Разглядывая осевшую на одно колесо машину, Таня глубокомысленно изрекла:

- В твоем случае еще вопрос, за какую команду ты болеешь. За борщ или за яйлу.

- Не буянь, джаным, а то отшлепаю, - хохотнул янычар, сам восхитился собственной наглостью, очевидно, пробужденной стрессом, и наконец добавил: - Ты эвакуатор вызывай, а я такси. Каков план?

- Ты охренел?

- Ну давай я эвакуатор, а ты такси?

- Точно охренел, - проговорила Таня уже тише, но уверенней. Она выхватила из кармана трубку и принялась отчаянно, но безрезультатно терзать свой навороченный девайс. – Связи нет.

Собственно, его девайс, чуть более простенький (с разницей в один числовой разряд на ценнике) тоже ни единой палки так и не поймал. Более того, надпись на экране гласила: «Только экстренные», что точно никого в текущей ситуации обрадовать не могло.

Итак, вводные: неумолимо надвигающаяся ночь, горная гряда вокруг, обещанный синоптиками крепкий мороз, пробитое колесо без запаски, отсутствие телефонной связи с большой землей, пустынная дорога, девушка, то ли крутившая роман с Хомяком, то ли не умеющая целоваться, у него на руках. К тому же, дочь самого Романа Моджеевского. К тому же, хозяйка несчастной белой мыши, о которой и позаботиться некому, если с ней что-то случится.

Аллах, Аллах! Где он так согрешил?

Однако, как известно, уныние тоже к добру не ведет, потому Реджеп предпочитал кипучую деятельностью любым печалям. И на сей раз также решил не отступать от правил.

- Ну что, джаным, у нас только один вариант остался, - задумчиво произнес он, потерев кончик носа и чуть прищурившись – от ветра, темноты и некоторой растерянности, которую от Тани следовало скрыть. – Попутку мы фиг поймаем, кажется, тут на много километров ни души. Придется возвращаться на ферму.

К пешим прогулкам погода, конечно, не располагала. Не располагала к ней и Танина обувь. Но торчать ночью посреди безлюдной дороги – положение более чем сомнительное. И потому Тане просто ничего не оставалось, кроме как согласиться.

- Придется, - уныло кивнула она. – Ты не видел, там связь была? Как они вообще тут живут!

- Ну, конечно, не как на Манхеттене, - улыбнулся в ответ Реджеп и пожал плечами. – Зато тихо. Ты того... В этой куртке не замерзнешь? А то лечи тебя потом.

- При чем здесь Манхеттен. Вот ты бы смог без телефона, интернета… не знаю, нормального средства передвижения, а не трактора.

- Ну нам и трактор никто пока не предлагает. Закрывай своего раненого коня и пошли. А то отморозим задницы. Утром разбираться будем.

С этими словами Реджеп сунулся в салон, вынул из него свой рюкзак и Танину сумочку. Протянул ей. И добавил:

- Хорошо хоть далеко не уехали.

- Хорошо, что здесь дорога одна, - хмыкнула Таня, - не хватало еще и заблудиться.

- Зато приключения.

- Хотелось бы спланированное путешествие, но придется довольствоваться имеющимся. Идем уже, а то и правда холодно, - Таня поежилась и бодро зашагала по дороге, несмотря на высоту каблуков модных сапожек.

На несколько секунд Реджеп замешкался, задумавшись, подобно героям одного старого голливудского фильма, не встроен ли в женщин какой-то специальный моторчик, отвечающий за офигенскую походку. Но стоять и дальше было глупо, потому он ломанулся за ней следом, на ходу набрасывая рюкзак на плечи и освещая дорогу фонариком с телефона. Других источников света посреди этой глуши не было.

- Если хочешь, хватайся за меня, - предложил он, подставляя ей локоть. – Во-первых, теплее, во-вторых, устойчивее.

В любой другой ситуации Таня включила бы принципиальность. Но стоило согласиться, что сейчас Реджеп был прав: и теплее, и устойчивее. Она шустро примостила ладошку на предложенной руке, и некоторое время они топали в темноте и молчании.

- Слушай, ты там ни в каком колдовстве не разбираешься? – спросила она вдруг самым серьезным тоном.

- А какое именно колдовство тебя интересует? – не менее серьезно уточнил он, почему-то тоже притихший на ровном, насколько позволял ландшафт, месте. 

- Меня интересует другое. Со мной стало постоянно что-то происходить с тех пор, как я пришла в ресторан.

Объяснять, что главное, что с Таней приключилось – это Реджеп Аязович, было бы верхом наглости. Да и не до такой степени бессмертным он себя считал, потому предпочел чуток пожевать собственную бороду и осторожненько поинтересоваться:

- Притчу про старика и сокола знаешь?

- Что-то мне подсказывает, что сейчас узнаю, - хмыкнула Таня.

- Ну ты же со мной, - самодовольно брякнул Реджеп. – В общем, однажды, очень давно, в глубокой древности, когда великий Осман еще не объединил племена и земли, жил в горных лесах старый эфенди, и был у него единственный друг – сокол. Шахин по-турецки значит. Они вместе охотились, добывали дичь, тем и жили. И вот однажды, когда Шахин поднялся высоко-высоко в небо во время охоты, он оказался так далеко от старика, что увидел и небо, и землю, и родные горы совсем иначе, чем видал их, когда находился со своим эфенди. Прежде ему казалось, что нет ничего больше его хозяина, а стоило отдалиться, так и старик стал для Шахина маленьким и совсем небольшим против неба и гор. И даже голос его, которым он звал сокола, стал не слышен, и потому тот все летел и летел, пока у подножия одной из гор не увидал девушку невероятной красоты. Она была дочерью бея и звали ее Айла. Шахин тут же до смерти влюбился в красавицу, но не мог он обратиться человеком, чтобы предстать перед нею, да и расставаться с Айлой не пожелал. И полетел за ней, куда бы она ни шла, от всех бед оберегал ее и спасал от любых опасностей. Вскоре Айле нашли жениха и выдали против воли замуж в другое стойбище. Каков же был ужас Шахина, когда оказалось, что мужем ее стал его бывший хозяин, старый эфенди. Хотел он выклевать глаза ему и вырвать сердце из его груди. В день свадьбы он пробрался в шатер, чтобы наброситься на эфенди и не дать ему совершить никях. Да было поздно – Айла сама пронзила старику сердце, а потом сбросилась со скалы. И это было тем, от чего Шахин так ее и не уберег. Не уберег он и старого эфенди, которого все же очень сильно любил. Но именно так обрел свободу и отныне был волен летать в небе столько, сколько ему захочется. Вот только счастья Шахину это не принесло. 

Она внимательно слушала, пока Реджеп делился с ней национальным фольклором под шорох гравия под ногами.

- Теперь переведи это, пожалуйста, - попросила Таня, когда он замолчал.

- По идее в этом месте должна была следовать мораль. Только я ее не придумал. Зато интересную историю узнала.

- А у тебя еды никакой нет? – невпопад спросила Таня. – От холода есть жутко хочется.

- Ну я как знал! – расхохотался Реджеп и зачем-то накрыл ее пальцы свободной рукой. Всего на секундочку. После чего отобрал у Тани локоть, стащил рюкзак и полез в него, чуть притормозив. – Спер на кухне пирог с сардинами. Не благодари.

И через мгновение у Тани под носом оказался сверток, источавший весьма приятный рыбный аромат. Конечно, за день и на холоде он давно остыл, но когда жрать охота – не то еще сожрешь.

Развернув бумагу, она втянула носом аромат и жадно откусила довольно большой кусок. В животе радостно заурчало. И она откусила еще.

- Вкусно! – заявила Таня и протянула пирог Реджепу. – Будешь?

- Жуй. Крохи – детям. А я до фермы потерплю. Все же зря мы на ужин не остались, предлагали же.

- Лично я рассчитывала ужинать дома, - пробурчала Таня с набитым ртом. – И все-таки это странно. Мыши, два пробитых подряд колеса. Ерунда какая-то.

- Соленый кофе, охреневший повар, директор с его Санта-Барбарой, - продолжил перечислять Четинкая. – Кстати, я тут краем уха слышал… что… ну… ладно, не суть.

- Что слышал? – дожевывая пирог, спросила Таня. Смяла бумагу, сунула в сумку и теперь уже без приглашения снова устроила руку у него на локте.

«Да ну нафиг! Не могла!» - успел подумать Реджеп, прежде чем сказать:

- Что Хомячка собиралась тебе волосы выдирать за Хомяка.