– Боюсь, что не обладаю сноровкой ни в том, ни в другом… – Хаук запоздало догадался, что нужно склонить голову. Хотя бы сделать вид, что его предыдущая просьба имеет униженный оттенок. Пусть варианты предложенные Бастилем были вопиющими и все нутро Хаука воспротивилось происходящему.
Лизать туфли или отдаться омеге? Какой альфа на это пойдет? И неужели омегам подобное доставляет удовольствие?
– Тогда ваших воинов оскопят сегодня же и без выкупа выставят за ворота замка. Пусть дохнут, как бешенные собаки на потеху зрителям, – безжалостно отрезал Бастиль, и Хаук понял, что это не шутка. Прочитал по глазам.
Иосмерийцы славились своей жестокостью к врагам. Хаук с детства помнил историю, которую ему однажды в гареме поведал Валентин. О юном иосмерийском омеге, который пожалел тхиенского воина и решил его выходить, раненного после битвы. Воин принимал еду из рук омеги, выносил его заботу и с радостью делил кров, а когда достаточно окреп и смог ходить, изнасиловал и убил иосмерийца. Родичи омеги привязали ноги и руки воина к двум лошадям и послали их в галоп.
– Ваше Величество, вы злы на меня, но ведь мои воины не виноваты.
– А разве виноваты иосмерийцы, которых забирают в гаремы, насилуют и заставляют рожать нежеланных детей? Никто не дарует им свободу и не обменивает их на золото… До самой смерти они вынуждены страдать, сгорая на медленном огне. Вам ли не знать, кузен?
Хаук молчал, не догадываясь, что возразить, и Бастиль продолжил:
– Тхиенцы делают бет рабами и поступают с женщинами не лучше, чем с омегами! Они называют их женами и мужьями, но суть одна: их порабощают и прививают чужую волю. Ваши воины заслуживают жалости? О, нет… Мы так не думаем.
Бастиль верил в каждое слово, которое говорил, но он не жил в Тхиене. Не видел разрушенных деревень и междоусобных клановых стычек. Не спал в одной казарме с воинами, каждый день проливающими кровь в целях защиты этих самых ущемленных и обездоленных женщин и омег. Какая жизнь ждала их вне гаремов? Нищета, голод, еще большее насилие?
Самые крупные кланы Тхиена постоянно находились в состоянии войны друг с другом, и отец позволял им это. Вальгард находил в междоусобице свою выгоду, пока семьи грызлись меж собой, им не было дела до заговоров против короля. Но также это ослабляло и их королевство. Иногда Хаук думал о том, что не будь всех этих склок, они давно бы разбили иосмерийскую армию из женщин и омег. У них были бы пастбища, которые укрывали добрых две трети территории Иосмерии, а также шахты, в которых добывали настоящее золото и самоцветы. И выход к морю.
– Вы правы, наши традиции жестоки, – согласился Хаук без тени фальши. – Мой родитель стал их жертвой, но я искренне сомневаюсь в том, что воины, которых вы взяли в плен, что-то исправят в этой ситуации.
Бастиль оттолкнул руку своего фаворита, когда та поползла вверх по бедру к паху, что не укрылось от безразличных взглядов присутствующих. Тот, видимо, хотел успокоить своего короля, но вызвал лишь еще большее раздражение.
– А что вы думаете о своем отце, кузен? О его прискорбной кончине? Или вам плевать, раз он не был тхиенцем?
– Мой отец предал своего короля.
– Вальгард ему не был королем. Или вы хотите сказать, что мы ваш король? – хитро поддел его Бастиль.
– Я обращаюсь к вам, как положено обращаться к королю. – Хаук впервые вел беседу с таким противником, умным и беспощадным. В Тхиене подобный разговор взорвался бы уже на начале и перерос в мордобой или поединок на мечах.
Бастиль прищурился, ощущая, что загнал его в капкан, и Хаук стоит в волнительном ожидании, пока тиски захлопнутся.
– Мы спросили вас, считаете ли вы нас своим королем?
– Мой король – Вальгард Рэнгвольд. И я его овчарка.
Бастиль никак на это заявление не отреагировал, но, к его чести, компрометировать умел как никто.
– Знаете, в чем проблема всех альфа-правителей, дорогой кузен? – как будто мимоходом начал он. – Мы никогда не встречали альфу, который бы сначала думал своей головой, а затем действовал. Вы, альфы – слишком импульсивны, вот даже взять вашего воина, который соблазнил ту пастушку. Стоило оно того?
– Нет, – сухо ответил Хаук.
– Ваш отец – король Вальгард, в нашей с ним последней переписке, касающейся полуострова Ардо, где если помните был взят в плен ваш родитель… – уточнил он. – Так вот, король Вальгард своею рукою написал, что будет рад вогнать нам в глотку свой член так глубоко, как тот еще не бывал в нашем дяде. Стоит ли упоминать, что мы отбили остров? И все эти заявления бравада, не стоящая ни гроша, и вы такой же, мой дорогой кузен… Вы можете избавить своих воинов от страданий, но не будете этого делать, потому что не приспособлены к выживанию. Пусть и думаете, что вы сильный и отважный боец.
Это была провокация, причем искусная. И Хаук не был настолько глуп, чтобы не понимать этого факта.
Бастиль демонстративно выставил вперед ногу, предоставляя возможность все исправить. И Хаук с ужасом понял, что это единственный выход. Лизать его туфли, чтобы спасти своих альф от оскопления.
***
Улыбка Бастиля ничуть не отражала его настоящих чувств. Он звал Хаука «дорогой кузен» и при этом презирал всей душой. Хаук не скрыл своего отвращения, когда спустя несколько невыносимо долгих минут к ноге Бастиля припал его фаворит, целуя голень через чулок. Казалось, еще немного и он распластается на животе перед ним и будет ползти, выпрашивая ласку. Какая мерзость!
Бастиль оттолкнул его голову ногой.
– Не нужно, Антуан, – приказал он.
Хаук все еще мешкал, глядя на королевскую атласную туфельку. Она была чище, чем рот у некоторых его воинов, но Хаук сдерживался не из-за брезгливости. Ему претило, что он вынужден унижаться перед этим омегой в присутствии зрителей, жадно впитывающих каждую деталь происходящего.
– Ну что же, кузен? Мы были правы? Вы слишком горды, чтобы пожертвовать честью ради ваших воинов? Как же хорошо, что на престол вы лишь второй в очереди… Какой был бы позор для Тхиена.
Хаук и так стоял на коленях, под прицелом Сибиллы, которая с радостью продырявила бы ему горло, будь на то ее воля. Он представил неосторожное движение в сторону короля, Сибилла выстрелит и Хаук избавится от этой жуткой необходимости выбора. Но слова Бастиля обожгли изнутри: второй в очереди – никудышний король, неспособный защитить своих людей.
– Если я это сделаю, как я смогу проверить, сдержали ли вы свое слово, Ваше Величество?
– Верить нам теперь ваша святая обязанность, кузен, привыкайте, – ничуть не обиделся Бастиль. – Ну же?
Хаук осторожно подался ближе, пока Сибилла не разрешила ему перенести корпус вперед, опираясь на руки. В глазах у Бастиля играли чертики, ему нравилось наблюдать чужое падение. Юному принцу было чуть больше двадцати, когда умер Камил из-за неудачного выкидыша. Предыдущий король был еще молод, чуть старше сорока и рискнул всем из-за нового фаворита. Какими бы агрессивными остолопами ни были альфы, у омег тоже имелось слабое место – их природа.
Бастиль не казался чужд эмоциям, хотя изо всех сил старался не терять голову, когда дело касалось его врагов. А Хаук – враг, они оба кристально ясно осознавали это. И он едва справился с желанием дернуть тонкую лодыжку на себя, а затем задушить Бастиля. Сибилла вряд ли бы успела убить его до того, как он сломает эту хрупкую шею.
Хаук остановился уже у самых ног Бастиля, игнорируя рассерженный взгляд Антуана. Как будто кто-то покушался на его место? Альфа вызывал лишь брезгливость своими заискивающими повадками. Такова жизнь всех альф при иосмерийском дворе? У ног омег? Под их контролем и в жестком подчинении?
– Если вы не готовы… – обронил Бастиль, немного подавшись грудью вперед. – На этот вариант. Можно рассмотреть предыдущий…
Хаук снизу вверх взглянул в его злые глаза полные издевки и хладнокровно выполнил требуемое, несмотря на то что внутри громыхали молнии едва сдерживаемого гнева. Но в спину прямо под лопаткой упирался арбалет Сибиллы, и даже мизерная надежда на крохи свободы и отмщения уплыла. Король хотел не просто унижения, его желанием было сломать Хаука.