Решаю отлучиться в туалет, а оттуда сбежать домой, отправив Аришке смс из такси. Ариша машет мне с танцпола, а я показываю ей направление в уборные и надеюсь, что она не увяжется за мной. Туалеты чистые, в тёмных тонах, как и всё в клубе. Брызгаю холодную воду на лицо и тяжело вздыхаю. В груди до сих пор тянет и отдаёт в лопатки, слёзы разъедают глаза, и я вою от состояния ненужности. Все оправдания молчанию Дани кончались, заставляя чувствовать себя круглой дурой.

Успокоившись, помахав руками на глаза, выбираюсь в коридор и, короткими перебежками, пробираюсь к выходу, боясь нарваться на знакомых. Засмотревшись на зал, натыкаюсь на чьё-то тело и по инерции заваливаюсь назад. Не падаю, благодаря чьим-то рукам, крепко схватившим за талию. Положение, в котором я нахожусь, осложняет осмотр спасителя. Всё, что я вижу, это шея и грудь в белой футболке с глубокой горловиной. У Дани все футболки тёмные, выдаёт мой больной мозг, зависший на крепкой, загорелой шее. Выставляю вперёд руки, опираясь о грудь, пытаюсь отстраниться. И вот тут меня накрывает глюк.

– Даня? Данечка… Ты приехал ко мне? – ощупываю плечи и грудь Дана, не выпускающего меня из плена. – Данечка. Вот, почему ты не звонишь. Ты всё это время был в дороге. Господи. Как я соскучилась. Думала, умру без тебя. Ты только с поезда? Устал, наверное.

Я, как слабая умом, продолжаю его щупать, боясь, что это мираж, и в довесок сглатываю слёзы и шмыгаю носом. Дан смотрит на меня с удивлением, сдвигая брови, играя желваками и прожигая чернотой. Столько эмоций сменяется на лице, прежде чем губы растягиваются в улыбке.

– Малыш, ты чего здесь делаешь? – его хватка слабеет и руки перемещаются на спину, поглаживая лопатки, которые пять минут назад простреливала боль.

– Друзья вытащили развеяться, – отвечаю и тут же спохватываюсь. – Ты не подумай. Я не любитель ночных клубов. Ты же знаешь, меня папа не пускает в такие заведения.

– А сейчас отпустил? – улыбка сползает и брови встают домиком.

– Родители улетели в Грецию на две недели, так что у меня полная свобода, – обольстительно улыбаюсь и очерчиваю пальцем грудную мышцу.

– Отлично. Предлагаю завалиться на дачу друга, и провести незабываемую неделю, – урчит, прижимая к себе, и показательно толкается бёдрами, обозначая свою готовность.

– Согласна, только с друзьями попрощаюсь, – выворачиваюсь из хватки, иду в зал, и с удовольствием замечаю, что Дан следует за мной.

– Маха! Ты куда пропала? – подтанцовывает Аришка, посасывая очередной коктейль и беспорядочно дёргая рукой.

– Ариш. Это Даня, мой парень из Москвы, – беру его под руку и склоняюсь головой к плечу. – Мы уезжаем за город. Не ищи меня.

– Красавчик, – шепчет Аришка, обнимая меня. – Повеселись от души.

Даня переплетает наши пальцы и ведёт меня в машину, открывая дверь, помогая сесть и пристёгивая ремень. Такая забота с его стороны не привычна, и я списываю на то, что он тоже соскучился. Мы заезжаем домой за вещами, и я жду, что он на меня набросится, но Дан держит дистанцию, лишь случайно касаясь меня иногда. Я складываю вещи и задаю себе вопрос: а ко мне ли он приехал?

Мария

Дача поражает своими размерами. В моём представлении она должна быть как у бабушки. Небольшой, двухэтажный домик с клумбами напротив крыльца и огородом на задках. Сейчас я стою явно не перед дачей. Усадьба, хоромы, дворец. Именно эти определения подходят под трёхэтажный дом с площадью, на вскидку, пятьсот квадратов. Панорамные окна во весь первый этаж, нависающие балконы по периметру дома, шезлонги и кресла на этих самых балконах, фонари и светильники, освещающие многочисленные дорожки и фасад. Нет. Это не дача.

– Чего застыла, малыш? – Дан подталкивает меня по направлению к крыльцу. Нет. К крылечищу. Огромному, с шестью ступенями, затянутыми плиткой под булыжник, с колоннами, обвитыми диким виноградом и завешанными яркими кашпо.

– Дача? Ты назвал это дачей? – я обвожу пространство широкой дугой, стараясь показать, как я ошеломлена.

– Ну да. Друг зовёт это дачей, – пожимает плечами Дан и продолжает подтаскивать меня ко входу. – Давай, малыш, двигай ножками, комары закусают.

Комаров я не люблю, поэтому подтягиваю упавшую челюсть и поднимаюсь по лестнице. Дан копошится с замком, заходит и вводит код на панели, включая после этого свет, который бьёт в глаза яркими софитами.

– Мы здесь одни, или друг должен приехать? – мой голос звонко отражается от высокого потолка и эхом возвращается обратно.

– Одни. Друг вернётся через неделю, – Дан скидывает кроссовки и ведёт меня за руку дальше, знакомя с планировкой и электронной начинкой.

Жалюзи, свет, обогрев, телевизор. Здесь всё завязано на одном пульте, и в каждой комнате лежит такой волшебный пульт. Я, исподтишка наблюдаю за Даней и поражаюсь его хорошей осведомлённости в обстановке дома. Что у него за друг, имеющий такую дачку? Как часто он бывает здесь? Приезжает сюда один, или привозит очередную девушку?

– Есть хочешь? – Даня приводит меня на кухню, сверкающую отполированной, глянцевой мебелью и техникой из нержавейки. Открывает холодильник, размером под стать дому, и достаёт бутылку воды. – Или что-нибудь выпить?

– Выпить не откажусь, – меня пробивает нервная дрожь, скорее всего от пережитого стресса.

– Вино, пиво, покрепче? – Даня ощупывает меня взглядом, пытаясь угадать мои предпочтения.

– Вино, – сажусь за стойку и жду, пока он откупорит бутылку и разольёт рубиновую жидкость по бокалам.

На столе появляется сырная тарелка, фрукты и шоколад, вытащенные из холодильника, и Дан садится напротив, касаясь своим бокалом моего.

– За встречу, – он прожигает меня глазами, и с каждым глотком зрачок расширяется, затягивая радужку и погружая в черноту.

– За встречу, – мой голос дрожит так же, как ноги и руки. Я плыву, теку и мечтаю дотронуться до него.

В звенящей тишине мы пьём вино, наполняющее теплом изнутри. Даня задумчиво смотрит, делает неспешные глотки и кладёт свою руку поверх моей, подсовывая большой палец под ладошку. Медленные поглаживания шершавой подушечкой перетекают горячими потоками вниз живота, и я сжимаю ноги, напрягая мышцы и ожидая более интимных касаний. Дан считывает меня, встаёт, обходит стол, забирает бокал из руки, поднимает, и за ягодицы подсаживает к себе на бедро, заставляя обхватить его ногами. Так мы и идем в темноту дома, рвано дыша от близости. В спальне Даня опускает меня на пол и медленно раздевает, стягивая топ, брюки, бельё. Свет не включает, и так всё видно от первых лучей, пробивающих туманную серую дымку.

– Повернись, – требовательный тон, и я поворачиваюсь к нему спиной, слыша сиплый выдох, как у астматика во время обострения.

Подрагивающие пальцы обводят крылышки, и у меня вылетают все вопросы, возникшие с его холодностью. Касания становятся смелее, резче, дыхание лупит по ушам неровным шумом. Дан убирает руки, лишая меня тепла, и я хочу развернуться.

– Стой так, – его хриплый голос задевает натянутые струны внутри.

Я остаюсь на месте, прислушиваясь к шелесту снимаемой одежды. Тишина, сиплый вдох, горячая рука, прогибающая в спине, нервное подёргивание пальцев, ныряющее в ложбинку между ягодиц, продвигающиеся к влажности, сочащейся с момента, как я его увидела сегодня. Дан молчит, не отвешивая пошлых комплиментов, и это кажется очень необычным. Его холодные команды коротки, и только дыхание выдаёт желание ко мне. Пальцы проскальзывают внутрь, размазывая соки, и я подаюсь бёдрами назад, насаживаясь глубже и выпуская первый стон. Руки шарят в пустоте, пытаясь найти опору, так необходимую сейчас.

– Обопрись руками в пол, – надавливает на спину сильней, ставя в неудобную позу. Пальцы сменяет член, заполняющий до упора, а освободившаяся рука вцепляется в бедро, оттягивая его назад. – Держись, малыш.

После этих слов я забываю про некомфортную позу, про командный тон и про проведённые сутки в слезах. Он таранит меня на сумасшедшей скорости, выбивая жалкий крик, похожий на визг. Его член входит глубоко, раздражая нервные окончания, приводя в действие механизм, генерирующий оргазмы. Меня сотрясает раз, затем второй, кровь приливает в голову, пульсирует в висках, я уже не кричу, а издаю странные звуки, похожие на писк детской игрушки. Дан резко дёргает за плечи, поднимая, прижимая к себе. Кровь с шумом скатывается вниз, и я кончаю третий раз, теряя связь с миром и обмякая в его руках.