Дверь, коридор и снос башки. Не даю опомниться, стягивая топ и короткую юбку, разворачивая спиной и касаясь дрожащими пальцами к крыльям.

– Я мечтал об этом с того дня, как увидел тебя на четвереньках, – обрисовываю контур, повторяя движения пальцев губами. И это уже не подкат, это реальный голод и жажда присвоить.

Её подёргивает от моих касаний, слегка прогибает в спине, отпячивая аппетитную задницу с ненужными верёвками вместо трусиков. Стягиваю вниз помеху, обеспечивая полный доступ к заветной щелочке, разворачиваю и балдею. Киска голенькая с тонкой, светлой полоской, теряющейся в складочках.

– Бля… Ты такая красивая, – пальцы снова потрясывает от касания к блядской дорожке, слюней полный рот, и бешенное желание лизнуть, всосать, зарыться. Дёргается от моего проникновения, от размазывания соков по складочкам. Удерживаю рукой и придвигаюсь ближе. – Я только попробую, малыш. Тебе понравится.

Она расслабляется, стонет, тянется, а я дурею. От стона протяжного, дерущего за душу, от запаха эстрогенов, туманящих мозг, от вкуса сладкого и терпкого, бьющего по рецепторам. Срываюсь, закидываю ножку на плечо, раскрываю для себя и насаживаю, трахаю языком, впиваюсь губами. Девочка моя вошла во вкус. Сама бёдрами поддаёт, трётся киской, запускает ручки в волосы, и сама вдавливает в себя, ловя оргазм, содрогаясь, крича.

Подхватываю на руки, несу в спальню, вспоминая по ходу, когда менял бельё. Недавно, два дня назад, ставлю себе галочку. Кладу её на покрывало и стягиваю одежду, торопясь утвердиться, взять. Скульптурно кручусь, поигрываю мышцами, показываю себя во всей красе. Девочки это любят. Спецом штанги тягаю, чтобы было чем поразить. А нет. Не поразил. Как увидел испуг в глазах, сразу всё просёк.

– Господи. Какой огромный, – паника, попытка отползти, округлившийся взгляд.

– Первый раз? – склоняюсь, ловлю кивок и снова охреневаю. Двадцать один год, развитая в порнографическом русле столица, а целка. Моя целка. И так хорошо становится. Это ж я первый сорву цветок, кину палку, забью болт, трахну в конце концов. Собираюсь с силами. Нежным надо быть. Успею ещё забег устроить.

– Я буду осторожен. Расслабься, малыш.

Маша расслабляется от поцелуя, от пальцев шаловливых, от трения члена о плоть, а я вспоминаю, всё, что парни рассказывали, как девственниц рвать. Мой опыт слишком ничтожен, да и то, был под кайфом. Вставляю головку, немного ввожу и делаю резкий толчок, удерживая бёдра, цепляясь в губы, прижимая к матрасу.

– Потерпи, малыш. Потерпи. Уже всё, – шепчу, слизывая слёзы, стекающие по вискам. – Ещё чуть-чуть, и всё.

Начинаю двигаться плавно, размеренно, увеличивая темп и шепча, чтобы потерпела. Кончаю быстро, выплёскиваясь на живот, и продолжаю успокаивать.

– Прости, малыш. Не смог остановиться. Больше не будет больно. Теперь будет только хорошо. Обещаю, – обнимаю, глажу по спине, несу какой-то бред, лишь бы успокоилась, перестала плакать.

Ночью больше не лезу, обходясь поцелуями и ласками. Как рвать – понял, а через сколько можно вставить – не знаю. В туалете лезу в интернет и дурею с себя. Двадцать восемь лет, а я вычитываю инструкцию по целкам, сидя на ободке унитаза. А где ещё? Не могу же я своей малышке показать, что полный профан в этом деле. Терплю до обеда, а дальше полный срыв. Отрываемся друг от друга только на короткие прогулки и кафе. Не могу долго сдерживаться, слишком горячая малышка, слишком быстро заводится и учится, послушная моя.

На третий день решаю продвинуться дальше. Столько её на члене кручу, а ротик ещё не оприходован. Она умничка. Встаёт на колени, нервничает, но открывает рот, задыхается, давится, но старается глотать, а я сдерживаюсь, сжимаю яйца, чтобы подольше губки её по моему члену ползали, чтобы привыкла ротиком работать, потому что люблю я это дело, прусь от глотательных вибраций, обволакивающих головку. И девочке моей придётся часто стоять на коленях, и научиться получать от этого удовольствие.

После зажигательного минета чувствую себя на подъёме. Пока малышка переживает под душем, решаю приготовить нам завтрак. Всё сначала идёт хорошо. Сковородку накалил, яйца разбил, огонь убавил. Стою с лопаткой наготове, контролирую степень пропекания желтка, чего-то мурлычу себе под нос, подёргивая в такт бёдрами, и, сука! звонок.

– Ворон. Есть предложение в Джоне посидеть. Сегодня новые девочки раздеваются, – Димыч гогочет в трубку, сопровождая голос звоном посуды.

– Нет, братан, – отворачиваюсь от плиты и рассматриваю окна напротив. – Меня месяц не трогай.

– Чего так? – на заднем плане воцарилась тишина.

– С такой малышкой зависаю, аж член круглые сутки стоит, – делюсь, как мужик с мужиком. – Через месяц уедет, и я весь ваш.

Скидываю вызов и задыхаюсь от гари. Сука! Все старания насмарку. Приходится давиться прошлогодними пельменями, которые я сдуру купил по распродаже. Малышка предлагает сходить в магазин и приготовить нормальный ужин, что я с удовольствием поддерживаю, надоело питаться в кафешках и дошираками. Домашняя еда, после очередного забега, вызывает гастрономический оргазм.

– Мань. Я на тебе, наверное, женюсь, – срывается с моего довольного языка. – Тебя и трахать охрененно, и готовишь вкусно.

Затем спохватываюсь и надеюсь, что на обещание жениться Машка не зациклится. Рано мне ещё вязать себя по рукам и ногам, свободным волком побегать хочется.

Мария

За неделю до моего отъезда мы окончательно слетаем с катушек. Прогулки по Москве закончились, походы в кафе тоже. Весь день проводим в постели, обходясь мелкими перекусами и быстрыми перебежками в ванную комнату. Об отношениях на расстоянии не говорим, большой веры в них нет. Даня молодой, красивый мужчина, и вряд ли будет месяцами блюсти целибат. От этого понимания мне становиться очень больно, но я старательно скрываю свои мысли. Что толку истерить и требовать верности? Всего лишь летний роман, сравнимый с курортным. Я вернусь к учёбе, буду стараться забыть. Нет, не забыть. Сжиться с тоской, с ревностью, с неудачной любовью. А Дан останется здесь, в окружении друзей и виснущих на нём женщин. Что делать? Как быть? Грустно, тошно, тянет в груди, но я цепляю улыбку и поворачиваюсь к нему.

– Сейчас, малыш, я немного отдохну, и пойдём на следующий круг, – притягивает за шею к себе, оставляя кусачий поцелуй на губах.

Он всё время зовёт меня малыш, редко обращаясь по имени. Наверное, так проще. Малышом можно называть практически любую бабу, разве что Тошкину маму так не назовёшь. Больше центнера живого веса. Представила, как Дан обращается к ней так, и хихикаю, ткнувшись лбом к нему в плечо.

– Что смеёшься? Сомневаешься, что потяну? – выгибает бровь, посылая обещающий взгляд.

Сколько кругов сегодня было? Я уже сбилась. Натёртость в промежности и онемение скул подсказывают, что много. С минетом только три раза приставал, а уж крутил со всех сторон и того больше, животное ненасытное. Моё животное. Ещё два дня моё.

– Не сомневаюсь, – делаю шумный выдох. – Ты же не успокоишься, пока до дыр не сотрёшь.

– У нас два дня осталось, – ворчит, подминая под себя. – Надо с запасом натрахаться.

– Не два. Один, – обламываю его. – У меня поезд в шестнадцать, и надо увидеться с Тошкой. Я вроде как к ней приезжала.

– Может с Тошкой по телефону как-нибудь? – громко отсасывается от плеча, оставляя там отметину, которая к вечеру станет фиолетового цвета. Даня любит метить на видных местах, а мне придётся как-то прятать эту красоту от родителей.

– Нет Дань. Тошка собрала родителям и братикам подарки. По телефону их не передашь, – настаиваю на своём, наблюдая бровки домиком и недовольный взгляд из-под них.

Даня скатывается с меня, встаёт и уходит на кухню, где демонстративно гремит дверцами и посудой. Я не лезу к нему. Вместо этого закрываюсь в ванной и долго принимаю душ, тихо плача от выжигающей боли и скорого расставания. Обмотавшись полотенцем, возвращаюсь в спальню, где сразу оказываюсь на четвереньках и с членом внутри. Его движения грубые, резкие, перемежающиеся со шлепками и щипанием филейной части. Кожей чувствую прожигающий взгляд и, кажется, слышу хруст сжимаемой челюсти. Так зло он берёт меня первый раз, вымещая своё недовольство и эгоизм. От обиды тело не наполняется возбуждением, и я просто жду, когда Дан кончит. Он кончает, натягивая сильней и изливаясь в меня, то ли со злости, то ли с расстройства, потом одевается и уходит, хлопнув входной дверью, а я так и стою на четвереньках, заливая бельё слезами. Гадкое ощущение, что об меня вытерли ноги, попользовали напоследок и выбросили, как ненужную вещь. Вот и ответ на мои вопросы. Вот он и сделал первый шаг, поставив жирную точку на наших отношениях. Ничего не будет после моего отъезда. Даня уже всё решил.