В другой раз Антон нашел в гараже моего отца гамак. Ему очень хотелось его куда-нибудь повесить. В огороде он, видимо, не нашел для него подходящего места и понес его в лес. Там он подвесил этот гамак не между двумя деревьями, как положено, а между двумя большими ветвями тополя на высоте два-три метра. Потом он позвал меня и мою сестру оценить, как он хорошо придумал. Мы все втроем полезли в гамак. Ветки тополя не выдержали наш вес, и один конец гамака полетел стремительно вниз. Антон и Настя уцепились пальцами за гамак и повисли на высоте, а я лежала на спине и не успела ухватиться. Я пребольно упала. Внизу лежали большие срубленные ветки. Я очень сильно ударилась, получила сотрясение мозга и, кроме того, повредила позвоночник в области поясницы. Когда я встала на ноги, перед глазами все расплывалось. Я еле стояла на ногах. Голова раскалывалась. Низ спины болел. Я кое-как добрела до дома. Совсем не было сил. Я заглянула в дом: там было очень шумно и много гостей. Я не стала заходить в дом, боялась, что родители что-то заподозрят, ушла в летний дом, легла там на сундук и проспала пару часов в полном одиночестве. Взрослые об этом происшествии так ничего и не узнали. Сестра с Антоном не стали ничего рассказывать.

Еще мне запомнился один случай тех времен. Как-то раз после тяжелого рабочего дня родители истопили баню. Мама повела нас с сестрой мыться. Сестра была старше и, видимо, справлялась сама, а меня мыла мама. Она набрала в тазик холодной воды и должна была разбавить ее горячей, чтобы получилась теплая. В какой-то момент мама зачерпнула из котла горячую воду, задумалась и вылила ее мне прямо на спину. Струйки кипятка потекли по моей коже, обжигая и принося невыносимую боль. Я закричала от неожиданности и начала прыгать на месте. Моя сестра смотрела на меня и хохотала что есть силы. Мне было больно, а ее веселило, что я прыгаю. Потом мне остригли волосы, чтобы не прилипали к ожогу. Помню, я не столько переживала, что мне больно от ожогов, сколько стеснялась того, что у меня короткие волосы. Мне прописали какую-то мазь для заживления открытого ожога. Мама ее намазала и приложила марлю, чтобы прикрыть ожог. И мне опять было больно, но уже от того, что отдирали марлю со спины вместе с кусочками кожи.

Из средней школы я мало что помню. Средняя школа из моих воспоминаний — сплошная серость.

Я все время хотела быть отличницей. Родители от меня этого не требовали, но мама все время приводила нам в пример соседских девочек. Я отличницей никогда не была. Всегда у меня были четверки по какому-то предмету.

К пятому классу меня перестали обзывать, и у меня даже появилась подруга — Катя, та самая девочка, которую я облила чаем. Мы с ней проводили вместе все перемены и иногда даже после уроков оставались в школе поболтать. Кажется, мы много говорили о мальчиках.

В пятом классе я научилась кататься на велосипеде. У нас были два старых велосипеда: один большой, а второй для подростков. Оба велосипеда были зеленого цвета и с поперечной, неудобной рамой. Когда я училась кататься, мои ноги не дотягивались до земли, если я сидела на сиденье, и поэтому, когда я начинала падать, каждый раз пребольно ударялась промежностью о раму. Помню, тем летом у меня между ног все было иссиня-черного цвета, но это совсем меня не останавливало. Я все равно научилась кататься на велосипеде.

Я часто болела зимой в этом возрасте, потому что школа была далеко и надо было ходить пешком через поле. Когда стояли морозы и мела метель, я простужалась, пропускала занятия, а потом многое не понимала из учебной программы.

В шестом классе я сильно заболела. Помнится, это было перед 23 Февраля. Родители купили торт, и он выглядел очень аппетитно. Я хотела его попробовать, но кусок в горло не лез. В этот момент я поняла, что мне совсем плохо. У меня была очень высокая температура. Это была пневмония, и я проболела очень долго. Я лежала в городской больнице, и меня навещала только тетя, папина сестра. Но после того раза я очень долгое время не попадала в стационар.

В восьмом и девятом классе у меня, кажется, в голове были сплошные мальчики, ожидание валентинок, медленных танцев в обнимку на школьной дискотеке. По большей части эти ожидания были напрасными, потому что все валентинки и медленные танцы доставались моей подруге Кате. Я не считала себя красивой и завидовала Кате, которая красиво танцевала.

Ни родители, ни родственники не говорили мне, что я красивая. Я задумалась об этом, когда папа рассказал одну историю. Он вел урок в одном классе, а девочки наводили красоту, красились. Он пошутил, сказав: «Давайте устроим конкурс красоты». Они ответили, что нет необходимости, потому что победителем в любом случае буду я. У нас в классе был мальчик Дима, который мне нравился, но он все время проявлял внимание к Кате, хотя, как потом выяснилось, нравилась ему я, но подойти ко мне ему было страшно. Мы писали друг другу записки на уроках и страдали всякой подобной чепухой. Дима как-то написал мне трогательное письмо. Моя мама нашла его и прочитала. Я была на нее очень зла за это и запретила ей раз и навсегда прикасаться к моим личным письмам. Я почему-то быстро утратила интерес к Диме. Мне не нравился его чувашской акцент, и общение постепенно сошло на нет.

Думаю, многие учителя в школе относились ко мне не очень хорошо. Меня вечно ругали за то, что я говорю на русском языке, а не на чувашском, они говорили, что я «выпендриваюсь», а мне так было проще, потому что в семье мы почти всегда говорили на русском языке. Я никогда не любила чувашский язык и сейчас не люблю его еще больше именно потому, что меня все время ругали за то, что я на нем не говорю.

Из школьных учителей больше всех мне запомнилась математичка. Она учила нас с пятого по девятый класс. Все ученики, с ее точки зрения, делились на одаренных, тупых и никаких. Мимо ее внимания никогда ничего не ускользало: джинсы вместо юбки, лак на ногтях или тени на глазах. Стоило ей заметить что-то, на ее взгляд, недопустимое, как тут же следовал едкий комментарий — и непременно во всеуслышание. Сам звук ее голоса был визгливым и противным и вызывал у меня отвращение. Меня она недолюбливала и часто отпускала колкости в мой адрес. Я же в ответ не хотела делать уроки и совершенно не прилагала усилий, чтобы хорошо делать задания по математике.

Будучи уже взрослой, когда у меня был не только аттестат о среднем образовании, но и диплом о высшем, я часто видела сны, в которых была эта учительница. Я сидела у нее на уроке, во снах всегда была контрольная работа, а я никогда не знала ответы на задачки. Мне было страшно от того, что я не справлюсь. Потом во сне же я вспоминала, что уже отучилась и у меня уже есть аттестат, и тогда меня отпускало.

Еще я ненавидела физкультуру, потому что терпеть не могла учителя физкультуры. Мама считала меня болезненным ребенком и делала все, чтобы освободить меня от этого урока. Меня это вполне устраивало.

В восьмом классе у меня появился первый молодой человек. Мы с ним много болтали по телефону, писали друг другу письма, а виделись редко. С ним было скучно, потому что он слишком много говорил о мотоциклах. Главное, что меня в нем привлекало, — он был не из моей школы, не из моей деревни.

Однажды я сама ему сказала, чтобы он меня поцеловал, и предупредила, что никогда раньше этого не делала. В первый раз мне не понравилось. Я ничего приятного не почувствовала.

У меня была подруга, одноклассница, которая делилась со мной всеми своими секретами. У нее был парень, с которым она давно уже не только целовалась, но и занималась петтингом. Мне было интересно ее слушать, но страшно попробовать самой.

Видимо, впечатлившись этой романтической чепухой, я разрешила моему молодому человеку расстегнуть мой бюстгальтер. Он поцеловал мою грудь, но у меня это не вызвало каких-либо приятных ощущений. Продолжать у меня не было никакого желания. На этом все закончилось. Но, как оказалось позже, друзьям он рассказал, что я с ним переспала.