– Всё хорошо, малыш. Всё хорошо. Ты умничка.

Он нежно гладит по спине, укладывая на себя, и невесомо целует в макушку. Я послушно лежу, млею от ласки и понимаю, что не могу пошевелить конечностями. Ощущаю себя резиновой куклой, но счастливой резиновой куклой. Под шёпот и успокаивающие касания засыпаю, растягивая губы в слабой улыбке.

Кажется, только закрыла глаза, а ненасытные губы уже вырывают из сна. Отвечаю на поцелуй, не открывая глаз, и вяло веду руками по крепкой спине.

– Просыпайся, малыш, – язык вычерчивает кривые линии на шее, спускаясь всё ниже. – Время два часа. Проспишь последние летние деньки.

Я распахиваю глаза, то ли от шока, что проспала полдня, то ли от простреливающего удовольствия, когда Даня касается губами складочек, выгибаюсь в спине и раздвигаю пошире ноги.

– Вкусная, – широкими мазками лижет плоть, продвигаясь выше и накрывая клитор.

Цепляюсь руками в короткие волосы, приподнимаю бёдра, выписывая восьмёрки, и подгоняя взрыв. Дан рычит, сильнее вгрызаясь в промежность, проталкивая два пальца, и срывая меня в полёт. Взлететь не даёт, вжимает своим телом в матрас и входит, резко, глубоко.

Я вскрикиваю, царапаю спину и впиваюсь зубами в плечо. Даня не реагирует на боль, вбивается на ровной, высокой скорости, шумно дыша и сжимая рукой ягодицу. Каждое движение выбивает из меня душу, которая вылетает вместе с оргазмом. Я снова как кукла, принимающая в себя мужчину, ещё долго не сбавляющего темп. Он делает последние толчки, мощнее, кажется, ещё глубже, и с рыком кончает, не сразу выходя из меня. Где-то краем проносится мысль, что делает он это второй раз, и что нужно сходить к врачу за таблетками.

Я жду, что Дан сорвётся с кровати, ломанётся на кухню, начнёт, как обычно, наматывать энергичные круги, но он, на удивление, остаётся со мной, обнимая и довольно урча. «Соскучился», улыбаюсь про себя и трусь щекой, как кошка. Такого Даню я люблю ещё больше. Сейчас в нём есть всё, чего мне не хватало. Жёсткость в сексе и мягкость после. Боюсь закрыть глаза и упустить нежность, просачивающуюся с каждым движением по мне.

Мария

– Дождь кончился, Машунь. Пойдём погуляем по саду, – он переплетает наши пальцы и тянет в заднюю часть, где с террасы есть прямой выход в сад.

Три дня небеса обрушивали весь гнев богов, от измороси, мерзко облепляющей кожу, до града, с грохотом бьющего по жести подоконников, ветер пригибал деревья к земле, смешиваясь с водными потоками. Все эти дни мы не выходили из дома, занимаясь более приятными делами. Другу Дани придётся вызывать клининг, чтобы избавиться от следов нашей близости по всему дому. Я больше не загоняюсь, что Даня приехал не ко мне. Разве можно так касаться трясущимися от возбуждения руками? Разве можно вытворять такое губами и языком, если девушка тебе безразлична?

Воздух, после непогоды кристально чистый, дурманит голову ароматами поздних цветов, или её дурманит от терпкого запаха мужчины, идущего рядом. Моя зависимость выходит на новый уровень. Панические атаки накрывают, если его нет рядом, когда я просыпаюсь с утра. Испуганно шарю рукой по пустой стороне кровати, обнюхиваю подушку, чтобы убедиться, что это не сон. Это пугает, ведь через три дня Дан уедет, и я буду просыпаться одна.

Мы двигаемся вглубь яблочного сада с отяжелевшими от плодов и капель ветками. Ветер посшибал часть урожая, и теперь он утопает в траве битыми боками. Даня протягивает руку, срывает покрасневшее яблоко и подносит к моим губам. Я врезаюсь зубами в плотную кожицу, сок течёт по подбородку, и взгляд Дани чернеет, следя за стекающей, сладкой дорожкой, стремящейся спрятаться за воротом футболки. Он притягивает меня к себе, оттягивает за волосы голову назад и проводит языком по шее, слизывая яблочный сок. Отклоняю голову дальше, открывая полный доступ, и вздрагиваю от сильного сжатия груди и резкого рывка волос. Дан гнёт меня, как молодую берёзку, ощупывает руками, пожирает губами и задирает футболку, под которой ничего нет. Ему нравиться, когда на мне надето только это, и я надеваю его вещи для него.

Ствол яблони приходится кстати, когда Даня разворачивает меня к себе спиной и прогибает вперёд.

– Расставь ноги и держись за дерево, – властный голос с хрипотцой возбуждения разгоняет кровь и наполняет рот слюной. – Шире.

Я стою посреди сада в обнимку с деревом, нагнувшись, отклячив попу, широко расставив ноги, и меня трясёт от желания. Дан стоит сзади, оставляя ожоги взглядом, но не касается, заводя ещё сильнее. Шелест травы, горячее дыхание на ягодицах. Схожу с ума от тягучей пытки и холодных капель, падающих на спину сверху. Выгибаюсь, как кошка, и нагретые от кожи капли устремляются вниз, в ложбинку между ягодиц. Низкий рык, и Дан срывается с цепи. Жадно вылизывает позвоночник, ямку на пояснице, спускается за влажной дорожкой, и язык настойчиво гуляет по колечку. Я сжимаюсь, стараюсь отодвинуться, но Дан фиксирует руками бёдра и рычит, обездвиживая морально. Закрываю глаза, закусываю губу и часто дышу, боясь пошевелиться, цепляюсь ногтями в кору, когда пальцы собирают с промежности сок и медленно входят туда, где никогда не были.

– Тихо, малыш, тихо, – шёпот с вибрирующий жёсткостью отметает любое сопротивление. – Я только потрогаю. Расслабься.

Тёплая слюна падает рядом и сразу размазывается по кольцу. Палец проникает глубже, выходит, и добавляется второй. Движения становятся резче, быстрее, и я скулю от необычных ощущений. От каждого нового толчка всё горит, вибрирует и начинает сокращаться. Мне стыдно от такого оргазма, и в тоже время сладко до жути.

– Молодец, Машунь. Какая ты молодец, – шепчет Дан, пристраиваясь сзади и нащупывая головкой вход во влагалище. – Теперь держись крепче, малыш.

Кажется, мои крики слышат все соседи вокруг, потому что это нереально выносить молча. Обжигающие руки, стискивающие бёдра, шершавый ствол, царапающий ладошки, ледяные капли, тропическим душем колющие кожу, мощные удары, вбивающиеся в плоть, распирающие низ живота. Я горю, напрягаю ноги, пытаюсь поймать маячащий совсем рядом спусковой крючок, и он спускается от пальцев в попе, задвигавшихся в том же темпе, что и член. Судорога простреливает с такой силой, что кажется, меня сейчас разорвёт. Руки держат дерево по инерции, ноги подгибаются в коленях, голова идёт кругом, и красочные точки бегают в глазах.

– Я охреневаю от того, как ты кончаешь, – Дан прижимает меня к груди, удерживая обмякшее тело навесу. – Готов смотреть на это бесконечно.

Мы стоим так несколько минут, пока моё дыхание набирает ровный ход, затем он надевает мне футболку и спокойно ведёт дальше, как будто мы не останавливались под яблоней, как будто мы не занимались сейчас ничем.

В глубине сада обнаруживается пруд с пятнистыми рыбками кои, жадно открывающими рты и льнущими к рукам.

– Как они будут зимовать? – поражаюсь такому зрелищу. – Они же замёрзнут, Дань.

– Переедут в бассейн в зимнем саду, – он слегка морщится и кивает в сторону дома. – У них там огромная чаша с джакузи и тёплой водой. Кстати, мы с тобой не проверяли ещё бассейн.

От урчания снова накатывает возбуждение, и тянет от пульсации между ног. Мы проверяем бассейн, джакузи рядом с ним, турецкую сауну, массажный кабинет. Я отрубаюсь на руках, несущих меня в кровать.

Не знаю, сколько проспала, но просыпаюсь от тяжёлого, изучающего взгляда. Иногда я ловлю на себе такой его взгляд. Кажется, он пытается что-то рассмотреть, понять, принять решение. От этого взгляда леденеет в груди, мурашки бегут по ногам, и хочется укрыться одеялом. Я не обсуждаю с ним его взгляды и свою реакцию. Что-то подсказывает, что лучше молчать.

Оставшиеся дни похожи один на другой. Мы гуляем, едим, смотрим телевизор и много занимаемся любовью. Да, да, да. Именно любовью. После близости в саду, мне кажется, мы вышли на новый уровень. Я всё больше Машуня, а не малыш, мне приносят завтраки в постель, и всё чаще я слышу самые главные слова: «я тебя никому не отдам, я тебя никуда не отпущу». Он хрипит их в шею, кончая в меня.