Но в том-то и дело, что неестественность, оскорбительная в театре, в живописи, в литературе, очень могущественна, действительна, радостна в кинематографе.

Здесь она какая-то другая, «неестественная естественность» или, быть может, очень «естественная неестественность».

В конце концов, вывод тот же.

Кинематограф существует сам по себе. Он – не живопись, не литература, не театр, не архитектура и, разумеется, ни в каких отношениях не стоит к музыке!

Кинематограф – движение.

Кинематограф – механизация.

Кинематограф – трюк.

Кинематограф – нелогичность.

Кинематограф – бессвязность эффектов.

Кинематограф – всегда динамика.

Заслугу Чарли Чаплина книжка резюмирует очень верно, очень метко, очень точно:

– Он отделил кинематографическое искусство от всех остальных, поставив его, так сказать, на собственные ноги.

А достиг этого, исходя только из принципа кинематографической подвижности, преследуя ее не останавливающуюся беспрерывность, даря артисту на каждое движение всего несколько секунд.

Смешно сказать: сам Чаплин достиг своего успеха при помощи таких незатейливых средств, как тросточка, как уродливые и смешные башмаки или неизменная шляпа, неизменная походка, неизменный прием, неизменный трюк, заключающийся в том, что он подзывает человека, притягивая его к себе своей палочкой, просунутой под плечо, а выталкивает его коленом в спину.

У кинематографа вообще мало методов, очень мало приемов. Отсюда его повторяемость. Но здесь же лежит и трудность кинематографической изобретательности.

Но уже ясно и сейчас: прежние кривые, ложные обходные пути кинематограф оставил навсегда. Теперь его дорога выпрямлена. Только ею одной, единственно ею он пройдет в будущее.

А это будущее огромно.

Когда оно ему дастся, это станет наградой ему за то, что у него нет настоящего и не было прошлого. Свое грядущее царство он заслужил своими тяжкими заблуждениями, но и своим дерзким, упорным, настойчивым, именно черным трудом!..

С момента появления кинематографии как искусства явилась необходимость связать действие на экране с музыкой, и деятели экрана искали в ней возможность восполнить главный недостаток «великого немого».

Достаточно хоть раз посмотреть кинематографическую картину без музыкального сопровождения для того, чтобы осознать, насколько наши зрительные эмоции ищут подтверждения в звуках и насколько, следовательно, важна музыка в этом роде искусства.

При всей той важности, которая, несомненно, принадлежит музыке в кинематографии, нельзя не обратить внимания на то, что она не сопутствует кинематографии в быстром движении вперед этой последней.

По широте технических возможностей и по глубине замысла кинематография последних лет ушла так далеко вперед, что трудно даже представить себе те необозримо-широкие горизонты, которые открылись перед экраном. Нет такого уголка на земном шаре, куда не мог бы проникнуть оператор со своим аппаратом. Самые тонкие и глубокие психологические переживания, самые грандиозные картины прошлого, самый бурный полет фантазии воспринимаются теперь этим волшебником и передаются зрителю.

Между тем сопровождающая его музыка еще до сих пор выполняет почти повсюду едва ли не ту же роль, которая была отведена ей при возникновении кинематографии, и только пытается как-нибудь восполнить немоту экрана и покрыть шум аппарата.

Целый ряд всемирно известных писателей, художников, режиссеров и актеров посвящают в настоящее время все свои силы деятельности в области кинематографии, и только в области музыкального сопровождения картин до сих пор ничего не было сделано для того, чтобы привлечь серьезные музыкальные силы для разрешения задач, стоящих перед кинематографической музыкой.

Какова же должна быть эта музыка?

Пытаясь проследить эволюцию музыки в кинематографе, нетрудно установить, что сопровождающая картину музыка, которая вначале носила случайный и безразличный характер и даже сплошь и рядом была совершенно одинаковой для картин самого различного содержания, начинает со временем стремиться выйти из этого безразличия и устремляется по пути создания недостающего экранному движению звука.

Это стремление в кинематографической музыке наметилось довольно ярко, что особенно легко отметить в Америке, где кинематографическое искусство настолько далеко ушло вперед, что там явилась настоятельная необходимость реформировать и сопровождающую картины музыку. Многие крупные фильмы уже идут там в сопровождении специально написанной для них музыки, которая является ярким примером осуществления указанных мной стремлений.

Музыка эта, хотя и пытается временами выразить настроение того или другого психологического момента, но главное свое внимание устремляет на возможно более точное координирование звука с движением и на воспроизведение недостающих экрану реальных звуков.

Помимо нехудожественности такого рода музыки, подобная рабская зависимость ее от экранного движения, в силу особенностей монтировки современных картин и быстрого переноса действия из одного места в другое, заставляет сопровождающую музыку носить чрезвычайно разбитый и незаконченный характер и даже весьма часто оказывает экрану плохую услугу, отвлекая резкими переходами внимание зрителя на себя.

Идеальная музыка, сопровождающая картины, должна настолько близко интерпретировать психологию действия и настолько тесно сливаться с ним, что она должна быть совершенно незаметной для зрителя, как составная часть кинематографического спектакля, и только отсутствие ее должно указывать на то, насколько она является необходимой.

Проходящий в каждом цельном фильме психологический лейтмотив должен соответственно отражаться в сопровождающей его музыке, которая, являясь иллюстрацией в отношении главных этапов действия, должна в то же время быть фоновой для второстепенных эпизодов, сглаживая все резкие переходы действия и выравнивая цельность настроения.

Поэтому пишущий или выбирающий музыку для сопровождения той или иной картины должен обращать особое внимание на то, чтобы проходящие в ней лейтмотивы соответствовали, как сказано, господствующему настроению картины, подчеркивали главные моменты действия и связывали между собой отдельные эпизоды, чтобы она была больше связана с душой фильма, чем с его жестом, и чтобы она своей цельностью и плавностью перехода сглаживала внезапные и резкие смены сцен, которые являются неизбежным спутником кинематографического спектакля в настоящем его виде.

Задача эта не легка, именно ввиду отрывочности экранного действия, но она еще больше усложняется необходимым, по моему убеждению, требованием, чтобы музыка не переносила внимания зрителя на себя и чтобы, помогая зрителю воспринять настроение фильма, она делала бы это совершенно незаметно для самого зрителя.

Изложенные выше основные положения характера кинематографической музыки вытекают из того, что эта музыка преследует совершенно особые задачи и выполняет особую роль по сравнению с музыкой всякого другого немого сценического действия, как то балета и пантомимы.

Танец родится из музыки и связан с ней в каждом ритме и каждом оттенке, поэтому порядок творчества в балете идет от музыки к танцу, и импульсивная роль этого творчества принадлежит музыке, танец же является элементом иллюстрирующим.

То же самое и в пантомиме, которая связана в ритме своего действия с музыкой и которая является творчески преображенной жизнью. Ее жест, в силу характера самого пантомимного действия, должен быть нереальным, пластичным и ритмичным и тем самым тесно связанным с музыкой.

Порядок кинематографического творчества обратный, так как фильм, рисуя реальную жизнь, имеет обычно самодовлеющий сюжет, в развитии которого музыка может играть лишь иллюстрирующе-подчеркивающую роль.