— Разве мало здесь необитаемых каменюк, чтобы искать точно такие же у соседней звёздочки, да притом ещё и тусклой, точно дохлый светляк?!
Рикки так не считал. Путь в космос казался ему единственным достойным выходом для человечества; Земля же ощущалась как подвал, как запертая тюрьма, калечащая судьбы и личности — поколение за поколением. Рикард Морьер мечтал открыть ворота этой тюрьмы, открыть для всех и каждого. Готовы ли были её узники вырваться на свободу, нужна ли им была эта свобода? Такого вопроса перед Рикардом Морьером не стояло. Свобода нужна всем. А кому она не нужна, тот забыл в своей жизни нечто очень важное — забыл стать человеком. Или, возможно, ангелом. Это было, в конечном итоге, уже совершенно неважно по сравнению с сиянием вечного света небес, таким близким и таким пугающим одновременно.
Он окончил факультет инженерно-космического строительства, самый трудный и самый непрестижный одновременно. Обучение заняло семь лет, и в последние четыре года отпуск Рикки Морьера почти целиком состоял из космической практики. В две смены, в адских условиях скученных, тесных орбитальных бытовок, лишённых даже элементарных удобств вроде душевых и симуляторов гравитации, курсанты и выпускники варили и клепали — метр за метром — модули мощных установок солнечной энергетики, простиравшие многокилометровые крылья приёмников излучения над пределами нижних орбит. Там, внизу, на Земле звучали торжественные рапорты о вводе в строй того или иного модуля, о досрочном старте работ по сборке новой станции. Звучали имена руководителей проекта, начальников и старших инженеров строительства, на них сыпались награды, поощрения, они стояли на трибунах и мелькали в сетевых сводках новостей… Строителей в лицо не знали; сварочные щитки и гермошлемы скрывали их лица, и воображение людей при мысли о космических монтажниках рисовало лишь коллективную безликую фигуру в дутом пустолазном скафандре, изогнувшуюся в невесомой пустоте над дугой коронного разряда.
Как-то раз Рикки Морьер во время короткого отпуска сказал отцу, показывая на плывущий в ночном небе модуль новой станции:
— Видишь? Сейчас я строю эту станцию, шестую, а после неё меня, скорее всего, переведут на номер восемь.
Отец Рикки, оторвавшись на минутку от сетевого научно-популярного журнала «Гиперон» (составлявшего, наряду с пиратскими романами, практически весь круг его чтения), немедленно закатил своему отпрыску хорошую интеллектуальную взбучку:
— Скажите пожалуйста — он строит! А кто ты такой? Конструктор? Руководитель строительства? Изобретатель? Нет уж, сынок, это не ты строишь — это мы строим! Мы все, человечество. Ты — сварщик, а не астролётчик. Твоя работа здесь — капля в море. Считай, что тебя нет! И запомни: никогда, никому, ни за что не говори о том, какую работу ты сделал! Людям это неважно. Если ты хоть чего-то стоишь, то люди сами оценят тебя!
Этими словами Морьер-старший хотел, скорее всего, направить сына к более славным деяниям, чем доселе, но в изломанной натуре Рикарда Морьера они засели, точно заноза. «Считай, что тебя нет!» И это отношение отца! Более того, ведь это отношение Земли ко всем рядовым астролётчикам. А что, если это единственный возможный путь существования? Раствориться в чужих потребностях, в чужой работе, в чужой славе, в конце концов? Ведь новое человечество должно быть ангелоподобным; ведь коммунизм — это не для людей, и звёзды тоже не для людей! Так почему бы не попробовать стать ангелами ещё при жизни?
На выпускном курсе погиб Ансельмо Сатти, товарищ и друг Морьера. Погиб случайно и глупо: сконденсировавшаяся в скафандре влага внезапно замёрзла и разорвала патрубок кислородного регенератора. Рикарду выпала печальная обязанность сопровождать тело погибшего товарища на родину, чтобы похоронить его по обычаю предков. Похорошшая церемония опечалила его: какие-то женщины, находившиеся с Ансельмо в неясных родственных отношениях, буквально подрались за право получать пенсион Ансельмо, попутно оскорбляя его родную мать прямо над могилой сына, а дядя Сатти выразил в надгробной речи глубокую печаль о том, что за каждого погибшего сотрудника Астрофлот не берёт на полное иждивение всех его родственников до единого. Эта поездка укрепила в молодом Морьере чувство глубочайшего презрения и отвращения ко всем представителям рода человеческого.
По окончании Академии Рикард получил распределение в систему Юпитера, где человечество уже почти полвека вело добычу углеводородов. Раньше ресурсы вывозили на Землю и частично на Марс, но последние экономические планы уже предусматривали строительство гигантских комбинатов химического синтеза прямо на юпитеранских спутниках. Снова сварка, грохот заклёпок, снова бессонные ночи, тесные каюты, неизбежная сыпь и опрелости, шуточки товарищей, годами не видевших женщин… Рикард Морьер стал начальником участка строительства, и в это самое время на Земле началась беспрецедентная кампания против станций солнечной энергетики. Потерявшиеся в атмосфере пучки радиоизлучений, с помощью которых энергия передавалась вниз, на планету, обвиняли теперь во всём, от снижения качества молочных продуктов до очередного обмеления и пересыхания Аральского моря. «Долой солнечную энергетику и энергосети! Даёшь компактные флюксотроны индивидуального пользования!» — вещали активисты. Под давлением общественности станции, которые до кровавых мозолей строил курсант Морьер, решено было закрыть и демонтировать. За демонтаж брались какие-то мутные «агентства» (Рикки о таком и не слыхивал раньше!) с ничего не говорящими названиями — «Гамма-К», «Модуль-Ф», «Квант-С»… Наконец, под гром фанфар (опять фанфары!) и под аплодисменты миллионов людей, озабоченных экологическим состоянием Земли, шесть огромных станций солнечной энергетики были превращены в пар чудовищными взрывами водородных бомб; разборку их признали нерентабельной, а содержание в законсервированном виде — слишком дорогостоящим. Четыре из этих станций построены были руками Рикарда Морьера… А теперь с него требовали, точно так же, как тогда, чтобы он постарался, напрягся, напряг своих парней, но обязательно успел к сроку сдачи, строя комплексы химического синтеза на Юпитере — ведь у кого-то там, на Земле, от успешной сдачи объектов в срок зависели новые награды, новые приглашения на руководящие должности, новые разряды на потребительских карточках за успешный досрочный пуск…
— Нельзя так жить! — сурово сказал Рикки своим коллегам. И коллеги, все до единого, впервые в жизни Рикарда Морьера безоговорочно и молча согласились с ним.
Коммунизм — не для людей, для ангелов. И астролётчикам Рикки Морьера предстояло стать ангелами. Но люди не должны были слишком уж радоваться этому событию. «Всякий ангел был для нас ужасен», — писал в сумраке времён поэт Рильке, которого Морьер любил почитывать перед сном в переполненном кубрике. Теперь Земле предстояло испытать этот очистительный ужас. Рикард Морьер теперь знал точно, что настоящие ангелы не верят, не забывают и никогда не прощают падшим их низменной природы. Тёмная сторона его натуры в эти дни окончательно взяла в нём верх.
Когда он бывал на Земле, молодые женщины часто заговаривали с ним, сразу деловито оценивая перспективы и выгоды от возможного замужества. Он научился обманывать их — без жалости, без сострадания к разбитому девичьему сердцу, — беря от них то, что нужно было его телу, и давая взамен точно то же природное удовлетворение склонности, не более. Над ним смеялись, называли роботом и андроидом, погрязшим в работе, как и все рядовые астролётчики; Морьер не отвечал больше на обиды ничем, кроме холодного презрения. Он научился красть — сперва у загадочных агентств и фондов, у всех этих «Квантов» и «Сигм», затем напрямую у промышленности. Изъятое в этих операциях он направлял на поддержку проектов, увеличивающих автономность, живучесть, независимость объектов и сотрудников Астрофлота, работающих вне Земли. Это не осталось незамеченным. Его зауважали, и уже к тридцати годам Морьер стал человеком, к которому прислушивались и сотрудники Астрофлота, и некоторые земляне.
