После монолога подруги Либерсон начала рыдать так громко, что ее рыдания переросли в истерику, а доктор уже намеревалась выставить острую на язык и бесцеремонную мерзавку из смотровой.

– Мисс Эванс, будьте добры, говорите помягче, – зашипела на нее доктор, а Эванс закатила глаза продолжая поглаживать Либерсон.

– Я восемь лет говорила с ней помягче, доктор, – резкости Эванс не убавила, но тон ее голоса действительно стал мягким и певучим, почти ласковым, и рыдания Либерсон начали утихать.

Той казалось было глубоко плевать на содержание слов подруги, главное, каким тоном это было сказано.

– Вот, – Эванс ткнула пальцем в фотографию с УЗИ на тумбочке, – вот, что из этого вышло, а я, похоже, теперь стану отцом, – поцеловала она в макушку рыдающую на плече Миру.

– О, – опомнившись, спохватилась врач, – так вы партнер мисс Либерсон, а я сразу не поняла, простите, – очень застеснялась доктор и, кажется, немного смутилась, приняв девушек за однополую пару.

– Ох, нет, доктор, вы все верно поняли, – разъяснила недоразумение мисс Эванс. – Я не партнер мисс Либерсон, – торопилась она внести ясность и искоренить разночтения в своих словах. – Видите ли, мэм, ее во мне крайне не устраивает такое качество, как ответственность, она предпочитает партнеров без него и даже без его зачатков, – как-то злобно и желчно высказалась девушка и снова ткнула пальцем в фотографию, а доктор скривилась от резких и почти грубых слов.

– Миа, – на этот раз уняв истеричные всхлипы, отстранилась от не переставшая реветь Либерсон, – выйди нахрен, пока я не оттаскала тебя за твои лохматые патлы, тощая стерва! – прошипела Мира, невыдержавшая издевательств подруги над ее столь деликатным положением.

– Ок, – Эванс даже не стала спорить. – Я тебя в коридоре подожду, – с готовностью закивала она, ничуть не обидевшаяся на ругань в свой адрес. – Доктор, а выпишите-ка ей что-нибудь седативное, она нервная какая-то последнее время, ее постоянно бросает то в жар, то в холод, то она бледнеет, то темнеет, никак определиться не может, вот и злиться все сильнее и сильнее, – намекала на что-то токсичная подруга мисс Либерсон и колола ту антимонитовыми иглами во взгляде больших серых глаз на худом лице, мягкости в котором не было от слова "совсем".

– Свали! – завизжала в полный голос Мира, и Эванс, ехидно улыбаясь каким-то своим мыслям, сняла с вешалки пальто и направилась к двери.

– Жду в коридоре, Либерсон, – сообщила она в приоткрытую дверь. – Если ты вдруг не найдешь другого несчастного, кто будет водить тебя по врачам! – прикрывшись дверью от гнева подруги как щитом, Эванс продолжала язвить, сумочка Миры полетела в ее сторону и ударилась о быстро закрытую снаружи дверь.

Стоя перед дверью смотровой, откуда ее почти насильно вытолкали, Эванс не могла подобрать нужных слов, чтобы иначе донести до подруги мысль об уготовленной той участи матери-одиночки. Все восемь лет общения Эванс и, правда, была с Либерсон предельно мягкой, учитывая свой колючий и резкий характер. Она всегда потакала капризам Миры, всегда оберегала ее от дурных новостей, всегда принимала сторону Миры, даже когда та была в корне неправа, и прощала той порой эгоистичное поведение. И вот что из этого вышло. Двое кандидатов с одинаковой вероятностью быть отцом ребенка Либерсон и с полным отсутствием готовности им стать. На предложение Эванс юридически оформить однополый брак, Мира только покрутила пальцем у виска и сказала веское «нет», а Эванс опять пошла у нее на поводу. Отлично, просто отлично.

Согласись Либерсон на тот странный шаг, у нее бы сейчас была медстраховка, покрывавшие расходы в куда более дорогой клинике, нежили центральный госпиталь, ведь медстраховка Эванс распространялась еще и на супруга. У ребенка Миры появился бы счет в банке от обоих родителей, приличное собственное, а не съемное жилье и какая-никакая, но полноценная семья, но нет же! Либерсон не хочет синицу в руках. Ей подавай журавля в небе! О факте, что на журавля в небе можно лишь только смотреть, мисс Эванс предпочла умолчать и решила, что раз ее подруга стремиться достигнуть непостижимых высот, то ее следует предупредить, насколько больно будет оттуда падать. В противном случае Мира рискует остаться у разбитого корыта, еще и с ребенком на руках, у которого туманные перспективы при взгляде в будущее.

– Пройдемся? – ненавязчиво спросила она Миру, вышедшую из палаты и надувшую губы на поведение подруги, граничившее со скотством.

– Поведешь меня в родильное отделение и опять будешь тыкать носом в лужу, что я решила родить ребенка без отца, демонстрируя мне счастливые семьи? – озлобленно спрашивала ее Мира, но Эванс только сухо усмехнулась и повела Либерсон куда-то совершенно в другом направлении от этажа гинекологии и крыла раннего детства.

– Не совсем, – этот ответ хоть немного обнадежил Миру на спокойное состояние ближайшие несколько минут. – Думаю, моей речи в смотровой было достаточно, и ты усвоила основную мысль, – Эванс и не собиралась извиняться за резкие, но точные и продуманные слова и затащила замешкавшуюся подругу в подъехавший лифт.

– Куда мы идем? – Мира окончательно сбилась с пути посреди больничных коридоров, и вряд ли бы теперь самостоятельно могла найти выход. Она вертела головой и то и дело наталкивалась на прохожих, среди которых не было ни единого знакомого лица.

– Сейчас увидишь, – остановившись перед дверью в палату отделения экстренной хирургии, Эванс подхватила Миру под локоть и затащила внутрь, чтобы ту не сбил очередной медбрат с тележкой, пока неуклюжая Либерсон по обыкновению считала ворон.

– Эй! Вот это сюрприз! – радостно поприветствовал их молодой человек в больничной сорочке, которому та была немного мала в плечах.

Рослый, хоть и худощавый молодой мужчина смотрелся немного абсурдно в цветастой распашонке с едва сходившимися на широкой спине краями. Видимо, медики голым щеголять ему не разрешили, велев прикрыть наготу хотя бы спереди, и на большее он не согласился.

– Сколько красавиц и все мои! – он раскинул руки для объятий, подзывая к себе девушек очень выразительным и немного заигрывающим взглядом, которым вечно нагонял на окружающих смущение.

– Привет, Принцесса, – Эванс ничуть не смутилась на обращение, смело прошла в палату, отзываясь ласковым голосом, и крепко обняла молодого человека, целуя в макушку.

Либерсон же так и застыла у двери, растерявшись от столь фамильярного обращения и наблюдения настолько интимной сцены личной жизни подруги, которую та вечно скрывала, а здесь вдруг вываливала на Миру сразу весь ушат эмоционального… Впрочем, сколько раз сама Мира поступала так же – не счесть, так что не ей разбрасывать по этому поводу камни.

– Мира, идем сюда скорее, я так рад тебя видеть! – мужчина же звал Миру, искренне радуясь ее приходу, чего сама Либерсон не до конца понимала. Возможно, то было последствием травмы или влитых в парня лекарств, но впечатление невменяемого или неадекватного он не создавал. Напротив, казался очень серьезным, несмотря на излишне позитивный настрой.

Виделись они с ним только в колледже. Либерсон даже имени его толком не помнила и частенько забывала в разговоре, а вспоминала, только когда Эванс уточняла его. Конечно, Мира знала, кто такой младший Ларссон. Иногда замечала его в газетах и на страницах новостных сайтов, но лично с ним общалась пару раз по телефону и все. Он же сейчас был рад встречи, словно они давние и довольно близкие знакомые, которые не виделись много лет. На деле верным оказалось только второе.

В воспитании Мире не отказать. Она опасливо прошла к больничной койке и приобняла молодого человека за плечо, рассматривая его немного усталое и бледное лицо с распахнутыми серпентиновыми глазами в обрамлении густых и светлых ресниц.

– Я так рад встречи, – с чувством проговорил он.

Молодой человек схватил тоненькие ручки Либерсон своими огромными по сравнению с руками Миры ручищами и смотрел ей точно в глаза восхищенно и радостно.