Его по-прежнему называли грубым, невежественным технарём, а он своим влиянием реформировал Академию Астрофлота, превратив её в классическое учебное заведение, не уступавшее по качеству образования старейшим университетам Северной Америки. Ему говорили, что он — робот, чуждый человеческих чувств, а он восемь дней просидел, замерзая, в ледяном завале под поверхностью Европы; он спасал прогулочный челнок с экскурсантами, провалившийся в метановый океан. Сверстники, с которыми ему доводилось встречаться, тыкали ему в нос отсутствием дипломов, грамот, званий, надбавок на потребительской карте, — как будто это всё представляло для него какую-то ценность, — а он сумел убедить физиков и технологов, что пора начинать строить полигон для испытания нового космодвигателя, работающего на волне сжатия пространства. И, вслед за товарищами-астролётчиками, его наконец-то заметила Земля! Однажды Рикарда Морьера вызвали в Совет планеты, где постоянный и почётный член Совета, председатель Комиссии по космическим исследованиям, директор сразу шести институтов и трёх конструкторских бюро, работавших на космос, внезапно и грубо сказал ему в своём рабочем кабинете:

— Зарываетесь вы там, товарищи! Нескромно всё это. Вы — простые работяги, на таких, как вы, вся система держится. К чему вам эти физики-мизики, учения-мучения все эти? Койка есть, пайка есть — с вас и достаточно… Вот что: мы тут приняли решение — Астрофлот радикально сокращать! У нас появляются кое-какие другие сферы интересов… А тебе, Морьер, я от имени Совета даю такое распоряжение: воспользуйся-ка ты своим влиянием, да убери этот дурацкий культ героев-астролётчиков куда подальше с глаз долой. Нам он сейчас не нужен! Другие времена идут, другие песни петь будем. Космос — это не для людей.

— А для кого же? Для ангелов? — иронически спросил Рикард Морьер.

Директор и депутат иронии либо не понял, либо не оценил.

— Ну, нет, ангелы нам сейчас тоже без надобности. Построили, обеспечили, померли — мир, как говорится, их праху! А вот мы, живые, сейчас попробуем всем этим как следует, с толком, попользоваться. Но тут нам нужно, знаешь, побольше трагизма и пафоса: ах, космос, там все погибают, ох, космос калечит судьбы… Вот ты парень с головой, ты влияние имеешь — такой, как ты, нам и нужен. Организуй-ка движение астролётчиков против Астрофлота! И побольше развенчаний, побольше грязи! Знаешь, чтобы про прыщи, про лучевую болезнь, про гнойные язвы, да пофизиологичнее чтобы… Что баб нет. Что слепнут на работе. Парад калек устроить хорошо было бы тоже. Мысль ясна? Действуй! А не справишься — мы тебя самого — оп-па! — Директор и депутат показал на пальцах, как вынимают из волос гниду и давят её. — Нам наперекор ходить — и мечтать даже не смей! Думаешь, никто не заметил эти твои штучки со снабжением? Кругом, и вперёд, и ать-два!

Позже Рикки Морьер не раз вспоминал эту сцену, ставшую для него актом официального объявления войны между Астрофлотом и Землёй, переданного от имени и по поручению Совета планеты ему, Рикарду Морьеру.

А потом в Солнечной Системе появилась Кинтия Астер.

— Кейт Астер, вас вызывает институт экспериментальной биофизики…

— Кейт Астер, вы срочно нужны строительной группе Восточного стационара, там возникла мелкая авария…

— Кейт Астер, я приказываю вам немедленно явиться в мою лабораторию на очередное физическое сканирование! Данные по вашей биологии срочно нужны для моей диссертации, вы не имеете никакого права мешать мне в работе…

— Кейт Астер, Совет планеты требует от вас немедленной явки к месту постоянной связи для получения различных инструкций и заданий от промышленного и опытно-научного секторов экономики…

— Кейт, это Анитра. Мальчик мой, это, в конце концов, просто неприлично! Тебя ищет столько людей, я просто стесняюсь за тебя! В твоём возрасте вредно столько отдыхать! Срочно возвращайся домой и начинай заниматься чем положено!

Кейт и в самом деле не был на работе уже трое суток. Получив информацию от Фейнмана о завершении теоретической части расчётов, он срочно отправился в свою собственную лабораторию, где уже не первый месяц использовал доступные ему инструменты для того, чтобы помочь воплотить в жизнь планы «профессора Урана» и связанный с ними собственный научный проект. Основным рабочим инструментом для Кейта служил он сам, а лабораторией его было Солнце — точнее, та зона в недрах родной звезды Земли, где кончалась солнечная атмосфера и начиналось раскалённое, пышущее жаром и потоками космических лучей ядро. Опыт Наума Фейнмана сам по себе требовал стабильности условий, равномерных сверхнизких температур и относительно медленных потоков заряженного ионами газа. Напротив, опыт Кейта Астера, как и сама его природа, основывался на реакции огненной, взрывной, мгновенной. Времени ждать у него не было — там, на Луне, страдала Кинтия, а где-то в космических далях томился, теряя в себе год за годом человеческое начало, их отец. Но даже страдания родичей Кейта не значили почти ничего по сравнению с теми страданиями, на которые человечество обрекло своих астролётчиков, своих аугментатов, своих рабочих, своих учёных, инженеров, учителей и врачей, которые неустанно заботились о благе цивилизации больше, чем о собственном благе — словом, в общем-то, обрекло само себя! Кейт не мог поделиться с ними всеми своей двойственной природой, да и не хотел, пожалуй; контрасты в его натуре были слишком уж сильны, двойная сущность расталкивала сознание на неравные части, полные противоречивых эмоций и побуждений. Он хотел большего — передать людям могущество и знание далёких миров, не расщепляя человеческой природы, навсегда слить силу звёздного пламени, пылавшего в нём самом, с огнём разума, сделавшего людей Земли высочайшей цивилизацией. Теперь он знал, как это сделать. Но прежде — Кинтия! Потом он сам доделает, исправит, доработает всё, на что его не хватило в эти дни…

Кейт знал, что не может претендовать на лавры первооткрывателя, даже изобретателя новой технологии. Хромодинамические структуры в плазме были хорошо известны и раньше; главной проблемой их внедрения в практику была необходимость строительства высокотемпературных реакторов, поддерживающих «кристаллики» сжатого ядерного газа в стабильном состоянии. Исследования природы самого Кейта помогли эффективно подойти к решению этой проблемы; оказалось, что достаточно вырастить раскалённый плазмоид в подходящей среде, а затем «упаковать» его в вырожденном по трём измерениям пространстве, точно так же, как Кейт и Кинтия упаковывали инструменты и снаряжение, забирая их с собой в космос. В таком состоянии плазмоидные «кристаллики» могли существовать очень долго, но это было не главное. Важнее оказалось то, что они могли получать в этом вырожденном пространстве подпитку от внешнего резонатора, связываться друг с другом, передавая информацию, и даже переноситься из одной точки Вселенной в другую — практически не затрачивая на это времени. Как и при движении в волне сжатия, этот мгновенный перенос материи, энергии, информации не вызывал никаких парадоксов с горизонтом событий, так как происходил в изолированной от нормального привычного пространства среде. Возможности, открытые такими технологиями, казались поистине колоссальными, но сейчас важнейшей из них была для Кейта возможность связи со своими сородичами.

Он отрабатывал последние проверочные программы, продолжая игнорировать входящие вызовы, тон которых раз за разом становился всё более угрожающим. Ничего, он ответит… Его сотоварищи по работе здесь, на Земле, пропадали на два-три месяца без всяких видимых причин, а потом объясняли своё отсутствие неожиданной научной идеей или необходимостью тренировок в саморазвитии — и всё сходило им с рук! Почему ему нельзя пропасть на трое суток, если речь идёт о будущем цивилизации? Разве не его, Кейта, много раз просили найти способ отдать людям Земли свою природу, способ, отличный от полового контакта?! Он, Кейт, выполняет сейчас их коллективную просьбу. Они получат больше, чем есть у него — у них будет общество себе подобных, могучая среда развивающегося, пытливого разума. А у него, у Кейта, были только отец, сестра и дядюшка Кит. Были и остались… Он так и остался на Земле одиноким.