26 октября 1760 года, в двадцать семь минут одиннадцатого утра, я в последний раз пожал руки достойным негоциантам и судовладельцам, гг. Фишеру, Кларку и Фишеру из Бристоля, после чего сразу же поднялся на борт «Мэри-Джейн», стоявшей рядом с подъемным мостом у Предела Св. Августина, в самом сердце старого города. Это было мое первое плавание в качестве капитана, поэтому я поднялся на палубу с некоторой гордостью в сердце и приказал матросам поднять якорь. Мое ликование можно простить, если вспомнить, что мне было всего двадцать шесть лет, и, естественно, я считал, что это прекрасно — быть капитаном такой маленькой торговой шхуны, как «Мэри-Джейн», с ценным грузом на борту, а также помощником, тремя матросами и юнгой, находящимся под моей абсолютной властью.

На мачтах и реях развевались флаги, а колокола громко звонили, когда мы в то утро покидали порт; ибо это был день восшествия на престол короля[4], и весь Бристоль с радостью отмечал это событие. Я хорошо помню, как если бы это случилось только вчера: матросы с других судов приветствовали нас, когда мы спускались по Эйвону; и как мои люди в ответ подбрасывали в воздух свои шапочки и кричали: «Да здравствует король Георг!» Эйвон, однако, вскоре остался позади, и мы вышли в Бристольский пролив при попутном ветре; все паруса были подняты, а небо над нашими головами сияло солнечным светом. Должен заметить, что мы направлялись на Ямайку и имели на борту груз, состоящий в основном из печатной продукции, скобяных изделий и столовых приборов, которые я должен был доставить получателю в Кингстоне. После этого, в соответствии с полученными инструкциями, перед возвращением, мне предстояло взять на борт груз хлопка, индиго, рома и других продуктов из Вест-Индии. Возможно, стоит добавить, что «Мэри-Джейн» несла груз весом около ста тонн, что меня зовут Уильям Бертон, а моего помощника звали Аарон Тейлор.

«Мэри-Джейн» не была быстроходной, как я вскоре обнаружил, но это было хорошее, прочное, устойчивое маленькое судно, и я утешал себя, напоминая, что безопасность лучше скорости. Уже смеркалось, когда мы достигли острова Ланди, и почти рассвело следующим утром, когда мы миновали Ланд Энд. Мы продвигались медленно; но так как ветер за ночь сместился на один-два румба, я постарался сделать все возможное и надеялся, что со временем все изменится в лучшую для нас сторону. Нас немного потрепало в Бискайском заливе; 4 ноября мы достигли мыса Финистерре; а 18-го зашли в Терсейру, пополнить запасы воды. Пробыв здесь большую часть двух дней, мы снова вышли в море вечером 20-го. Ветер нам не благоприятствовал, и, в конце концов, установился с юга; так что, хотя стояла великолепная погода, мы прошли почти так же мало, как если бы нам приходилось бороться с постоянными штормами. Наконец, после недели безуспешного лавирования, как раз в тот момент, когда я собирался повернуть корабль и вернуться обратно в Терсейру, ветер внезапно переменился на северный. Норд-вест подошел бы нам больше; но если мы не могли получить именно тот ветер, которого больше всего желали, нам ничего не оставалось, как быть благодарными хотя бы за это, и продвигаться так далеко, как это было возможно.

Мы медленно приближались к тропикам, под ярким солнцем посреди безоблачного неба, наслаждаясь климатом, который с каждым днем становился все мягче и приятнее. Все события, случившиеся с нами до этого времени, были немногочисленными и незначительными. Голландский торговец, замеченный однажды утром в отдалении… морская свинья, пойманная одним из членов экипажа… странствующий альбатрос… акула, следующая за кораблем. Эти и подобные мелочи — вот и все, что происходило с нами в течение многих недель; события, которые ничего не значат для тех, кто находится на берегу, но представляют живой интерес для тех, кто находится на борту корабля. Наконец, 15 декабря мы пересекли тропик Рака, а 19-го оказались в тумане, который очень удивил нас в такое время года и на такой широте; но, тем не менее, это было приятно, потому что солнечный жар становился все сильнее, и казалось, что он сожжет саму палубу у нас под ногами. Весь тот день туман низко висел над морем, ветер стих, и воды почти успокоились. Мой помощник предсказал ураган, но урагана не последовало. Напротив, море и воздух успокаивались все больше и больше, и последнее дуновение ветра стихло с заходом солнца. Затем внезапно наступила тропическая ночь, и жара стала еще более гнетущей, чем раньше.

Я пошел в свою каюту, заполнить журнал, как обычно по вечерам; но, хотя на мне был только тонкий льняной костюм, а все иллюминаторы были открыты, я чувствовал себя так, словно каюта была гробом и могла задушить меня. Я терпел до тех пор, пока мог больше выносить, а потом отбросил перо в сторону и снова вышел на палубу. Там я нашел Аарона Тейлора, несущего первую вахту, и нашего самого молодого моряка, Джошуа Данна, у штурвала.

— Доброй ночи, приятель, — сказал я.

— Это самая странная ночь, какую я когда-либо видел, сэр, в этих широтах, — ответил Аарон.

— Как далеко мы продвинулись?

— Можно сказать, стоим на месте; мы делаем едва ли один узел в час.

— Все легли спать?

— Все, сэр, кроме Данна и меня.

— Тогда вы тоже можете ложиться спать, приятель, — сказал я. — Я сам буду нести эту вахту и следующую.

Помощник прикоснулся к шляпе и с радостным: «Да, да, сэр», исчез. Мы были такой маленькой командой, что я всегда нес свою вахту, а сегодня ночью, чувствуя невозможность оставаться внизу, охотно принял на себя двойную обязанность.

Было уже около десяти часов. В тяжелой тишине ночи и в тонком, белом, жутком тумане, который окутывал нас со всех сторон, подобно савану, ощущалось нечто ужасное. Расхаживая взад и вперед по пустынной палубе, когда никакие другие звуки не нарушали тишину, кроме журчания воды вдоль борта корабля и скрипа штурвала в руках рулевого, я погрузился в глубокую задумчивость. Я думал о своих далеких друзьях, о своем старом доме среди холмов Мендип, о Бесси Робинсон, которая обещала стать моей женой, когда я вернусь из этого путешествия; о тысячах надежд и проектов, достаточно далеких от шхуны «Мэри-Джейн» и любой души на ее борту. От этих снов меня внезапно пробудил голос Джошуа Данна, испуганно крикнувшего: «Вижу корабль!»

Я мгновенно ожил при этом крике, потому что в то время мы воевали как с Францией, так и с Испанией, и было бы неприятно столкнуться с врагом; тем более, что с начала войны в этих самых водах не раз происходили ожесточенные схватки. Поэтому я прекратил расхаживать по палубе, быстро огляделся по сторонам, но не увидел ничего, кроме тумана.

— Где, Джош? — крикнул я.

— Вон там, сэр, в тумане, — ответил рулевой.

Я отправился на корму и, пристально вглядываясь в указанном направлении, увидел слабое мерцание пары фонарей, пробивающееся сквозь туман. Броситься в свою каюту, схватить пару пистолетов и рупор и снова выскочить на палубу, как раз когда призрачные очертания большого брига стали отчетливо видны почти в двух шагах от борта корабля, было делом одного мгновения. Я молча стоял и ждал, готовый ответить, если меня окликнут, или незаметно проскользнуть в тумане, если наш грозный сосед пройдет мимо нас. Однако не прошло и нескольких мгновений, как громкий голос, усиленный рупором, раздался в густом воздухе.

— Эй, на борту! Как называетесь? Откуда? Куда направляетесь?

На что я ответил:

— Торговая шхуна «Мэри-Джейн»; из Бристоля на Ямайку. Как называетесь? Откуда? Куда направляетесь?

На мгновение воцарилась тишина. Затем тот же голос ответил:

— «Приключение». Направляюсь домой.

Этот ответ ни о чем не говорил.

— Откуда? — повторил я. — Какой груз?

И снова незнакомец, казалось, заколебался; и снова, после секундной паузы, ответил:

— С островов Сокровищ, с золотом и драгоценностями.

С островов Сокровищ, с золотом и драгоценностями! Я не мог поверить своим ушам. Я никогда в жизни не слышал об островах Сокровищ. Я никогда не видел их ни на одной карте. Я не верил, что такие острова существуют.

— Какие острова? — крикнул я; вопрос сорвался с моих губ, едва в мое сознании вспыхнуло сомнение.

— Острова Сокровищ.

— Какие координаты?

— Широта двадцать два, тридцать. Долгота шестьдесят три, пятнадцать.

— У вас есть какая-нибудь карта?

— Да.

— Вы можете ее показать?

— Да, да. Поднимитесь на борт и посмотрите.

Я велел рулевому лечь в дрейф. Незнакомец сделал то же самое. Вскоре огромный корпус возвышался рядом с нами, подобно огромной скале; был брошен канат, переброшена лестница, я ступил на палубу и огляделся в поисках капитана. Он стоял передо мной: высокий худощавый мужчина с пистолетами за поясом, и рупором под мышкой. Рядом с ним стоял матрос с факелом, свет от которого красновато мерцал в густом воздухе и высвечивал около двадцати человек, а то и больше, собравшихся вокруг нактоуза. Все они были безмолвны, словно призраки, и, видимые сквозь туман, казались такими же бесплотными.

Капитан приложил руку к шляпе, посмотрел на меня глазами, которые блестели, подобно пылающим углям, и спросил:

— Вы хотите посмотреть карту островов?

— Да, сэр.

— Следуйте за мной.

Матрос с факелом посторонился, капитан пошел первым, я последовал за ним. Спускаясь по лестнице в каюту, я проверил пистолеты за поясом, готовый использовать их в случае необходимости; ибо было что-то странное в капитане и его команде — что-то странное в самом облике корабля, что озадачивало меня и заставляло быть настороже.

Каюта капитана оказалась большой, низкой и мрачной, освещенной масляной лампой, свисавшей с потолка, словно убийца, раскачивающийся на цепях; обставленной старинной резной мебелью, которая могла быть дубовой, но при этом темной, как черное дерево; и обильно украшенной любопытным оружием всевозможных старинных форм и работы, висевшим на стенах. На столе лежала пергаментная карта, искусно нарисованная красными чернилами и пожелтевшая от времени. Капитан молча положил палец на самый центр пергамента и не сводил с меня сверкающих глаз.

Я склонился над картой, такой же молчаливый, как и он, и увидел два острова, больший и меньший, лежащие как раз на той широте, которую он назвал, с узким проливом между ними. Тот, что побольше, имел форму полумесяца; меньший — треугольника и лежал на северо-запад от первого, таким образом: