– Значит пельмени, – отвечаю и вижу, как он морщит нос. Видно, зажрался пельменями мой холостяк.

Пельмени отвратительные. Из-за отсутствия сметаны и майонеза, их приходится есть пустыми, давясь от клейкого теста и непонятной субстанции внутри. Хороша хозяюшка. Нет, чтобы проявить заботу о мужике, приготовить обед и ужин, вместо этого валяюсь в кровати и бегаю по кафешкам.

– В магазин нужно сходить, продукты купить, – составляю в уме список, дожёвывая последний кусок теста. – Деликатесы готовить не умею, но суп и котлеты мама делать научила.

Три часа мы тратим на магазин, затарив полный багажник, и на кафе, закидав вкусной едой жуткие пельмени. Надо выбросить остатки этого безобразия, чтобы больше не насиловать вкусовые рецепторы и желудок. Придя домой, вместе раскладываем продукты, как настоящая семья, вернувшаяся с выходного шопинга. Такие ассоциации кольнули в груди, потому что с каждым днём остаётся всё меньше времени. Конечно, если сильно захотеть, то проблему можно решить, но от Дани намёков о последующем совместном проживании я не получала, и родители ни за что не отпустят меня в Москву.

Закапываться в своих мыслях Даня не даёт, подхватывает на руки и несёт в кровать, попутно рассказывая, в какой позе он будет сейчас меня трахать. Кажется, это самая его любимая поза. Он часто ставит меня в коленно-локтевую, вбиваясь и рыча с особым смаком.

Вот и сейчас, я оказываюсь уткнутой лицом в матрас, и содрогаюсь от резких, мощных толчков в хлюпающую от смазки плоть. На каждое касание бёдер к попе я вскрикиваю, ловя первые судороги и замирая перед самым финалом. Даня, дождавшись меня, посылает пару сильных ударов головкой по матке, и с горловым рыком выплёскивает сперму мне на поясницу. Стрясывая последние капли, идёт за полотенцем, вытирает меня и звонко чмокает в ягодицу, сообщая, что закончил. Этакий ритуал завершения игр. Я заваливаюсь на живот и восстанавливаю дыхание. Это Дан после секса весь на подъёме, а мне требуется полежать пятнадцать минут, расслабить ноги, дрожащие каждый раз, после оргазма, пока сердце не придёт в нормальный ритм, перекачивая кровь, как после забега, пока в голове не растает морок, сотканный из эндорфинов.

Пока я прихожу в себя, Данил возвращается в спальню, неся бутерброды с колбасой, сок и пиво. Походу, сегодня на работу он не сбежит, и я от радости льну к нему, как кошка, положив голову на грудь, руку на живот, а ногу на то самое место, балдея от слабых дёрганий члена под ней.

Вечером Дан, как настоящий мужик, садится перед телевизором смотреть футбольный матч, а я иду корчить из себя порядочную хозяйку и готовить сытный ужин. Изгаляться не стала, остановившись на окорочках, макаронах и овощном салате. Полчаса, и я сворачиваюсь под боком покрикивающего мужчины, бурно реагирующего матами на пропущенный гол. Поначалу мне очень резали слух матерные слова, папа выражаться дома себе не позволяет. Сейчас я всё меньше замечаю мусор, вылетающий из его рта, а во время секса даже завожусь, слыша грязные словечки в отношении меня.

Кривоногие футболисты просрали игру, и я снова на четвереньках захлёбываюсь от злых вторжений, цепляясь руками за ковёр. К нашим играм добавляются шлепки, оставляющие горящие следы на ягодицах, и я, на удивление, тащусь от этой грубости, бурно кончая от третьего хлопка. Дане тоже это нравится, так как каждый удар он сопровождает отборным матом и заводится ещё сильнее, заливая мне полспины. Дальше, как обычно, полотенце, звонкий поцелуй и небольшой променад до дивана на трясущихся ногах. Иногда мне очень не хватает телячьих нежностей после близости, но я пока об этом молчу. Зачем навязывать розовые сопли любимому мужчине.

– Мань. Я на тебе, наверное, женюсь, – Данил уплетает ужин и пытается разглядеть, осталась ли добавка. – Тебя и трахать охрененно, и готовишь вкусно.

Мне остаётся только улыбаться и не принимать близко к сердцу такую формулировку комплиментов. Он всегда так выражается, грубо и грязно. Сказывается бывшая работа в полиции и общение с аморальными элементами. А ещё стараюсь не реагировать с радугой в глазах на его слова про женитьбу. Это он так… Просто, к слову.

Вечерний звонок родителям, пока Дан моется и не слышит моего вранья. Папа выпытывает, чем занималась его дочь весь день, а мама беспокоится о моём недоедании и питании всухомятку. Для папы пересказываю свой день, заменяя Дана на Тошку и, конечно же, умалчивая об активной сексуальной жизни, а маме обещаю прислать фото своего ужина, который далёк от сухомятки. Пожелав спокойной ночи, прощаюсь с ними и улыбаюсь входящему в комнату Дане, с полотенцем на бёдрах и моими любимыми дорожками стекающей воды. Так и хочется пройтись по ним языком, собирая каждую капельку. Отбрасываю телефон и бегу принимать душ, потому что по его горящим глазам знаю, чем мы сейчас будем заниматься и, несмотря на дневной перебор, всё равно теку и хочу свою зависимость снова и снова.

Дан

То, что попал, понимаю сразу, зависая на бабочке, пытающейся взлететь с копчика. И чего ей неймётся? Такой красивый копчик, переходящий в упругую задницу. Поднимая за шкирку, оцениваю не только копчик. Маленькая, хрупкая по сравнению со мной малышка. Вся такая светлая, нежная, невинная, и, если бы не грудь между вторым и третьим, обтянутая белой майкой, и округлая задница, нереально смотрящаяся в комплекте с тонкой талией, подумал бы, что этой пигалице лет шестнадцать. Отпустил бы, несмотря на желание пройтись языком по крылышкам, поставить раком и трахать, глядя, как бабочка старается улететь, только, мудак, в глаза глянул, чистые, безоблачные, как июльское небо, и понял, не отпущу, сейчас данные по ней получу, и не отпущу.

– Карп, сука. По-хорошему прошу, – нависаю над ним, перегнувшись через его убогий стол, заляпанный жиром и кружками от чая. – Мне только одним глазком в заявление заглянуть.

– Не положено, – хорохорится Карпов, а сам косится на стопку бумаг, составляющую один общий бардак на его рабочем месте.

Выхватываю верхний листок, шлёпая одновременно по руке Карпа, тянущего прикрыть своё богатство, и быстро сканирую информацию. Крапивина Мария Владимировна, проживающая в северной столице, двадцать один год, а не скажешь. Копирую в голове адрес прописки, благо, фотографическая память, параллельно знакомлюсь с причиной её появления в этом гадюшнике.

Когда-то я сам начинал в этой клоаке, мотивируя приход в полицию долгом перед родиной, чувством справедливости, и ещё кучей патриотических взглядов. Через год патриотические взгляды сползли, как грязь во время дождя. Деньги, связи, нежелание сдвинуть задницу. Думал, привыкну, буду как все, сидеть на жопе ровно, выезжая на место преступления и вешая висяки на бомжей. Не смог. Не привык. Через четыре года уволился, уйдя на вольные хлеба. За это меня здесь не любят. Взбрыкнул. Пошёл против системы. Докапываюсь до самого дна в поиске виноватых. Вот и сейчас смотрю на заявление, и понимаю, что зря девочка пришла. Пальцем никто не пошевелит.

– Справку ей выписал? – бросаю обратно бесполезно измаранный чернилами листок.

– Собирался, – Карп лениво зашевелился на стуле. Сука! Даже этой мелочью не озаботился! Знает ведь, что любой мент при проверке документов в обезьянник потащит до выяснения личности! А что в отделениях делается по ночам, Дан не понаслышке знает.

Карпов заполняет бланк, нервно скрепя ручкой по поверхности, а я гадаю, ждёт или нет. Если ждёт, значит точно не отпущу. Выйдя из затхлого пространства, делаю глоток раскалённого воздуха и довольно растягиваюсь в улыбке. Ждёт малышка. Сидит на скамеечке и ждёт. Хорошая девочка, послушная.

– Скучаешь? – тупой вопрос, тупой подкат, и чувствую себя тупым рядом с ней, и яйца в штанах тупо ноют.

Дальше всё по привычной накатанной: обед, приглашение на свидание, трёхдневное знакомство и перевод в более тесные отношения. И ведь идёт, дурочка моя, знает, что не вырвется после из моих лап, и идёт. А меня трясёт аж всего. Член колом стоит третьи сутки, мысли все о ней и её татуировке. И сделала её на таком заманчивом месте, что хочется облизнуть, пробраться языком ниже. Блядь! Грёбаный лифт, еле ползущий по своим шарнирам! Пальцы колет от бездействия, и в штанах зуд от бесполезного трения о ширинку.