Внешние события приобретают в человеческой душе значение чрезвычайное, и изощренная душа современника начинает понимать их внутреннюю логику, их таинственно звучащий язык. Интерес к душевным переживаниям постепенно падает, заглушенный молодым голосом нарождающихся в мире событий, фактов, фактиков, осязаемых, а потому убедительных до конца.

И душа человека наших дней не боится этого голоса, она очарована им и рада возможности слушать его без конца.

Дает ли современный театр эту возможность? Удовлетворяет ли он жгучей потребности видеть, видеть, видеть, волноваться от ожиданий, осязать легионы легионов ног скачущей жизни, смаковать ее терпко-сладкий вкус?

Знает ли, чувствует ли все это современный театр?

Конечно, нет.

Наш век – век нервных людей. Наша нервность является прямым следствием условий современной жизни, волнующей, торопливой и беспокойной. Каждый месяц, день, час несут новые и новые вопросы, требующие немедленного решения, каждая причина несет следствие, приходящее в силу темпа жизни слишком скоро, чтобы можно было отнестись к нему с спокойным безразличием. Современный человек всякий миг должен быть начеку, чтобы предугадать, предусмотреть, найтись в нужную минуту. И эта необходимость, во-первых, изощряет его эмоциональную способность, во-вторых, приучает к процессу мгновенного творчества. На всякий жизненный толчок он реагирует тотчас же, привыкая таким образом укорачивать мыслительный процесс за счет его интенсивности.

Экономя во времени, он усиливает остроту восприятия, развивая в себе тем самым возможность чувствовать prestissimo34.

Век рассуждений, длительных переживаний, душевных колебаний прошел с тех пор, как завертелись валы ротационных машин, затрещал в небе пропеллер, задрожали струны беспроволочного телеграфа.

И в новых условиях человек создал новый своеобразный тип театра в том же темпе prestissimo, с той же остротой ощущений и с такими же импульсами к мгновенному творчеству, как и сама жизнь.

И эта разновидность театра – великое и могучее кино.

Я совершенно сознательно определяю кино как разновидность театра, боясь назвать его театром и тем более искусством, хотя элементы того и другого в кинотворчестве существуют. Пока кинематограф важен для современнности как необходимое удовлетворение потребности в зрелище, существующей в природе человека. Театр ушел в литературу, разошелся с жизнью в ее темпе; из явления жизни стал музейным предметом.

Образовавшуюся пустоту занял убедительно-яркий и нервный, слишком еще юный, чтобы иметь право называться искусством, но зато и обладающий богатством возможностей, уже искупивших его молодость.

Главное достоинство кино заключается в том, что он отвечает запросам современности, он соответствует нашей психологии, он самое яркое и жизненное явление нашей жизни. В нем, как в зеркале, отразилась душа современного человека, и в этом отношении он так же типичен для нашей эпохи, как, например, романтизм в начале прошлого столетия.

Вторым достоинством кино является его театральность. Именно то, что забыто современным театром, составляет сущность кинематографа. Фабула и развитие действия, сцепление обстоятельств, логическое чередование вытекающих один из другого фактов, а иногда их неожиданное нарушение – все это дает элементы зрелища, которого жаждет человек нашего времени и которого так боится современный театр.

Огромным преимуществом кинематографа в развитии этой «зрительной» его стороны является возможность оперировать с неограниченным количеством фактов вне зависимости [от] места и времени.

Наконец, третьим достоинством «великого немого» я считаю его способность вызывать в зрителе то «мгновенное творчество», о котором я говорил выше.

Если театр дает зрителю возможность воспринимать пьесу посредством полностью произнесенного текста, то здесь наоборот – полное отсутствие слов заставляет зрителя заполнять немую речь экрана любым импровизированным текстом. Зритель невольно проявляет творческую способность, мгновенно создавая предполагаемую речь действующих лиц и скрытые от него факты мелькающей фабулы.

Таковы внутренние достоинства кино как одного из видов театра. Нужно ли говорить о безграничности его технических возможностей, привлекательнейшей из которых является возможность воспроизведения свободно движущегося человеческого тела и человеческих масс на фоне также подвижной живой природы.

Как бы велико ни было значение кинематографа в роли заместителя театрального зрелища, его сущность и задача восприняты современностью пока далеко не в полной мере. Ближе всего к пониманию кинематографа – американцы. Их ленты часто безвкусны и однообразны по сюжету, однако в них всегда заключается театральная динамика, являющаяся основой кинотворчества. Комические постановки американцев не превзойдены пока никем. Лучший американский комик Чарли Чаплин – артист первоклассного таланта и изумительной техники.

За последние годы Германия, Италия и скандинавские страны дали ряд прекрасных постановок, в которых чисто кинематографические достоинства тонут в богатстве аксессуаров и часто ненужной «драматизации» игры артистов.

Самыми слабыми постановками я считаю русские. У нас до сих пор не понимают кинематографа, разыгрывая перед аппаратом психологические драмы без всякого внешнего действия, совершенно упуская из виду, что задачи кино и его подход к театральному искусству совершенно иной, чем на говорящей сцене.

До сих пор ни один из больших современных художников и скульпторов не только не работал как декоратор для кинематографа, но даже никогда не принимал участия при постановке и снятии фильм.

Возможно, что эта область искусства еще дальше от станковой, чем театр, цвет не играет здесь никакой роли35 и работать приходится, основываясь на силе света и на составе и форме различных материалов.

По художникам, жалующимся на то, что живопись сейчас так далека от жизни, что необходимо создать новые формы и пути, которые приблизили бы искусство к жизни (как это было хотя бы в эпоху Возрождения), можно с уверенностью сказать, что один из таких путей – это, несомненно, кинематограф.

Говорить о большой будущности кино теперь, конечно, не приходится, но вот будет ли играть большую роль художник в «светлом» будущем кинематографа, вопрос спорный.

До сих пор в развитии кинематографической формы (то есть в подборе фотогеничных матерьялов, предметов, в фотогенизировании места действия при помощи световых эффектов и остроумной теории расположения предметов на сцене, направленной, к сожалению, главным образом на более яркое выявление артиста и сравнительно мало уделяющей внимания логичному построению сцены) художники не сыграли ни малейшей роли, а работали над этим режиссеры и артисты, из которых наиболее замечательных результатов достигли американцы David W. Griffith, Charlie Chaplin и Douglas Fairbanks. Нельзя не упомянуть об артистах Mary Pickford и сестрах Lillian и Dorothy Gish, которые в каждом своем выступлении двигаются вперед в понимании принципов кино.

Надо надеяться, что в ближайшем будущем начнется постепенное вхождение художника в жизнь кино и, благодаря хорошему примеру двух-трех действительных мастеров, увидят, как необычайно важна работа художника при постановке фильма.

Хотя кинематограф и дальше для живописца от его, так сказать, «чистой» профессии (потому что в нем пока еще не играет роль цвет), но у него есть и свое преимущество в том, что зрительное впечатление не разбивается звуковым, то есть голосами артистов.