– Садись, нехристь! Поговорить мне с тобой надобно!

– Можно и поговорить, – заметил Федор, скорчив кислую мину на лице.

Федор тяжело бухнулся на скамью рядом с отцом, и Тихон почувствовал сильный запах вина, которым разило от молодого человека.

– Видать, я тебя как надобно не воспитал, раз ты свои грязные дела творишь! – процедил грозно Тихон.

– Что это вы батя, так осерчали то? – спросил, ухмыляясь, Федор.

– А ты будто не знаешь отчего?!

– Не знаю.

– И перестань ухмыляться, когда я с тобой говорю! – взорвался старший Артемьев, грохнув кулаком по столу. Соседние гости чуть обернулись к ним, но тут же перестали обращать на Артемьевых внимание, продолжая кричать фразы за здравие молодых.

Федор чуть убавил наглую ухмылку, но оставил хитрый оскал на красивых губах. Его глаза светились весельем, а Тихон Михайлович помрачнев, не знал, как еще вразумить сына, дабы тот, хоть немного жил по чести и совести. Артемьев понимал, что где-то он упустил воспитание Федора, не доглядел, и нынче во всех гнусных поступках сына винил в первую очередь себя. Но теперь было уже поздно, потому что Федора было вразумлять, словно море лаптем черпать.

– Это ты, охальник, Марфу обрюхатил? – спросил грозно приглушенно Тихон Михайлович.

Густые темные брови Федора сошлись на переносице, и через мгновение вновь его высокий лоб разгладился.

– Может и я, – нехотя ответил молодой человек и безразлично пожал плечами.

– И до каких пор я буду твой блуд у себя под крышей терпеть? – проклокотал Тихон уже до крайности раздраженный. Гости сидевшие рядом, были уже довольно пьяны и не слышали среди всеобщего шума, разговор мужчин.

– Что ж мне было делать, коли она сама ко мне не шею вешалась? – заметил безразлично Федор, нагло ухмыльнувшись. – Люблю, говорит.

– Замолчи, негодник! – оборвал его отец. – Ты хоть когда-нибудь можешь быть серьезным?

– Могу. Но сейчас надобно веселиться, мы как-никак на свадьбе, – съехидничал Федор.

Казалось, ничего не может пронять Федора и стереть с его лица наглую ухмылку и шутливый блеск из темных распутных глаз.

– Я вижу, ты уже повеселился, – буркнул себе под нос Тихон. – И что прикажешь мне с ней делать? С Марфой-то?

– Это как вы решите, батя, мне дак все равно, – заметил Федор и повернул голову к молодоженам. Этот разговор молодому Артемьеву уже порядком наскучил и он, заметив, что Любаша смотрит на него страстным взглядом, нагло улыбнулся ей в ответ. Невеста, столкнувшись взглядом с Федором, зарделась и невольно опустила в пол глаза.

Тихон проследил взглядом за сыном и вновь со всего размаху грохнул кулаком об стол.

– Федор, я с тобой разговариваю?! – взорвался Тихон Михайлович. Федор немедля обернулся вновь к отцу. Тихон посмотрел на молодоженов, которые непонимающе смотрели в их сторону, и решил немного успокоился. Негоже портить праздник Семену, из-за этого неугомонного Федора. В голову Тихона вдруг пришла одна мысль. Он хмуро улыбнулся и произнес:

– Женить тебя, что ли на ней, на дворовой-то! Что б наказать тебя как следует! Может, хоть тогда ты образумишься!

На это замечание отца, Федор, напрягся и вперился ехидным взглядом в Тихона Михайловича. Старший Артемьев понял, что сын ни на секунду не поверил в его угрозу, относительно женитьбы.

– Вы не сделаете этого, отец, – произнес ехидно Федор. В следующий миг старший Артемьев с удивлением заметил, что лицо Федора стало напряженным, и его глаза, впервые, за вечер приняли серьезное выражение. – Вы знаете, кто мне нужен. Лишь тогда я остепенюсь!

На это заявление сына лицо Тихона Михайловича посерело и сделалось каменным, и он прохрипел с угрозой:

– Не бывать этому, пока я жив!

Федор тоже замер с серьезным угрожающим видом и зло посмотрел на отца.

– Я все равно добьюсь своего! – произнес с угрозой Федор, глядя в разъяренное лицо Тихона Михайловича.

– Только попробуй притронуться к ней, – проклокотал тихо предостерегающе Тихон Михайлович. – И я собственноручно прибью тебя!

В это время в горницу вошла Слава. Юная, семнадцатилетняя, прекрасная, словно полевой цветок, с невероятно красивым лицом, яркими золотыми глазами, обрамленными темными ресницами и бровями, стройная, как лань в голубом вышитом сарафане, с толстой светло-русой косой, доходившей до колен, с голубой лентой в волосах, на девичий лад, Светослава вызвала невольное восхищение всех присутствующих. Она приветливо поздоровалась и быстро легким шагом приблизилась к Тихону Михайловичу и Федору. Пожелав старшему Артемьеву доброго здравия, она села напротив него и печально улыбнулась.

– Простите, Тихон Михайлович, я задержалась…

– Я не в обиде на тебя, дочка, – произнес все еще хмуро старший Артемьев, но его недовольство относилось к молодому человеку, который сидел справа от него.

Глаза Федора жадно пробежались по красивому румяному лицу девушки и задержались на ее пухлых алых губах.

Девушка отметила, что лицо Тихона Михайловича мрачно и нервно, и оттого, она, обратив нежный взор на отчима, участливо спросила:

– Вам нехорошо, Тихон Михайлович?

– Нет, дитятко, все в порядке, – успокоил ее Тихон и выдавил из себя улыбку, чтобы успокоить взволнованную девушку. Затем Артемьев старший искоса взглянул на сына, который сидел рядом и, заметив его напряженный взгляд, направленный на девушку, произнес:

– Я предупредил тебя…

Федор зло посмотрел в светлые яркие глаза приемной сестры, которая даже не глядела в его сторону, и быстро вскочил на ноги. Лавка, на которой он сидел, с грохотом упала от его резкого движения. Федор бросил последний раздраженный взгляд на отца и Славу и, звонко стуча каблуками, покинул свадебный пир.

Вскоре Мирослава вернулась к мужу, сев рядом с ним. Ласково посмотрев на дочку, она тихо спросила Тихона Михайловича:

– Вы поссорились с Федором? Что он так неожиданно ушел?

– Да, – буркнул Артемьев. – Пущай погуляет немного, может, выветрит всю дурь из головы. А ты Мирушка, скажи Марфе, чтобы она не делала плохого себе, я позабочусь о ней. Если этому пустозвону ребенок не нужен, так я, дед позабочусь о нем. Скажи ей, что ни в чем нуждаться она не будет. С этого дня я беру ее под свою защиту.

– Благодарю тебя, Тиша, – произнесла любяще Мирослава и печально улыбнулась Артемьеву. – Всегда знала, что ты истинно сердобольный человек. Люблю тебя за это. Только беспокоюсь за тебя, милый друг, переживаешь ты очень.

– А как же иначе? На старости лет от сына такие подарки то получать неприятно. Одни вы у меня, горлинки, отрадой то остались. Старшенький то помер, Семен завтра послезавтра уедет от меня. Лишь вы со Славой утешите мои последние дни.

В этот момент в большой светлице появились женщины-певчие. Одна из них затянула свадебную песню:

Не по бережку добрый конь идёт,

Конь головушкой покачивает,

Золотой уздой побрякивает,

Удилами наговаривает.

Две другие бабы, наряженные в яркие летники, в высоких кокошниках подхватили песню, распевая ее на несколько голосов:

За конём идёт удалой молодец,

Ох, разудалой, удалинькай,

(а) расхороший парень, бравенькай,

Ох, по именю Семенушка,

Ох, по отечеству Леонтьевич-душа.

Ох, за собою ведёт судьбу свою,

Ох, судьбу красную девушку,

Ох, что по именю-то Олюшка,

Ох, по отечеству Ивановна-душа.

Они сойдутся близёшенько,

Ой, что поклонются низёшенько,

Ох, поцелуются милёшенько.

Усадьба Артемьева располагалась в центре Астрахани в Стрелецком переулке. Владения состояли из большого двора, просторных хором, состоявших из нескольких особняков, конюшни, амбаров и дюжины больших изб для слуг. В главных хоромах находились: гостевая светлица – гридня, приемные покои, кабинет Тихона, спальни для гостей. Дом был двухэтажный деревянный величавый и возвышался в парадной части усадьбы. От него тянулись крытые сени в два других дома. Женские хоромы располагались в глубине двора и имели высокий терем и много светлиц с красными окнами. Справа стоял другой хозяйский дом, в котором жили сыновья Тихона и другие родственники мужского пола. В глубине владений был разбит небольшой сад, в котором росли яблони и груши. Хоромы и двор, окружал высокий частокол из массивных бревен, заостренных к верху. Добротные дубовые ворота имели железный запор, способный выдержать непрошеных гостей.