Дэмиен любезно зазывал меня на вечер в ресторан одноногих девиц лёгкого поведения, где они одевались лучше, чем я. Мы бы слушали, пьянели от темноты и скуки ожидания, потом мне пришлось испариться, так как я перестала нравиться себе, а значит и другим. Я бы попросила не провожать меня, а сама бежала стремглав, лишь бы он не ухлестнул вслед. Я была слишком зрячей, поэтому и слепой. Я видела все его пороки, потому и боялась и его и видела его отражение в себя. Он был похож на меня, он нес боль в себе и опускал ее на мои плечи, только открыв рот. Я была атлантом, водрузившей на своих плечах весь груз его страданий. Моя жизнь стала темнее самой черной ночи в сахаре. Я была похожа на призрак, мечущегося за живым. Я перестала спать, пить и есть.

Одна мысль о нем была маленькой смертью для меня. Я была бременем для Армии Спасения, я забрала всю его боль и теперь кровоточила ей заново. Я любила его сильнее, крепче и, невозможность наших отношений всё чаще вырисовывалась. Это убило меня. Я нашла гроб и уснула в нем вечным сном. Меня не беспокоили ни мертвые снизу, ни люди, шумные, сверху. Я была здорова, а потому и очень больна. Я вдруг понимаю, что мне нужна эта правда, что мне надоело питаться иллюзиями. Нужно находить спасение в чем-то более разумном и великом. Например, в Уильяме…

– Зачем убили девочек? Нельзя убивать детей…

Выпив крови, я начала бредить. Меня некому было проводить наверх, так что пришлось залечь на кожаном диване на кухне. Эдриан подошел и сей на самый край дивана.

– Ты меня опять не послушала, – начал Эдриан.

– А ты опять не сказал самое важное. Я жива, я рядом с тобой, папочка, меня незачем ругать.

Эдриан ухмыльнулся и прикрыл глаза.

– Ты слишком самонадеянная. Кто тебя такой воспитал?!

Риторический вопрос не требовал ответа. Меня воспитала жизнь, косвенное влияние, конечно же, было со стороны мамы. Она умерла, вернее её убили. А убийцу не поймали, я шла его и приняла, таким какой он есть. Когда умирает самое любимое – невольно понимаешь, что жизнь в конце концов театральная пьеса несостоявшегося писателя, с драмами, великими трагедиями, поисками себя, смысла жизни, а впрочем – мы сами наполняем свою жизнь: кто дерьмом, кто золотом. Выбор иногда свободен от обстоятельств, в которых ты застряла. Я выбираю покой и меньше перестрелок. Чувствую прилив жажды, в такие минуты хочется одного и Докери со своей заметкой всё же чертовски прав. Пишет он ужасно скучно, так подробно. Хоть иди и получай патент! Потом на Нобелевскую премию выдвинут, сам не узнаешь!

Докери всё очень высокомерный, да ещё и сноб. И с характером проблемы, сидит у себя, работает, а мы с Эдрианом наверху. «Как будто он утратил признаки существования», – задумался папочка. И это чистая правда! Мы скорее походим на здешних мертвецов, чем он. Кровавая ночь прошла без особых происшествий, правда, сожгли трейлер чей-то. Сектанты, наркоманы, маньяки – чем только не полон наш городок. А ещё и нечисть под боком, люди покидают его, в школу дети не ходят. Я боюсь, что и нас скоро выгонят, т.к. губернатор не потерпит нашествия вампиров.

Я сходила в супермаркет как раз в 8 часов вечера. Потом решила поужинать, голосуя на дороге. Я должна найти одного насильника, так что я снимаю жакет и остаюсь в одном топе. Этим я увеличиваю шансы привлечь не только того, кого мне нужно, но ещё и пьяных школьников.

У меня сегодня не по расписанию. Я знаю, что нужно вносить коррективы в мой ежедневник. Вряд ли Док одобрит. Эдриан меня поругает и опять будет зачитывать вампирский устав. И тут я вижу его зеленую легковушку. Я в неистовстве: махаю руками и прошусь остановиться.

Мужчина странно посмотрел на меня. Глаза его сверкнули неестественным блеском, так моги смотреть только сумасшедший. Он был худым, некрасивым, средних лет, в грязной засаленной одежде, потому что работал в автомастерской. Я знала его, и теперь он попался с поличным.

– У меня на вас только 30 минут, к сожалению. Пятнадцать из которых я высасываю вашу кровь, а остальные пятнадцать избавляюсь от вашего трупа. Весьма мило, да? Папа не доволен моим временем. Он все делает гораздо быстрее. Думаете, за сколько времени я смогу разделаться с вами? И не отвечайте. Люди не точны. Вы мне нравитесь, – я порочно подмигнула ему.

Он посмотрел на меня, как на тронутую. Я опередила его мысль и уже залезла в машину, с невероятной быстротой оказавшись внутри.

– Привет! – я дьявольски улыбнулась. – Пристегнулись? Супер!

Вивьен готова была нанести смертельный удар, последний раз посмотрела на этого насильника, которого не раз встречала в парке или на машине в городе. Он, как и я, вампирша, выслеживаем с глубоким трудом жертв, корпим над своей конфиденциальностью, заметаем следы. В эту минуту она поняла, как мы похожи в этом и только одно нас отличает.

Мне удалось резко стукнуть по виску, и человек потерял сознание. Я ждала этого звука оглушительного удара и даже засмеялась, как будто вышла из Чистилища. Я проговорила вслух:

– В точку! Как говорит мой отец, первый удар – решающий удар. Он бы еще мне добавил: "Хороший и весьма меткий джэб".

Вдруг меня затрясло. Я отшатнулась от дороги. Всё поплыло, пространство-время лопнуло, и я понеслась в хребтах безумия внутрь себя. «Что мне подсыпали! Мне жутко плохо! – вертелось в моей голове».

Я отшатнулась от него и упала навзничь, вывалившись из машины. Я точно поняла, что они дали ему лекарство, отраву для обычных вампиров. Я ползла по обочине, вся в грязи, с непонятным чувством потери пространства в голове, полнейшей дереализацией.

– Это она! – я услышала крики и лай собак.

Меня осветили фонарём, потом что-то тяжёлое упало на голову, и я больше ничего не могла сделать. Ноги и руки не слушались, похоже я слишком долго падала в кротовую нору.

Первой пришло не моё сознание, а боль, она вцепилась в мои внутренности. Я обнаружила себя лежащей на полу в каком-то неописуемо тёмном месте. Руки и ноги были связаны цепями и всё это было приковано к чему-то. Я дернулась и закричала от боли, упав на что-то очень и очень острое. Капкан! Он схватил моё бедро и вонзился в мягкие ткани, проткнув ногу чуть не пополам. Из тьмы вышел кто-то, я увидела дым сигареты и огонёк, который приближался ко мне.

– Давно тебя хотели поймать.

Я не могла различить голос. Голос, вылезший из тьмы и давший о себе знать, опять замолк. Я лежала, извиваясь, как червяк, скованная цепями и иглами. Человек приблизился и нагнулся, я не могла повернуть голову, чтобы узнать.

– Я знаю, кто вы? – зашептала я.

– Боюсь, что нет. Мы долго тебя искали, следили. Ты нужна нам живой, чтобы поплатиться за свои грехи. Все вампиры вашего проклятого округа узнают об этом.

Инквизиторы…Почему я никогда никому не верю? Почему всё плохое должно упасть на меня и забрать в свой страшный водоворот событий? Может я в страшном сне. И тут я поняла, что конец. Всё! Точка! Меня сжарят заживо, а так и не увижу Париж, не прогуляюсь по улочкам Монмартра, не сниму свой фильм, не попрошу прощения у папы…всё это умрёт вместе со мной, и я лишь буду сгустком энергии в этой Вселенной. Надо бороться за себя и свою жизнь. Всегда не сдаваться, быть сильнее врагов, сильнее подлецов и лжецов. Нет, папа меня обязательно ищет. Он не бросит просто так. Я глупая и тупая девчонка, а он папа. Я не знаю, сколько пролежала: час, два, а, может, так целый день.

–Убив меня, вы ничего не добьётесь. Вампиры там и будут жить. Я чувствую, как от вас несёт…человеком, – пролепетала я.

– Ты думаешь, деточка, среди нас нет кротов? Нет вампиров, завербованных людьми? У нас бензин на готове. И видеокамера. Сейчас включим свет и начнём.

Чувствую тошноту и боль, словно все мои внутренности перемешали. Потом их вылила на сковородку и приготовили. Меня вырвало еще до того, как родилась, я почувствовала небывалую тошноту еще в утробе матери. Я через ее кости осознала, что этот мир невыносим. Он злой, был злым и останется таким же с дикими, горящими от ненависти и садизма людьми. Я прикрываю глаза и готовлюсь принять смерть, такой, какая она есть. Вдруг меня тошнит и вылезает темно-красная жижа. Человека отшатывает от омерзения. Я смеюсь и всё. Пустота.