— Смотри, — сказал Кейт, указывая на кипящее море плазмы внизу, — это облако рукотворных искр — вот результат моей работы, вот возможная надежда человечества на жизнь для всех и на признание для каждого. Эти звёздные искры не только дают людям силу, подобную нашей с тобой природе. У них есть ещё и другая функция — они связаны в солнечную сеть, ретикулярную структуру, которая укрепляет и делает более эффективными самые сложные комбинации взаимных усилий. Каждая гранула, каждая ячейка сети помнит и знает, что она такое, с чьей волей она связана и какие результаты были достигнуты с её помощью. Это не попытка силой заставить людей дружить или взаимодействовать; любой может отказаться от этого взаимодействия, и сама по себе технология «искр» неспособна принудить к нему свободную волю. Но зато «искры» препятствуют обезличенности, забвению. Они хранят память и суммируют достоинство всех дел, личных и общих — это положительная обратная связь, управляющая их силой и активностью. В любой сложной системе должны отбираться элементы, ведущие систему к саморазвитию, к усложнению и лучшему противостоянию стихийным силам случайности. Как ты считаешь, Кеи, — сойдёт это за выполнение твоего обещания?!

— С лихвой, — Кинтия обвила брата своим лучистым покровом, с восторгом разглядывая открывшиеся солнечные недра. — Но правильно ли я понимаю, что эти «искры» обеспечивают ещё и быстрый прирост коллективного усилия, отличный от простой суммы индивидуальностей?

— Да, конечно, — согласился Кейт. — И, в отличие от свойства «искр» запоминать достойные деяния, которое логично вытекает из их природы, над этим нам с Фейнманом пришлось крепко поработать. Иначе такая природа, как у нас, распадается неизбежно на простой ряд завоеваний личного могущества. Старое общество гибнет за ненадобностью, а новое не успевает народиться. Тогда итог — социальная эволюция начинается заново, племена звёздных троглодитов гоняют звёздных мамонтов и жарят их по звёздным пещерам. Это не наш выбор!

— Мне кажется, что много хуже другой вариант, — сказала Кинтия, — такой вариант, когда всё общество принуждено непрерывно совершать усилия, которые рядовой член этого общества не в состоянии охватить ни воображением, ни эмоциями, ни временем своей жизни. Тогда всякий, рождённый человеком, становится просто винтиком, оказывается легко заменяемым и незначительным элементом в колоссальном механизме общественной жизни. Это обесценивает каждого и ослабляет всех — кроме, конечно, горстки лидеров, выбившихся наверх и поворачивающих усилия общества в интересах придуманного ими блага. Тогда начинается парад отчаяния, свистопляска ослабевших душ. В лучшем случае, тогда люди придумывают себе бога, способного оценить каждого из них по достоинству — не при жизни, так хоть в посмертии. А в худшем случае наступает равнодушие, и тогдп общество, продержавшись ещё в силу некоторого времени за счёт инерции, внезапно перестаёт развиваться и гибнет, оставив после себя мегалитические руины недостроенных, неоконченных свершений.

— Я видел такое на Каллиме, — заметил Кейт, — там, где нынче живёт наша сестрёнка Ота. Там общество так и устроено: местные гуманоиды ходят строем, пилят напильниками детальки на конвейерах и изображают, что их очень волнует судьба грандиозных идей, предпринимаемых лидерами. Убить миллионы, скажем, ради научного эксперимента? Для тамошних правителей это легко, а восполнение трудовой силы они осуществляют ещё проще — увеличив продолжительность рабочего дня для остающихся и обвинив тех, кто погиб, в том, что они вызвали своей смертью такой результат. Это настоящий муравейник, Кеи! И ужас в том, что здесь, на Земле, я вижу немало предпосылок для возникновения такого же муравейника. Ради достижения далёких звёзд и свершения великих планов, конечно же!

— Ты тоже боишься Рикки Морьера? — неожиданно спросила Кинтия.

— Я опасаюсь его, но не боюсь. Боюсь я той среды, которая его породила. Ведь он же велик, по-настоящему велик! И что, какие блага Земля имеет от этого величия на выходе?! Да ведь в нормальном обществе таких на руках должны носить, расстилать перед ними ковровые дорожки… А почему ты спросила именно про Морьера?

— А я боюсь его, — призналась Кинтия, — почти безотчётно, но очень сильно. Он злой. Это, наверное, звучит по-детски, но это так. Злой и плохой. А у меня перед ним есть долг.

— Долг? Какой ещё долг?

— Я обещала, что он будет первым, с кем я поделюсь своей природой здесь, в Солнечной Системе. Он говорил, что иначе эта сила уйдёт из рук тех, кто заинтересован в Астрофлоте и в продолжении космической экспансии. И он, пожалуй, прав. Ему, им всем, противостоят не менее могучие общественные силы, которые давно уже обесценили, отравили, уничтожили саму идею движения к звёздам. Здесь поневоле станешь фанатиком! И всё же, я очень боюсь Рикки Морьера и не доверяю ему!

— Говоря по справедливости, Юсуф Куруш должен был бы первым получить этот твой дар, — сказал сестре Кейт. — Если ему, конечно, зачем-то это было бы нужно.

— Юсуф мёртв, — Кинтия сделала движение, которое для человека показалось бы тяжёлым вздохом, полным печали.

— Ба! Или я тебе не доктор?! Ну конечно же, я верну его к жизни! Иначе стоило ли городить весь этот огород?

— Ты умеешь и это?!

— Я ещё не пробовал, — ответил Кейт, — на людях, во всяком случае. Мне довелось восстановить несколько видов вымерших животных, но эти исследования я приберегаю пока что на потом, а то меня обвинят в нанесении ущерба экологии. Знаешь, сейчас на Земле это серьёзное обвинение! И потом, такие исследования — всё ещё прерогатива маститых учёных, со званиями, степенями, с собственными научными лабораториями. Мнение необразованного лаборанта никого не волнует. Лженаука! Спекуляция шарлатанскими результатами! Отвод глаз невежественной толпы от подлинных проблем мироздания! Ещё, того и гляди, обвинят в предательстве коллег, в подрыве научного авторитета… И, да, возвращаясь к твоему вопросу: мы можем возвращать людей к жизни. Не копировать, не воссоздавать — возвращать!

— Это же фантастика! Как вам с Фейнманом удалось такого добиться?!

— Не нам с Фейнманом, а всему человечеству, — ответил сестре Кейт. — Поставь оно перед собой такую задачу, и все эти ретикулярные структуры и хромодинамические консолидаты стали бы частью повседневного обихода ещё до рождения нашего отца. Просто, как мне показалось, это никому не было нужно. «Человек должен оставаться человеком!» Как будто новое могущество, новая жизнь убьют в нём человеческое начало, а не помогут преодолеть в очередной раз слабости и ограничения природы! Но самое страшное не это, самое страшное звучит по-другому: «Человек смертен, человек должен умирать!» Культ смерти, культ мёртвых героев, обеспечивающих своей святостью движение живых жрецов их культа. И азотные камеры для всех желающих присоединиться к мертвецам, чисто для облегчения процесса. Хорошо хоть, у них хватило ума не сделать это общественной обязанностью, хотя и такие разговоры поднимаются иногда, в особенности в отношении пожилых людей и инвалидов. К счастью, этот подход всё ещё считается формой людоедства.

— И всё-таки, вы совершили такой гениальный прорыв…

— Любой здесь наделает «гениальных прорывов», имея под рукой все знания человечества, структурированные в «энциклопедии профессора Урана»! А у меня есть ещё и Солнце в качестве лаборатории, а заодно и энергоисточника, за пользование которым мне ни перед кем не надо отчитываться! Гениальными прорывами тут были сами подходы, позволившие так поставить и так реализовать задачу. Кибернетика, биофизика, социология личности. Пожалуй, даже философия сыграла свою роль. Профессор Фейнман однажды сказал, что наши с ним исследования ставят с головы на ноги философию русского космизма, как в своё время Маркс поставил на ноги перевёрнутую дотоле гегелевскую диалектику. Сознание превыше бытия, дух превыше стихии, разум преобразует Вселенную, человек становится звёздным богом — но ведь делается всё это только на основе знания материальных законов, инструментальных методов работы с физическим миром. Без этого маленького фактика все мечтания о великой судьбе оказываются бесплодным умствованием. Но верно и обратное — только мечта ведёт к великой цели! Иначе можно начать не пользоваться законами реальности, а поклоняться им, можно назначить их на роль непреодолимого рока, судьбы, навсегда зажимающей разум в тисках необходимости!