Дан

То, что я лох, которого поимел брательник, понимаю, выходя из такси возле Машкиного дома. Правда, поимел он мою малышку, но очко почему-то болит у меня. Молодец. Ничего не скажешь. Девять лет ждал, чтобы отомстить. И ведь не трахнул ни одну блядь, с которыми я зажигал все эти годы, дождался её, мою чистую девочку.

Теперь представляю, каково ему было, увидев меня, долбящегося в Кристинку. Зачем, спрашивается, долбился? Всё наркота, сука. Подсел тогда крепко, ища своё место в жизни. Слава богу, на несильную дрянь подсел, но мозги выкручивало не хуже, а главное, провоцировало неконтролируемую злость. Злость на отца, за то, что прыгает вокруг старшенького, злость на мать, за то, что перестала обнимать при встрече и встала на сторону отца, злость на Нила, которому по жизни всё давалось легко, от учёбы до общения с родителями, злость на Кристинку, потому что выбрала его, будущего приемника корпорации, а не меня, являющегося с рождения вторым. Я ещё в старшей школе подкатывал к ней яйца, хотел натянуть и галочку поставить, так нет, эта целка себя до свадьбы берегла. Сука. Не сберегла. Я уже неделю её трахал, пока Нил с отцом иностранных инвесторов развлекали, и надо же было старику забыть дома документы. Судьба, наверное. Не склероз бати, конечно, а отправка за ними Нила, вместо курьера.

Я как раз под кайфом, проверяю на прочность тугое кольцо, растягивая его размашистыми толчками, Кристя орёт, как резанная свинья, пытаясь и расслабиться, и дышать, и напрячься одновременно, а может и оргазм словить. Сложно под приходом понять этих женщин. А потом неожиданно хлопок двери об стену, руки Нила, сдирающего меня с приходящей в ужас девчонки, лестница на первый этаж, по которой мы кубарем скатываемся к ногам отца.

Страх, перекрываемый злобой. Столько гадостей наговорил родным. Сам не до конца вспомнил, что за грязь лилась из моего поганого рта. Ушёл. Неделю перекантовался в бомжатнике с местными нариками, пока не кончились деньги. Сам себя возненавидел, когда проник вечером в пустой дом заправиться наличностью. Фотографии родителей с чёрными лентами на углах, стоящие на комоде в гостиной, отрезвили похлеще ледяной воды. Не поверил сначала, решил, что глюк, чья-то злая шутка, но комната их, покрытая пылью, вдарила окончательно под дых. Я рыдал. Первый и последний раз рыдал, закапываясь головой в их покрывало. Это же всё я, тварь! Это же всё из-за меня! Даже на похороны не пришёл! Даже не попрощался! Не сын! Мразь! Конченая мразь!

Из дома выползал на четвереньках, задыхаясь, сблёвывая желчь и давясь слезами. Этим вечером началось моё выздоровление от наркотической зависимости. Ломка с неделю выкручивала конечности, наматывала кишки и протыкала их когтями. Сколько раз я пытался сорваться, только чёрные ленты удерживали на плаву. Когда выбрался, первым делом съездил на кладбище, простился и убрался в Москву, подальше от брата, чтобы больше не пачкать его своим дерьмом.

В противовес своему скандальному поведению поступил в университет МВД, взрастив в себе за годы обучения болезненное чувство справедливости. Долго в этой грязи работать не смог, уволился со скандалом. И покатилась моя жизнь по накатанной. Поиск преступников, отслеживание блядующих супругов, в перерывах пьянки и бабы. Одинокий волк, не связанный обязательствами. А вот без Машки тоскливо стало. Водка не та, бабы не те, собутыльники не те. Только, похоже, проебал я Машку.

Глупо всё получилось. Димыч, сука, вытащил в бар отметить поимку очередного ублюдка, насиловавшего пенсионерок в подворотнях. Три дня не просыхал, перемещаясь из бара в сауну и обратно. Я честно пытался набрать своей малышке, только спьяну не туда попадал. Когда вырвался на свободу из лап зелёного змея, сутки умирал, блюя по углам. Что за пойло приволок Вадик?

Окончательно придя в чувства, обнаружил ещё один прокол – отсутствие телефона и мучительное провалы в памяти, где мог его проебать. Поездка к её подруге Тоне ничего не дала, так как та улетела с хахалем отдыхать. Оставался последний вариант – идти на поклон к Карпу. Эта сука промурыжил меня сутки, пока не словил в табло. Адрес и телефон я получил, а позвонить не решился. Как-то совсем хреново выглядел бы мой звонок спустя неделю молчания.

– Привет, малыш. Как доехала?

– На х*й пошёл… – и гудки.

Прям представил эту картину, поморщился, залез в интернет и заказал себе билет. Нахрапом возьму, не отвертится. Ещё ни одна особь женского пола не смогла устоять перед обаянием Данилы Воронова.

Хорошая вещь сапсан. Утром сел, днём уже в Питере. Ещё сорок минут, и я подъезжаю к дому малышки, только от увиденного выпал в осадок. Моя Машка вылезает из машины Нила, а его собственническое касание к её спине кричит, что я реально всё просрал.

– Тварь! – бросаюсь, как разъярённый бык, вперёд, разрываясь от желания придушить ублюдка, и налетаю на кулак, сбивающий с ног.

– Маша моя! – рычит Нил, оседлав и вбивая меня в асфальт. – Моя! Слышишь! Не отдам!

Его останавливает только свалившаяся без сознания малышка, как и меня от ответного удара. Пока поднимаюсь, он берёт её на руки и несёт в подъезд, не замечая, что я двигаюсь следом, поддерживая дверь и выжимая кнопку лифта. И что-то мне подсказывает, что это далеко не месть. Здесь всё намного серьёзнее и глубже. И как из этого всего выбираться, я не понимаю.

Сижу на полу в углу комнаты, пялюсь в одну точку и пытаюсь решить, как теперь быть. Отдать и уехать, или отнять и увезти. Прошлая вина требует отступит, а нынешнее сердце, которое стало оттаивать рядом с Машей, скулит, воет, толкает уничтожить и забрать своё.

Мария

Я лежу, не открывая глаз, и пытаюсь понять, что сейчас чувствую. Осознание, что это не проекция больного мозга и не сон, обрушилась с новой силой. Их двое, а это значит, что я переспала практически сразу с двумя. Как такое могло со мной произойти? Ещё вчера папина дочка, скромная девственница, а сегодня блядь, прыгающая из постели в постель. И то, что я не знала, думала, что это один и тот же человек, совсем не освобождает меня от чувства стыда и брезгливости по отношению к себе. Должна была понять. Должна была почувствовать. Сердце должно было взбрыкнуть, намекнуть, что это не Дан.

Они сидят оба в моей квартире, и ждут начало дележа. Я, как тушка мамонта, выставленная на витрину, ждущая торгов, в которых либо купят целиком, либо распилят на части. Не хочу быть мамонтом. Хочу зарыться в землю, спрятаться в пещеру, испариться из этой комнаты. Мама, папа, зачем вы улетели? Сколько же я натворила, получив свободу. И не нужна она мне больше. Маленькая я ещё.

– Машунь, открой глазки, – тихий голос Дани, или не Дани, наполнен беспокойством, и у меня щемит в груди от боли, вызываемой каждым словом. – Хочешь пить? Может таблеточку принести?

Веки отяжелели, в глаза, как будто, насыпали песок. С трудом размыкаю и сталкиваюсь с темнотой. Белая футболка, значит это мой второй любовник. Докатилась. Идентифицирую мужчин по цвету одежды. Шуршание сбоку, куда я не в состоянии повернуть голову, и в поле бокового зрения попадают чёрные штаны. Глубоко в мозгу играет песенка про гусей, правда серого и белого, и её мотив клюёт по вискам, заставляя морщиться.

– Хочу, – не узнаю свой голос. Он скрипит, как несмазанная телега, но, сглотнув, я продолжаю говорить. – Хочу, чтобы вы ушли, и больше никогда не появлялись в моей жизни.

– Малыш. Может ты выслушаешь меня? Позволишь объяснить? – Даня чёрный подходит ближе и дотрагивается до руки.

– Объяснить что? Как вы попользовались мной? Вдвоём? – голос начинает прорезаться, добавляя визгливые нотки в хрип.

– Всё не совсем так, Машунь, – Даня белый хватает вторую руку и страшно зыркает на свою копию.

– Конечно всё совсем не так, – выдёргиваю руки и сажусь, двигаясь к спинке кровати, увеличивая безопасное расстояние. – Я слишком мягко выразилась. Всё до банальности просто. Сначала потрахал один, пользуясь моей наивностью и неопытностью. Ему понравилось, захотелось поделиться. Затем передал эстафетную палочку братцу, устранившись на неделю. У вас же, наверное, пожизненная привычка делиться? Зачем ты приехал, Дан? Сделать мне побольнее? Растоптать? Мордой ткнуть в грязь, в которую меня затянули? Что я вам сделала? Зачем вы так со мной?