом все заново начинай.

Филя поглядел на монитор, лениво пошмыгал мышкой по коврику. Экран ожил, зазеленел, засверкал, как генеральский мундир орденами, иконками. Александр вздохнул, подвел стрелку к надоевшему пасьянсу. Щелкнул мышкой два раза. Карты беззвучно разложились в «Косынку».

«Если сразу сойдется – пойду к театру, – решил он. – А если нет – завяжу».

После трехминутного перетаскивания карт «Косынка» сошлась.

– Зараза, когда надо, сроду не сойдется, а тут с ходу.

– Шура, ты обедать собираешься или тебя на банкет повезут в «мерседесе»? – приоткрыв дверь и не заходя в комнату, продекламировал Палыч.

– Иду, родимый, иду.

Филимонов выключил компьютер и отправился догонять приятеля, оставившего дверь полуоткрытой «с целью ускорения процесса выхода Фили из комнаты».

Пробираясь «тайными тропами Вьетконга» между кучами металлолома, железнодорожными путями и лужами, они подошли к месту обитания кота и остановились поприветствовать. Кот мяукнул, потерся грязноватым боком о штанину Палыча и лишь слегка глянул на Филю.

– продекламировал Палыч из Константина Симонова и, подумав, для точности добавил:

– Всем смертям назло.

Филя одобрительно гыгыкнул, и они продолжили путь.

Палыч рассказывал про конференцию по трибологии, на которую только что пришла бумага. Про то, что надо писать на нее тезисы. И выбивать командировку.

– Ехать надо обязательно. Соберутся все. И так встречаемся всего раз в три года. Скоро забудем, как зовут друг друга, – говорил Палыч.

А у Фили в голове была одна тоскливая мысль: идти вечером или нет. И ответ на нее он давно уже знал.

Александр к театру пришел точно в семь. Тамары еще не было. Для себя он решил, что подождет точно пятнадцать минут, и если она не появится, то «с чувством выполненного долга – уйдет». На шестнадцатой минуте Филя облегченно вздохнул и направился домой. Навстречу ему в распахнутом плаще спешила Тамара.

– Извини, что опоздала. Зато я уже купила билеты на спектакль. У нас еще пятнадцать минут до начала. Можно заглянуть в буфет.

Александр терпеть не мог местный театр. Особенно пошловатые переделки классики. Все эти «Вестсайдские истории» вызывали у него раздражение. А когда местный главреж начал переделывать русскую классику, «Горе от ума» и «Евгения Онегина», в откровенную полу порнуху, перестал ходить в этот театр. За три года, которые он не был в храме Мельпомены, многое изменилось. Все сверкало евроремонтом и дышало помпезностью. Но больше всего Филю поразили зрители. Вместо слонявшихся по фойе в ожидании начала спектакля старшеклассников и студентов, вместо собранных профсоюзом на культпоход тружеников орала, вместо беседовавших о судьбах России интеллигентов-завсегдатаев и старых дев фойе заполняли длинноногие топ-модели в мехах, камнях, желтом металле и длиннополых нарядах.

У Филимонова мелькнула мысль, что спектакля не будет, вернее, он уже вовсю идет и называется «Показ мод». Об этом он и сообщил Тамаре.

– Ты, Саша, даже не представляешь, в какие десятки тысяч долларов эти куклы упакованы.

Девиц, как породистых борзых, выгуливали и хвастались ими друг перед другом местные тузы с огромными золотыми перстнями на мизинцах и дорогущими часами с сапфировыми стеклами на запястьях. За ними следовали телохранители.

В этой толпе встречались крупные чины из областной и городской администраций, одетые не менее парадно.

Тамара, к удивлению Фили, многих здесь знала, с ней приветливо здоровались, обменивались фразами, и при этом все с интересом разглядывали Филимонова.

Как только закончился первый акт, Тамара шепнула Александру:

– Пойдем скорее, мне надо поговорить с одним интересным человеком.

Они весьма тактично, никого не толкнув и не наступив никому на ногу, обогнав многих, вышли в фойе. Тамара встала возле одной из колонн так, чтобы видеть всех выходящих из зрительного зала.

– Дядя Коля, – негромко, но так чтобы услышал тот, кого она дожидалась, произнесла она.

Мужчина лет сорока пяти, одетый в элегантный темно-серый костюм, найдя взглядом, кто его зовет, улыбнулся, помахал Тамаре рукой и направился к ним.

– Здравствуй, крестница моя любимая, – он обнял Тамару и поцеловал ее в щеку, – ты все хорошеешь. Как отец, не звонил ли?

– Звонил час назад прямо из министерства и просил вам передать, что все получилось. Завтра вылетает.

– Рад слышать. Приятная новость, надо отметить.

– Николай Порфирьевич, разрешите вам представить, – Тамара перешла на официальный тон, – это Александр Петрович, кандидат наук, заведующий группой нашего института. Очень талантливый человек.

Дядя Коля улыбнулся, пожал Филе руку.

– Очень приятно, и я заведующий, только маленьким отделом. Ну что, молодежь, прошу в буфет.

Почти у входа в буфет они столкнулись с директором театра.

– Николай Порфирьевич, дорогой, я вас всюду ищу, прошу ко мне, – несмотря на то, что всю сознательную жизнь провел в России, директор говорил с легким грузинским акцентом, придававшим его образу именно тот необходимый штрих, который он как режиссер своей жизни, видимо, когда-то давно задумал и воплотил.