© ООО «Издательство Родина», 2022

Гаврила Романович Державин – великий поэт, один из основоположников русской литературной классики – как никто другой из гениев нашей словесности, умел «вьючить бремя должностей». И должностей высоких, ключевых в империи! Взлёт административной карьеры Державина, конечно, связан с его поэтическим творчеством… После «Фелицы» императрица Екатерина возвысила его на губернаторский уровень. Правда, служба во главе Олонецкой и Тамбовской губернии принесла нашему герою целую череду мытарств… Позже, в Петербурге, Державин последовательно занимал важные должности кабинет-секретаря императрицы, сенатора, президента коммерц-коллегии, правителем канцелярии Верховного совета, государственным казначеем, наконец – при императоре Александре I – стал генерал-прокурором и первым в истории России министром юстиции. Державин славился честностью и въедливым подходом к службе – и ему часто поручали расследовать щекотливые дела, которые мы назвали бы антикоррупционными. Он был одним из наиболее влиятельных политиков России, ведал финансами, законодательной политикой. Регулярно конфликтовал с другими чиновниками, отстаивая свою правду. Будучи президентом коммерц-коллегии, чуть не угодил в опалу, был вынужден писать фавориту императрицы Платону Зубову: «Зная мое вспыльчивое сложение, хотят, я думаю, вывесть меня совсем из пристойности… я не запустил нигде рук ни в частный карман, ни в казенный. Не зальют мне глотки ни вином, не закормят фруктами, не задарят драгоценностями и никакими алтынами не купят моей верности монархине… Что делать? Ежели я выдался урод такой, дурак, который, ни на что не смотря, жертвовал жизнью, временем, здоровьем, имуществом службе и… государыне… Пусть меня уволят в уединении оплакивать мою глупость и ту суетную мечту, что будто какого-либо государя слово твердо…», – так писал президент Коммерц-коллегии. Почти крамольные мысли! В постскриптуме Державин извинялся, что посылает черновик письма, «ибо я никому не могу поверить сего письма переписывать, а сам перебеливать за расстройкою не могу, сколько ни принимался». Он отдавал себе отчёт, что это бунт! И всё-таки в нём нуждались.

Император Павел I направил Державину рескрипт: «Господин тайный советник Державин! По дошедшему до нас сведению, что в Белорусской губернии недостаток в хлебе и некоторые помещики из безмерного корыстолюбия оставляют крестьян своих без помощи к прокормлению, поручаем вам изыскать о таковых помещиках, где нуждающиеся в пропитании крестьяне остаются без помощи от них, и оных, имения отобрав, отдать под опеку и распоряжением оной снабжать крестьян из господского хлеба, а в случае недостатка заимствовать оный для них на счет помещиков из сельских магазейнов». Борьба со злонравием помещиков была для Павла делом принципа: он видел себя Прометеем, который дарует права крестьянам, спасает их от голода… Предприимчивые соратники государя во главе с Кутайсовым в голоде увидели повод к конфискации земель у нерадивых владельцев. После огосударствления эти земли можно будет приобрести по бросовой цене или получить в награду от императора. Державин получил на дорогу две тысячи рублей – и направился к Шклову.

Он увидел, как во многих деревнях вместо хлеба едят лебеду и коренья. Увидел истощённых, больных крестьян. Тем временем, повозки с хлебом шли в Витебск, откуда рекой их должны были направить в Минск и Ригу и далее за границу, на экспорт. Державин тут же остановил это безобразие, приказал пустить хлеб в голодающие районы, причём продавать по минимальной цене. О каждом шаге Державин сообщал генерал-прокурору и государю. Павел счёл необходимым приободрить своего посланца благосклонным письмом.

Державин вспоминал, как поручиком он боролся с крамолой в окрестностях Малыковки – и принялся наводить ужас на нерадивых белорусских помещиков и коварных торговцев. В Лёзне Державин выявил преступное гнездо: виноторговцы попойками выманивали у крестьян зерно, гнали из него пойло и торговали им, превращая в босяков всех местных крестьян. Под суд отправили и винокуров, и чиновников, которые им потворствовали, не забывая о собственном кармане.

Державин взял в опеку имения Огинского и недавно умершего Зорича – и на свой счёт закупил для тамошних крестьян вдоволь хлеба – в долг. Причём следил за качеством хлеба! А попутно уничтожил несколько винокурен. Он пресекал самоуправство помещиков, которые выжимали масло из нищих белорусов. Ему удалось даже устроить кое-где лечебницы – разумеется, лечили там с горем пополам, но всё-таки выхаживали оголодавших. Державин строго проверял контракты на отдачу в аренду казённых земель и вскрыл немало злоупотреблений. Повешенных не оказалось – всё же белорусская миссия отличалась от борьбы с Пугачёвым, но въедливый ревизор многих ушиб своим гневом.

Решительные меры оказались спасительными: голод удалось пресечь. Местная же шляхта Державина возненавидела, его обвиняли в «потворстве простому народу».

Возглавил это движение председатель могилевского магистрата, статский советник Иосиф Заранек, которого Державин упрямо называл Зарянкой. Он и его единомышленники направили в Петербург несколько доносов на Державина, составленных не без искусства. Но император в те дни восхищался энергией и честностью старика Державина: на Гаврилу Романовича посыпались награды. Чин действительного статского советника, командорский крест Святого Иоанна Иерусалимского… Павел ненавидел волокиту – а Державин действовал быстро и результативно, это было видно даже из Петербурга. Доносчиков схватили и привезли на берега Невы для расправы. Заранека сослали в Тобольск, в ссылку, откуда его вызволят только при Александре I – кстати говоря, по ходатайству Державина. Павел в те дни готов был потворствовать «черни», лишь бы взять в кулак разболтавшуюся шляхту…

В первые годы правления Александра Державин работал напряженно, сутками напролёт – и, кроме прочего, создал документ, который окрестили «Конституцией Державина». Ему виделся Сенат, состоящий из двух частей. В каждой части – по несколько департаментов. Каждый департамент возглавлял министр, в спорных случаях вопрос рассматривался на общих собраниях. Подумал Державин и о «четвёртой власти»: он считал необходимым регулярную публикацию сенатских материалов в прессе. Свои проекты «конституций» извлекли из рукавов Платон Зубов и большой поклонник британских порядков Никита Панин. В итоге был принят «царский» вариант с незначительными поправками из державинского проекта…

В этой книге мы собрали литературное наследие Державина – государственного деятеля. Документы, без которых невозможно представить себе историю России. В них проявился и правдолюбивый характер Державина, его художественная натура. В них мы найдём немало полезного – в том числе и для будущих преобразований России. Опыт, связанный с лучшими годами империи, не должен пропадать даром.

Арсений Замостьянов

Собственно вам самим довольно известно, что вы с нами одной веры, одного с нами почитаете Бога; собственно вы также знаете, сколько вы имели милостей всемилостивейшей нашей государыни, быв от ея награждены как жалованьем, так землёю и всеми угодьями, и находились под ея щедрым покровом без утеснения: то и удивительно всем, что вы, быв до сего люди добрые, сделались ныне милосердой своей государыне изменниками. Для того послано сие письмо к вам, чтоб вы, ежели от какого неразумия сделали сие, очувствовались и пришли бы в раскаяние. Кто вам сказал, что государь Пётр Третий жив? После одиннадцати лет смерти его откуда он взялся? Но ежели б он был и жив, то пришёл ли б он к казакам требовать себе помощи? Нет разве на свете государей, друзей его и сродников, кто б за него вступился, кроме беглых людей и казаков? У него есть отечество, Голштиния, и свойственник, великий государь Прусский, котораго вы ужас и силу, бывши против его на войне, довольно знаете. Стыдно вам, калмыкам, слушаться мужика, беглаго с Дона казака Емельяна Пугачёва и почитать его за царя, который сам хуже вас всех, для того что он разбойник, а вы всегда были люди честные. Стыдно вам повиноваться тому, который может быть от неприятелей наших, турок, подкуплен лить кровь нашу, стараться помрачить славу российскую и после самих вас погубить своим злодейством. Не хотите вы терпеть господ: то не стыдно ли вам в то ж самое время почитать крестьянина Арапова за своего господина атамана и во всём его слушаться, а особливо княгине вашей не стыдно ли иметь с ним дружбу? Для того, ежели вы разсудите, раскаетеся и принесёте повинность своей всемилостивейшей государыне, то она вас своим матерним милосердием в манифесте уже и прощает. Ускорите пасть к ногам ея, доколь не постигнет вас всех праведный гнев ея и строгая казнь. Многочисленные полки ея, приближаясь, всех вас перебьют. Жалейте жизни своей, жён своих, детей своих и всего своего имения, которое всё погибнет без остатку. Видели вы при Алексеевском [2], как неустрашимо ея войско: то чтó вы будете делать, когда оно на вас всё нападёт? Где вы будете и куда спрячетесь? Вас земля не будет носить от стреляния ея пушек. След ваш пропадёт и прах ваш развеется по ветрам. Отнюдь не надейтеся на самозванца вашего: он вас не защитит, он ваш не царь, он вас обманывает; а вы разве дураки все, что ему верите? Я вас уверяю своею головою, что он тотчас побит будет, как только соберутся и придут к нему полки. Вы же, как скоро принесёте свою повинность, то и простятся вам все ваши грабежи и преступления, и вы будете жить по-старому. Жалеючи вас, написано сие вам увещание: подумайте и отвечайте, чтó вы ещё хотите делать.