Девочка закусила губу и нахмурилась, чтобы выглядеть посерьёзнее, как взрослая магиня и провела руками над магнитными линиями. От прикосновения они отдались в пальцах лёгкой щекоткой, словно муха пробежала. Роза, улыбнулась, ведь она уже знает достаточно, чтобы не звать Аратема и попробовать само́й.

Отгонять от себя назойливые паутинки быстро надоело, и девочка вытащила из стола игру. Теперь нужно было сосредоточиться и заставить бегать по тонкой проволочке, спрятанной внутри стеклянной трубки, крошечных духов.

Числельник называл их эль литрическими разрядами.

***

— Ой, юн спадин, помру, — причитала Урсула, сидя на табуретке и держась за сердце. — Не действует противоядие. Не приведи, Небесная Пара, помру.

— Ага, как же, — пробурчал я.

Четыре женщины, посчитали, что противоядия мало не бывает, и вылакали за ночь целую банку кофе. Пожилую мечницу посетила тахикардия, а Катарина уже сотый раз совершает челночную ходьбу от стенки к стенке. Всю ночь не спала, глаза красные и осоловевшие. И подойти страшно, рычать начинает, как дикий зверь. Самое страшное, что ей валерьянки для спокойствия не дашь — кошачья крыша окончательно слетит. Лукреция как заводная крутила в руках кружку с кофейной гущей. Я ляпнул, что у нас на гуще гадают, что первое в голову придёт, то может сбыться. По сути, простейший метод психоанализа, аналогичный тесту Роршаха. В общем, ей мерещились мальчики ниже пояса. И не одной ей. Подошедшая к ней Урсула увидела то же самое. Мне же в коричневых сгустках мерещились чёрные молнии и снежинки, конечно же, колдовские. А Катарина не ответила, что усмотрела. Но как говорится, каждому своё.

За прошедшую ночь я ещё долго пробовал поколдовать. А это ещё тридцать попыток. Ровно тридцать, это я точно знаю, так как считал. Но ничего не получалось. Потом я уснул прямо за столом, подложив под голову руки.

Зато Андрюха не мешал и появился только под утро, пропав на всю ночь неизвестно куда. И появился так, что готов был его пришибить:

«Даром, ой, — напевал он шуточную песню примадонны эстрады,

Даром преподаватели

Время со мною тратили,

Даром со мною мучился

Самый искусный маг».

— Иди к чертям собачим! — прорычал я.

В этот момент я искал в сумке свою бритву, но, как назло, не мог найти. Всё перерыл. Ладно бы опасная, которую можно местным в хозяйстве приспособить, но нет же. Безопасный станок никому, кроме меня, не нужен, им никто пользоваться не умеет. Кстати, я узнал, что местные барышни все же бреют части тела, но не в походе — в походе, говорят, дурная примета. Этому есть очень простое объяснение — в условиях низкой полевой санитарии раздражение от бритья может привести к сепсису, который способен дать осложнения вплоть до летального исхода. Да и сражаться с раздражением не очень удобно. А растительность делу не помеха. К слову, на Земле уже древние египтяне и египтянки лишали себя волосяного покрова вполне прогрессивными методами: смолой, воском и бритвами.

— Да ладно. Не я же в чародеи и тайна тайного туалета, — усмехнулся лейтенант, заставив меня скрипнуть зубами.

— Ты что такой злорадный?

— Кто? Я? — наигранно удивился Андрей. — Да я сама доброта.

Он взял стул, поставил его у стены и уселся как на троне, откинув голову и мечтательно улыбаясь.

— Там такая садовница одарила меня своей благосклонностью.

Товарищ изобразил руками большой бюст, тонкую талию и широкую попу.

— Правда, приходится на цыпочки вставать, чтоб до губ дотянуться. Зато всё при ней, — добавил он и протяжно вздохнул.

— Рад за тебя. Но мою магию больше не трогай.

— Так нет пока ничего, чтоб трогать, — ухмыльнулся в ответ лейтенант.

— Иди к чёрту, — пробурчал я, встал изо стола и потянулся.

Всё тело затекло от позы буквой «зю». И задница стала квадратной. Я на всякий случай ещё раз вытаращился на свечу и произнёс заклинание, чётко разделяя слова:

— Фуэго. Эн. Велла, — а когда огонёк, вполне ожидаем, не загорелся, вытянул в сторону свечи указательный палец и прорычал: — Гори, падла.

Снов ничего. Я удручённо покачал головой и посмотрел на Лукрецию. Та пожала плечами. А в следующий момент в дверь постучали. Мы все дружно уставились.

Щёлкнула на всякий случай куркам Катарина.

— Войдите, — прокричала Лукреция,

— Почта, госпожа, — ответили из-за двери, а потом в приоткрытую щель служанка протянула небольшой свёрточек красного цвета размером с сигарету, с крохотным пятнышком сургуча на стыке листа.

— Это госпожа Агата, — тут же оживилась магесса, быстро подошла к двери и приняла свёрток, а потом быстро сорвала печать и начала бегать глазами по написанному.

— Ну что там? — тихо осведомился я, вытянув шею.

Лукреция хихикнула в ладонь, и только потом ответила.

— Она предлагает встретиться в одном заведении. Говорит, там умеют хранить тайну, так как в Магистрате не одобряют открытую поддержку халумари.

— И чего такого в этом заведении? — спросил я, а потом озвучил ответ на невысказанный никем, но витающий в воздухе вопрос: — Думаю, один день задержки не сильно навредит. Нам всё равно надо дождаться пополнения припасов.

— А противоядие будет? — подала голос Урсула, по-прежнему держась за сердце и имея в виду кофе.

— Будет, — кивнул я и подхватил со спинки стула куртку. Всё хорошо, но в этом средневековье мужику готовиться к выходу в свет не легче, чем женщине. Ежели вспомнить времена короля Людовика, то было так же. Какого конкретно Людовика, в принципе любого, их там по счёту пальцев на руках не хватает. — Блин, — выругался я по-русски и перешёл на местный, — а где мои кружевные рукава и воротник? Где, в бездну его, кружевной платок с гербом? Где белые гетры и заявки на бриджи?

— Прачки забрали, — ответила Катарина, которая тоже начла переодеваться.

— И бронежилет тоже? — окинув взглядом свои вещи, уточнил я.

Тишина была ответом.

Храмовница долго стояла с озадаченным видом с двумя белыми, расшитыми цветным геометрическими узорами тряпками в руках, каждая из которых была чуть больше кухонного полотенца, глядя поочерёдно то на одну, то на другую. Заметив мой взгляд, она состроила страдальческую физиономию.

— Какого они цвета?

Андрюха усмехнулся, а я пригрозил ему кулаком. То, что Катарина дальтоник в максимальной версии, часто было большой проблемой. Зато с нечеловеческим зрением не нужно было ночью даже свечу зажигать. Фонарей от окон соседей и звёздного неба в ясную погоду хватало.

— Это что такое? — с любопытством спросил я, разглядывая вещицы.

— Это маленькие плащики на плечо. Сейчас вся столица носит.

— Обе надень, — со вздохом ответил я и подхватил свою полушпагу.

— Ой, юн спадин, — вклинилась в разговор Урсула и с кряхтением встала со своего места, — если бы мы не в бордель, я бы отпросилась. Сил нету, сердце болит. А дашь монетку задержаться на часик?

Я не ответил. Через пятнадцать минут мы тем же составом, что и в прошлый раз, были на улице. И снова направились к тыльным воротам. И снова экипаж, для разнообразия отделанный плетеньем из прутьев, как корзина, а бычок — рыжий. Дорога далась достаточно легко, и вскоре мы оказались в городе и опять двинулись пешком. Но, не дойдя около полусотни метров до представительства Магистрата, свернули и торопливо двинулись улочке, узкой настолько, что, высунувшись из окна дома, можно передать что-нибудь соседу из дома напротив. Между домами царили такие же полумрак и прохлада, какие бывают в густом хвойном лесу.

Оказалось, что именно таких улочек в столице большинство, а широких, пригодных к езде на колесницах телегах

Спустя три десятка домов мы пришли к ярко украшенному колоннами и яркой вывеской «Папа́н Максимилиа́н». Это здание с посеребрёнными перилами выделялось из всей улочки ещё и хорошей побелкой и наглухо закрытыми ставнями на окнах. Оно и понятно, заведение не из тех, где любят афишировать своих клиентов.