— В самом деле, мадам, — начал я, — вы ошибаетесь во мне…

— Напротив, мсье, — с горечью ответила она, убирая руку с моей руки, за которую она цеплялась в пылу своей мольбы, — напротив, я нахожу вас таким, каким и ожидала — холодным, бессердечным, беспринципным. Как вам не стыдно, мсье, заставлять так страдать невинную девушку!

— Мадам, уверяю вас, если вы только…

— Достаточно, мсье, вы отказываетесь. Увы! Теперь только Небеса могут помочь нам!

С этими словами она поспешно отвернулась, и через мгновение я потерял ее из виду в толпе. Я был очень удивлен тем, что услышал.

— Браво! — сказал я себе. — Вот отличный инцидент, на котором можно сплести историю! Пожалуй, я могу почерпнуть кое-какие «идеи» во время этого Карнавала!

Поэтому я протолкался сквозь толпу масок в поисках новых приключений.

Внезапно из-за колонны выскочил человек, одетый монахом, и грубо схватил меня за руку.

— Минутку, мсье, — сказал он хриплым голосом. — Я искал вас. Я только что встретил мадам баронессу, и я все знаю. Вы отказываетесь — вы непреклонны! Очень хорошо — но я получу удовлетворение, мсье, можете не сомневаться! Вы еще услышите обо мне!

И прежде чем я успел произнести хоть слово, он нырнул в толпу и исчез. Странно и необъяснимо! Мне показалось, что я узнал голос и костюм Мориса Дюамеля!

Ко мне взывала незнакомая дама, мне бросил вызов мой друг! Сюжет становился все более запутанным. Это дело обещало, по крайней мере, подарить мне комедию! Я решил, что, если ко мне снова обратятся, я больше не буду пытаться сбить с толку тех, кто это сделает, а подменю собой личность отсутствующего неизвестного и доведу приключение до конца.

Одно было очевидно: господин адвокат Дю Буа был прямо или косвенно замешан в этом деле, и что за все это недоумение я был обязан домино из серой саржи. Будучи подготовленным этим ходом рассуждений и принятым мною решением, я не был так сильно удивлен, когда несколько позже вечером обнаружил, что стал объектом особого внимания двух мужчин в простых черных домино. Они прошли мимо меня раз или два, и я услышал, как один из них сказал тихим голосом:

— Вы уверены, что это он?

— Конечно, — ответил другой, — разве вы не видите белый крест у него на плече?

Я невольно повернул голову, и там, конечно же, был маленький белый крестик, вышитый на правом плече домино. Раньше я этого не замечал.

Двое мужчин немедленно подошли, и последний говоривший, склонив голову ко мне, прошептал быстрым, осторожным голосом:

— Мы ищем вас, мсье. Момент близок, нельзя терять ни минуты. Он не сможет продержаться долго, и вы должны пойти с нами сейчас. Вы готовы?

На этот раз я был полон решимости не обнаруживать себя, поэтому молча поклонился и жестом показал им, чтобы они шли впереди. Не знаю, боялись ли они, что даже в последний момент я смогу ускользнуть от них, но они взяли меня под руки, по одному с каждой стороны, и так протиснулись сквозь толпу к двери. На углу улицы ждала карета, в которую мне велели сесть. Затем они уселись напротив; слуга захлопнул дверь, и мы поехали почти галопом.

Я заметил, как фигура монаха скользила за нами через вестибюль оперного театра, и, конечно, услышал звук других колес позади!

Ночь выдалась очень темной, и все магазины были закрыты; но я узнал несколько главных улиц — улица Фанбур Сент-Оноре, Барьер дю Руль, авеню Нейи! Значит, мы направлялись в пригород? Не стану отрицать, что мне стало немного не по себе, когда я оказался наедине с этими людьми, такими тихими, в масках и молчаливыми. Несмотря на всю мою жажду приключений, мне хотелось снова оказаться в зале Оперы.

Мы ехали дальше. Улица была пустынна, и по дороге мимо нас не проехала ни одна коляска. Наконец мы остановились перед маленькой боковой дверью, которая выходила на дорогу из середины длинной высокой стены. Один из моих проводников выскочил наружу. Дверь поддалась его прикосновению, и я последовал за ним в то, что в тусклом свете казалось просторным садом, окружающим величественный особняк. Экипаж отъехал, дверь за мной закрылась, и мы вошли в дом.

Я оказался в большом зале, пол которого был выложен полированным мрамором и богато украшен. Широкая лестница вела в верхние покои, у подножия которых ждал слуга в ливрее.

— Какие новости? — спросил один из домино, снимая маску и открывая бледное, измученное заботами лицо, освещенное парой нетерпеливых черных глаз.

Слуга покачал головой.

— Господин маркиз потерял дар речи, — сказал он, — а господин лекарь говорит, что он едва ли проживет еще час.

— Боже мой! — воскликнул домино, нетерпеливо хлопнув в ладоши. — Как неожиданно! Казалось, он продержится, по крайней мере, до завтра! Быстрее, быстрее! А теперь, мсье, следуйте за мной. Благодарение Пресвятой Деве, бумага уже составлена!

Он быстро подошел ко мне. При этом капюшон его домино откинулся, и я увидел выбритую тонзуру римско-католического священника.

Мы пересекли анфиладу приемных комнат при свете маленькой лампы, которую он нес в руке. В этом тусклом свете они казались обставленными с непривычным великолепием. Наши ноги при каждом шаге глубоко погружались в мягкие турецкие ковры и не издавали ни звука. Тяжелая атмосфера, похожая на атмосферу смерти, висела вокруг нас. Место было тихое, темное, меланхоличное.

Мы подошли к дверному проему, занавешенному шелковыми портьерами. Священник остановился и повернулся ко мне.

— Десять тысяч франков, если мы добьемся успеха, мсье, — прошептал он сквозь зубы. — Разве это не было нашим соглашением?

Я кивнул. Второй домино снял маску. Он тоже был священником. Они зашептались, и первый оратор снова обратился ко мне:

— Не снимайте маску, мсье, — сказал он. — Доктор все еще там, и было бы лучше, если бы он не узнал вас.

— Этого доктора нужно выпроводить, — пробормотал другой, когда мы вошли в комнату больного.

Это была длинная комната, увешанная гобеленами, с высоким потолком и камином в одном конце — и большой резной кроватью в другом. Кроме пациента, присутствовали три человека — священник, врач и молодая девушка. Последняя приковала мое внимание. Более мертвенно-бледного и совершенного в своей бледности лица я не видел никогда в жизни — даже в скульптуре. Казалось, она едва не теряла сознание. Ее глаза были неподвижны, а руки вяло опущены вдоль тела.

Я вспомнил слова кармелитки в зале Оперы и содрогнулся. Было очевидно, что здесь шла нечестная игра. «В крайнем случае — отказа, когда было бы слишком поздно искать другого адвоката, оказалось бы достаточно!» Таковы были ее слова. Что ж! Посмотрим, что можно сделать. Если мое слово или действие смогут как-то повлиять на ситуацию, значит, слово будет произнесено, или действие — совершено!

— Вы нашли документ? — сказал священник настойчивым шепотом.

Я покачал головой, перелистал бумаги, толстым слоем лежавшие на столе, и, найдя пергамент, исписанный мелким почерком, протянул его ему.

— Тьфу ты! Только не это. Да ведь это старое завещание, подписать которое означало бы все погубить!

В этот момент он вытащил вторую бумагу из-под остальных и сунул ее мне в руку.

— Вот она, — сказал он. — Прочтите это, только быстро! Смотрите, чтобы не было никаких неясностей, которые можно было бы обратить против нас. Поторопитесь, ибо он кончается.

Я взглянул на кровать и увидел останки того, что когда-то было человеком огромных размеров и благородных черт. Его глаза были закрыты; он дышал с трудом; и, за исключением случайного движения головы, казалось, не замечал ничего вокруг. Три священника окружили кровать, и один из них, низко склонившись, заговорил голосом, неслышным для остальных. Пациент слабо пошевелил рукой, словно отвечая.

— Господин маркиз желает сделать последние приготовления для своей дочери и принять соборование наедине, — сказал священник, поворачиваясь к врачу, который все еще оставался на своем месте рядом с пациентом. — Мсье окажет нам любезность, удалившись. Его услуги, увы! Больше не понадобятся.