Этот дом был мой, но какой-то не такой. Вот здесь я вкрутил шуруп в торчащую стропилину, чтобы натянуть жене бельевую верёвку. Нет, сначала я просто вбил гвоздь, но он быстро расшатался и вывалился, даже дырка от него осталась. Пришлось «делать на совесть». Ламинат в кухне – моя работа, постелил криво, но по сравнению с тем, как мне сначала сделали турские мастера – выше всяческих похвал. Печка, то есть – печки: ну не могут ведь печки быть с абсолютно одинаковыми дефектами? Мои печки, сам покупал, сам помогал устанавливать. Лыжи у печки стоят… память подсказала… а-а, нет, это не память, это песня – никаких лыж не наблюдалось.

Я выглянул в восточные окна гостиной: не было ни бани, ни забора! И даже следа от них! Вместо здоровенного каменного забора высотой два метра и шириной более полуметра был замечательный вид на какой-то сад, по всей видимости – черешневый. Вместо бани из блоков тоже какие-то кусты и лужайки. И никакого намёка на развороченный фундамент или ещё что-то. И ещё кедры перед домом: огромные деревья больше метра в обхвате, они как три богатыря закрывали его от нескромных взглядов с той стороны реки или ветра. Интересно, но одна особенность сразу бросилась в глаза, то есть – в уши: как только поднимался ветер, кедры начинали свистеть. Вот говорят: шум ветра в ветвях, кронах, и так далее, здесь было по-другому – ветер заливисто свистел!

И всё же это был мой дом, я себя чувствовал в нём не как в гостях, а… а как я должен чувствовать себя в своём доме? Комфортно и удобно! Не сменить ли мне маечку? – неожиданно подумалось. В спальне должен быть шкаф – ага, вот мои полки, вот мои майки… мои или не мои? – Мои! Вот, подходящая, я когда-то на ней фломастером нарисовал параплан, горы, солнце…

Странно, ту тенниску я уже вроде сносил лет пять назад, а здесь она почти как новенькая, лежит аккуратно сложенная. Я поменял майку и вышел обратно из спальни в гостиную. Слева к стене прислонился столик, на нём стояли какие-то кувшины, лампы… я подошёл поближе. Вот эту лампу – я точно помню! – я оставил вчера вечером на улице, чтобы она проветрилась. Я недавно её нашёл, а вчера специально вынес из дому, чтобы почистить и смыть растворителем толстый слой масла, в который она была упакована. Я точно помню (я не заикаюсь, здесь повторение нужно для усиления эффекта) – я её оставил на улице! Где моё волшебное слово? – Аёячкi! Я не заносил, значит есть два варианта: или кто-то, или сама. Бред, скажете? Но глядя на её зелёный таксистский огонёк, странно освещавший всё вокруг, я почему-то был уверен во втором варианте.

Целый день у меня ушёл на исследование дома и составление списка несоответствий. Разведку окрестностей я решил отложить на утро, хотелось растянуть как можно на дольше открытие этого сказочного мира. Ну или «на как можно дольше» – без разницы, и так и так коряво. Я про написание, а не про ощущения счастья, что ли?.. Слишком пафосно. На ощущения радости и уверенности… Аё! Уверенности в чём? Пожалуй, в том, что я здесь к месту? Представьте, а лучше вспомните: вот вам пятнадцать или шестнадцать лет, вы влюбились в девушку, она в вас тоже, вроде бы. Когда вы думаете о ней, у вас эйфория, вы ею наполнены до краёв, она у вас уже через глаза выливается и все это видят. Но, допустим, вы отвлеклись на спор, с… с… с контролёром в автобусе, хорошо? – Радость же вас не покидает? Вам всё равно светло и все вокруг чудесны, так? И даже ругань этой злобной мегеры-контролёрши вас не раздражает. И вы замечаете вдруг, что Мегера это уже не змея подколодная, а просто тётка, причём даже доброжелательная! Вы ей улыбаетесь, она… ну тут как повезёт – может высадить из автобуса, может штраф содрать, а может и улыбнуться в ответ!

Вот приблизительно так я себя и чувствовал: тётка улыбнулась, затем просто попросила водителя остановить автобус и с улыбкой высадила меня прямо напротив моего дома.

Лес, поле, река, и намечающийся ливень – это за окном, а внутри дома тепло, сухо и нигде (я проверил) нет телевизора с его погаными новостями.

Зато есть кофе. Почему-то вспомнилась фраза Виссариона «Любите ли вы театр так, как я люблю его?» Правда, потом выясняется, что любит он всеми силами души не своей, а вашей, но сейчас речь не о душах. Любите ли вы кофе как я люблю его или просто пьёте когда заблагорассудится? Мне кажется, что к любому объекту любви отношение должно быть трепетное. Если объектами буквально усыпано всё вокруг, то о какой любви тут говорить? Поэтому я себя кофе награждаю…

Где-то далеко, очень далеко, идут грибные дожди, ласковые и нежные, а прямо за окном стихия разыгралась не на шутку. Молния – раз, два, три, четы… – бабах! Следующая – раз, два, три – опять бабах… интересно, а у дома есть громоотвод? Надо бы выйти, посмотреть, но в руках последняя чашечка кофе на сегодня – да ну его, это небесное электричество, чтобы из-за него обламывать себе кофе перед сном. Вот он, последний глоточек, самый сладкий. А теперь баиньки!

Думаете, автор дурак – пьёт кофе перед сном? Правильно думаете, хотя в случае с кофе это утверждение спорно. Кофе начинает бодрить минут через двадцать после приёма, а до этого обладает наоборот седативным эффектом. И это проверенная на себе информация, не из справочника. Смешно, но во всяких энциклопедиях пишут, что седативным эффектом обладают опиоиды, барбитураты, алкоголь и так далее. Что такое и как действуют эти самые опиоиды, барбитураты и всякие бензодиазепины не знаю, не пробовал, но про алкоголь это чистое враньё! Всегда после рюмки ищешь следующую рюмку, никак не подушку! Этот опыт я повторял не раз, причём с большим количеством экспериментаторов, так что знаю о чём говорю.

И уже засыпая, в голову пытался влезть вопрос про любовь: в одном фильме герой говорит, что он очень любит любовь, так вот, кто он: ловелас или схимник а-ля отец Сергий?

Утром подумаю, баю-бай…

Передо мной тянулась каменная гряда… хотя нет, гряда – это узкая полоса вскопанной земли в огороде или цветнике. А раз ни цветов, ни вскопанной земли не было видно на добрую сотню километров, то передо мной вместо гряды простирался достаточно высокий горный хребет. Это если посмотреть налево. Если направо, то на много-много километров внизу была сначала зелёная, а потом всё больше темнеющая труднопроходимая долина. Чтобы понять, что труднопроходимая, не надо было даже приземляться, хотя я всё же разок попробовал и мне не понравилось. Дикие заросли, дичайшие! И это не говоря про странные звуки со всех сторон. Особенно беспокоили низкие, похожие на рёв не то мамонта, не то бегемота или геликона. Поэтому разок приземлившись, я решил больше этого не делать.

Сложив и упаковав параплан, я отправился через тернии к звёздам, то есть вон из этого леса к тому самому горному хребту, о котором упоминал вначале. Он был виден в просветах деревьев, которые с каждой минутой становились ниже и реже, пока наконец не сменились километровой серой полосой не пойми чего. Такое впечатление, что это был или взорванный город, или разваленный цементный завод. Кругом каменные глыбы, а раз пошли ассоциации с заводом, то возможно и бетонные. Камень под ногами, камень по бокам, камень над головой – вот эти каменные арки, сквозь которые иногда приходилось проходить, были особенно неприятны и, я бы даже сказал, жутковаты. Но делать нечего, пришлось эту полосу преодолеть и добраться до подошвы горы. Дальше пошло легче и по накатанной, хоть и вверх. «Любишь кататься – люби и саночки возить» – эту пословицу вспоминает каждый парапланерист, когда ему приходится карабкаться на гору с тяжёлым рюкзаком на спине.

Солнца практически не было, поэтому на термики 3рассчитывать не приходилось. Но зато в спину дул ровный и достаточно сильный динамик, причём становившийся сильней с каждым десятком метров подъёма. Я попробовал стартануть почти сразу, но буквально через секунду вывалился из потока и приземлился метров на тридцать ниже.