Коммунизм — пыздыр максымардыш пыж!

(Горская мудрость)

Слёзы мои отомсти аргивянам стрелами твоими!

(Гомер, «Илиада», I/42)

В центральном комплексе земной Академии Астрофлота проходила выпускная церемония. С момента основания Академии это был сорок девятый выпуск, но только в одиннадцатый разцеремония происходила по новому, недавно принятому Астрофлотом ритуалу. Выпускники Академии, сомкнутые в три ровных парадных коробки примерно по пятьдесят на двадцать человек, торжественно прели под палящим солнцем Южной Европы в неудобных космических скафандрах самой старой модели. Гермошлемы на скафандрах были пока что откинуты, открывая для взора целое море строгих измученных курсантских лиц и одинаково бритых голов. Преподаватели Академии и девушки-распорядительницы, пришедшие для участия в церемонии, всем своим видом составляли разительныйконтраст с парадными расчётами курсантов; они носили плащи, туники и сандалии в античном вкусе.

Вход на парадную лестницу перед главным входом в Академию украшали хитро сплетённые оливковые венки. Перед ступенями лестницы ярко пылал вечный огонь в протянутой металлической ладони, у которой выразительно не хватало среднего пальца — не так давно хитроумные ученики младшего курса разогнули этот палец так, чтобы он смотрел строго кверху, и заведующий мемориальной частью, во избежание скандала, распорядился отпилить этот палец лазерной ножовкой. За вечным огнём вздымались над высоким порогом Академии огромные, безликие, розово-мраморные статуи в таких же старинных неуклюжих скафандрах, какие были надеты сейчас на курсантах — общий памятник павшим в безднах космоса покорителям Солнечной Системы.

Между статуями на ступенях высилась огромная, под стать величине мраморных истуканов, трибуна с эмблемой Академии, задрапированная с двух сторон длинными, складчато-тяжёлыми флагами Земли и Астрофлота. На трибуне кипела жизнь, резко контрастировавшая с молчаливой неподвижностью трёх курсантских прямоугольников; плащи и туники преподавателей развевались в ароматных струях кондиционированного ветра, ловкие девушки-помощницы разносили сидевшим на трибуне воду, сыр, оливки и сладости. Приглашённые на трибуну почётные гости, носившие самую обычную для жителей современной Земли выходную одежду, рассматривали площадь с выстроенными рядами выпускников и хмуро обменивались друг с другом впечатлениями. Многие из гостей помнили те славные годы, когда в час выпуска курсантов площадь эта была ещё полна от края и до края стройными рядами только что закончивших обучение астролётчиков. По сравнению с прошлыми выпусками, три группы сегодняшних выпускников смотрелись просто жалкой горсткой.

За площадью, отгороженные от парадного зрелища ленточным заграждением, стояли толпой абитуриенты — будущие курсанты Академии. Ленты, извивавшиеся вдоль можжевеловых и тисовых аллей над головами абитуриентов, были обильно украшены различными мудрыми изречениями древних математиков и философов. Несколько кураторов, переодетых торжества ради в белые хитоны, инструктировали будущих учеников Академии, как правильно вести себя во время праздничной церемонии. Но время учеников должно было настать сегодня существенно позже, после полудня.

Позади поступающих в Академию молодых людей толпились по аллеям случайные зрители, друзья и девушки будущих курсантов, несколько модных аугментатов, желающих покрасоваться на публике новыми достижениями биоимплантационных технологий, журналисты и родители выпускников, возможно — некоторые из них осознавали это! — в последний раз видевшие своих чад стоящими на Земле, живыми и невредимыми. Кейт Астер тоже затесался в эту толпу, с любопытством разглядывая происходящее. Для него здесь всё было внове. Его отец, астролётчик Джордж Астер, не заканчивал Академию. Во времена его отца космических пилотов ещё учили в региональных профильных техникумах…

Наконец, в жарком воздухе протрубили долгожданные фанфары, требуя безоговорочного внимания, и ректор Академии взял слово. Говорил он коротко, сухо; поздравил выпускников с благополучным окончанием учёбы, выразил сожаление по поводу большого процента отсева на всех курсах, пожелал счастливой службы в космосе и успешной работы на благо Земли — и был таков. Затем на трибуну вышел приглашённый представитель Астрофлота, темнокожий инженер-строитель Рикард Морьер. Его речь тоже отличалась лаконичностью, но каждое слово Морьера было полно страсти и напора.

— Вы только что окончили Академию, вы получили ваши первые лицензии работников космоса, — говорил он строю курсантов. — Но не думайте, что это делает вас особенными, избранными. Отныне и навеки вы — простые солдаты армии человечества, вы — безымянные пехотинцы на бруствере, на переднем крае атаки на Вселенную. Взгляните на статуи над вашими головами! На их постаментах нет имён, их гермошлемы закрыты, и никто никогда не увидит их лиц… Безвестная жизнь, полная трудов и самопожертвования, и столь же безвестная гибель где-нибудь в глубинах неизведанных миров… Вот то, к чему вас готовили! Вот то, чего ждёт от вас человечество! Вы не знаете имён тех, кто вывел вас на звёздные просторы, и ваши потомки будут правы, когда не захотят знать ваших имён. Мы не можем позволить себе ни роскоши слишком долгой жизни, ни расточительности слишком долгой памяти. Человечество ждёт от нас, что мы проложим ему дорогу к звёздам, пускай дорога эта и будет стоять, как все подлинные свершения, на наших костях. Слава — это великий дар для героев прошлого, это достоинство тех, до чьего уровня нам, живущим ныне, никогда не подняться! Для нас же, ныне живущих, есть вечные ценности нового времени: труд, самоотречение, самоотдача. Во имя единственной светлой мечты всех людей, во имя земного человечества, которому вы мостите собой путь в новые миры!

В толпе слушателей раздались громкие аплодисменты.

— Гермошлемы — надеть! — отрывисто, резко скомандовал куратор, командовавший строем выпускников.

Две тысячи восемьсот восемьдесят девять курсантов дружно натянули на головы огромные шлемы со светоотражающими зеркальными щитками; лица их разом исчезли, закрытые от взглядов собравшейся толпы — возможно, теперь уже навсегда. Кейт Астер вздрогнул, когда снова взревели фанфары, давая строю общий сигнал.

— Отряды… нале-во! К знаменному салюту! По машинам… шагом… марш!

Грянул старинный гимн покорителей космоса, ударяя волнами звука в спину быстро уходящим рядам молодых астронавтов. Их ждали корабли с разверстыми трюмами, ждала обязательная двухлетняя практика на Луне. Хор юных девушек, вторя оркестровой меди, пел вслед уходящим обязательные слова о телах безвестных мучеников, устилающих дорогу к звёздам красным, как алые флаги прошлых войн, ковром, пел о жертвах и о жертвенности, неизбежных на звёздном пути. Кейт некстати вспомнил, как нескольких его случайных знакомых исключили в разное время из Академии только за то, что они напевали этот же марш на другие, сочинённые воспалённым студенческим воображением, слова: «Расскажу-ка я историю, ребята, приходили ко мне милые девчата…». Да, современная Земля умела жёстко требовать уважения к традициям!

На опустевшую полуденную площадь высыпали кое-как организованной толпой абитуриенты. К ним снова обращался Рикард Морьер, снова призывал к самоотдаче и самопожертвованию, говорил о звёздной миссии человечества, перед которой ничтожна всякая отдельная жизнь. Затем выступали преподаватели — рассказывали о своих курсах, о факультетах, жаловались на то, что интерес к космосу падает из года в год, что всё меньше молодых людей проходят в Академию по жёстким требованиям, предъявляемым к астролётчикам, и всё меньше их проявляет должное прилежание, чтобы с детства готовиться отдать свою жизнь космосу, чтобы жить в сообществе звездоплавателей, чтобы хотя бы попробовать поступить в Академию на первый курс. Кейт уже слышал это, когда разговаривал с преподавателями лично. Рождённый в космосе, живший и живущий среди звёзд и ледяных планет, сам он тоже не смог поступить в Академию — не прошёл по психотестам, не был признан достойным обучаться в земной школе жизни, готовившей покорителей иных миров, способных сражаться с безмолвной стихией и гибнуть в безвестности ради будущего блага для всего земного человечества…