Идея! В углу, за веником, стоял небольшой совок для мусора. На него я и положил небольшую головку сахара и преподнёс Герасиму. Вот сейчас напишу чистую правду, как бы нелепо она не звучала: зубр с благодарностью принял угощение, нежно слизнув его почти чёрным языком. После чего повернул голову и осторожно вылез из окна во двор.

– Здорово! – подумал было я, но потом понял, что подумал рановато: к окну пытался подойти другой зубр, раза в полтора больше Герасима. Я захлопнул окно и смотрел, что будет. Ничего, этот бульдозер просто стоял и смотрел на меня с немым укором в глазах. За ним виднелось ещё пять или шесть рогатых голов поменьше. – Да чтоб вас! – я задёрнул шторы, взял сахарницу и вышел во двор. Это выражение такое: выйти во двор, выйти на улицу. В данном случае я вышел в… поле, луг, сад, рощу…

Уже полностью рассвело, солнце показалось было, но вскоре натянуло на себя облака и спряталось. Начался дождик… не так: начало моросить, в воздухе повисли и возможно даже не падали на траву мелкие капельки, какая-то едва видимая мокрая взвесь. И дождь, и не дождь – это как лёгкий осенний ветерок с юга, от которого деревья даже не шевелятся – просто показать, что он есть.

Дом стоял на пригорке, лицом к небольшому распадку, в который заходила текущая мимо река. Она была неширокая, метров пятьдесят, не больше. Берега местами полого опускались к воде, образовывая небольшие песчаные пляжики, местами, там, где берег повыше, были засажены кустами и деревьями. Конечно, никто их специально не садил, но уж очень эти заросли были уютны и декоративны. Насколько хватало глаз, вдаль тянулась бескрайняя долина, украшенная небольшими холмами и петляющей речкой. В общем, передо мной были не горы, не овраги, и не лес, а что-то сглаженное, очень просторное и одновременно уютное. Есть, есть такое подходящее определение – лесостепь! Это когда кругом, куда ни посмотри – степь, и только иногда небольшие рощицы вдоль русла рек. Натянуло облаков и стало моросить… а, писал уже… тогда по-другому: выглянуло солнце, чтобы я мог во всех деталях разглядеть раскинувшееся передо мной великолепие, а уже после этого опять пошёл мелкий дождичек, который даже не мог намочить одежду.

Знаете, что такое дежа вю? Вновь я посетил сей уголок земли, где я… где я что я?

Вроде бы бродил по этой долине с бионтами, вроде даже не во сне, а наяву, но та явь была какая-то непрочная. И потом: тогда не было этих коровок размером с грузовик, ласково заглядывающих в глаза. Впрочем, тогда не было и высокого крыльца, огороженного невысокими каменными перилами, с которого было так удобно наблюдать за равниной.

– Хо́тя-хо́тя-хо́тя-хо́тя – поманил я, свесившись через перила и протягивая на ладони кусок сахара самому маленькому зубру, почти зубрёнку. Почему я так говорил? Не знаю, но малыш (килограммов на двести – двести пятьдесят) только настороженно попятился от протянутой руки. Уже через секунду его отодвинул подошедший Герасим. Я рисковал, вы не думайте – это не лошадку кормить, здесь морда побольше – в этот раз язык аккуратно слизнул сахар прямо с ладони… ну как аккуратно – как будто руку наждачкой протёрли. Вслед за ним ко мне потянулись и остальные.

Аё! Уже когда Герасим отходил и повернулся ко мне в профиль, я вдруг заметил, что это девочка! Эдакая Гром-баба! В ту же секунду на его… на её место протиснулся судя по всему, папаша, который был раза в полтора крупнее показавшегося теперь мелким бывшего Герасима. Да что ж за свистопляска у меня с этими именами, причём постоянно? Я вытер пот со лба и протянул, пусть будет – новому Герасиму, кусок побольше.

Ха! – этот громила оказался нежнее, чем его подруга, я практически не заметил, как он смёл с ладони кусок сахара. Так я накормил одной сахарницей ещё пять особей – трёх побольше и двух совсем ещё подростков. Под конец я совсем осмелел и даже спустился к ним с крыльца и пару минут постоял рядом. Знаете, это такое ни с чем не сравнимое чувство единения с природой, когда рядом с тобой бык весом полторы тонны, ты его гладишь по кучерявому носу, а сам при этом оглядываешься по сторонам и смотришь, чтобы он или его соседи тебя ненароком не размазали по кедру, растущему перед домом. Как только ты перестаёшь гладить, он своей мордой, похожей на бетономешалку, нетерпеливо подталкивает тебя под руку, и ты опять гладишь. Гладишь, и чуть не писаешься от страха. Красота! Попробуйте!

Может показаться странным, что человек, проснувшийся незнамо где, в первые минуты не заламывает руки в немом (хотя можно и покричать) вопросе: где я оказался и верните меня на родину, а идёт кормить животных, будто он в контактном зоопарке.

Если честно, я себе и сам порой удивляюсь. Ещё со школы. Вот придут родители… вот придёт мама с родительского собрания… даже не так: папу мы на родительское собрание не пускали после того, как он пришёл обратно, как бы это сказать – не в духе, что ли? Пришёл, и сразу полез в шкаф, чтобы взять дедов ремень и задать мне несколько вопросов по поводу вновь появившейся информации. Я тогда подготовился и ремень этот спрятал. Ну не будет же он меня пороть подтяжками, которые были на нём. Нет, до подтяжек он не дотронулся, зато схватил шнур от утюга и начал лупить меня по заднице. Вы не представляете, как это больно, даже через трое штанов!

Мама в это время бегала вокруг и кудахтала как квочка: «Коленька, Коленька, перестань! Коленька, Коленька, он исправится! А ты что молчишь? Живо говори, что больше так не будешь…»

Я же перед этим прочитал какую-то героическую книгу, поэтому находился под впечатлением. Зубами впился в ковёр и молча совершал локальный подвиг. Отцу надоело, и он бросил шнур в сторону.

С тех пор на школьные собрания ходила мама, а я всегда встречал её потом возле школы, чтобы по пути домой объяснить необъяснимое. Так и сейчас, только после того, как стадо начало спускаться к речке, я вернулся в дом и попытался задуматься.

В связи… или всвязи? В общем, из-за того, что автор прячет от меня написанное и прочитать его тексты мне удаётся лишь эпизодически, простите мне эту запоздалую рецензию на самые первые абзацы этой книжки.

Впрочем, вам ведь без моих пояснений ясно, что автор опять страдает гебефренической шизофренией, что выражается в его ярко выраженной придурковатости и детскости, неумении отвечать за свои поступки. Вернее, нежелании отвечать за свои поступки. Впрочем, если это на самом деле так, то ни о каком «автор страдает» не может быть и речи – автору явно это доставляет удовольствие. Посудите сами: в ковидные времена, когда из России и Беларуси стало почти невозможно добраться в Болгарию и люди хватались за любую возможность, он собезьянничал и разместил на русскоязычной страничке в болгарском фейсбуке такое объявление: «Завтра в 10 утра выезжаю из Минска в Бургас. Еду без всяких там ночных гостиниц, ориентировочное время прибытия на место в 8-10 утра послезавтра. Могу взять парочку попутчиков, документы, вещи и/или домашних питомцев. Но не хочу!»

– Представляете, какие отзывы он получил? Но не это его характеризует, а видео, которое он выложил потом в восемь утра. Там он говорит: «Спасибо авторам всех комментариев, особенно плохих. Вы не представляете, как ненависть всяких чмошников помогает в пути, бодрит получше кофеина и стимулирует пройти всю трассу без ошибок. Рекомендую!»

Как мы видим, налицо рецидив заболевания, осложнённый особой формой конечной тупости, признаки которой можно было распознать ещё на первых стадиях написания им Пролога.

Первый раз в жизни мне не хотелось под крышу, но всё же этот ненамокающий дождь стал потихоньку намокать мою одежду. Ну, или если вас раздражает мой авторский стиль – одежда стала намокать… так правильней, но не лучше… Ах, да, ещё требуется описание героя: я был одет в старые спортивные штаны и такую же майку – когда-то синюю, местами уже дырявую.

Дом. Вот вы приходите в свой дом через много-много лет. Даже если в нём сделали ремонт, перекрасили стены, пристроили какой-то глупый навес – вы всегда скажете, что это ваш дом. Другая ситуация: кто-то построил дом, при этом постарался, чтобы он был как ваш. Для чего – не знаю, но он старательно подбирал цвет, мебель, скопировал всё, вплоть до высоты ступенек. Вы входите и сразу чувствуете, что это не тот дом, что вы к нему не имеете никакого отношения.