<tab>Едва я собрался с духом высказаться, возле Изабель возник ещё один силуэт. От промелькнувшей догадки челюсти накрепко сомкнулись в нахлынувшей злости. Пытаясь разглядеть в высокой, укутанной в верхнюю одежду фигуре Макарти, я совсем лишился остатков гордости, приложившись ладонями к правому окну машины. Если бы только я мог увидеть, как они улыбаются после моего увольнения, обсуждают и потирают руки… Картинка живее, чем само существование, возникла в воспалённых мыслях, как два сообщника обвели меня вокруг пальца, выкинув из постановки. Только зачем?
Широкоплечий статный мужчина с пышной кудрявой шевелюрой вальяжно прикурил у своей подруги и тут же торопливо испустил дым вперемешку с клубящимся у рта воздухом. Это был не Крэг, а всего лишь один из многочисленных молодых людей с репетиции. Слегка разочарованно и непонимающе я всмотрелся в отдалённый силуэт, ощущая, как фантазии утихают, хоть ещё и борются за право на существование. Незнакомец с Изабель о чём-то мирно, даже устало заговорили, совсем не выдавая в личном, неизвестном мне диалоге и толики торжествующей радости, а я продолжил следить за ними, теряя насыщенность удушающей меня агрессии. Нет, девушка явно не знала о том, что нам больше не предстоит вместе работать, уж слишком изнеможденно и равнодушно выглядела. Даже как-то обыкновенно, ни чуть не стервозно, как при посторонних. Пару раз торопливо стряхнула пепел и брезгливо провела ладонью по рукаву, смахивая мокрый снег. Перекинувшись ещё несколькими фразами, пара знакомых в несколько глубоких тяжек избавилась от окурков и поплелась в тёмный холл: сначала Изабель, за ней ― незнакомец, галантно придержавший перед девушкой дверь. Створки захлопнулись, скрывая от моего взгляда очертания лестницы, и я незамедлительно остался наедине со странными, не оправдавшими себя догадками, смиренно упуская из виду танцовщицу и её собеседника.
Как бы сейчас ни хотелось винить Изабель ― она будто и вправду ничего не знала. Или ещё не знала… Мои ладони легли на обод руля, но мотор пока не был заведён: едва разборчивая решительность в том, что здесь присутствует сговор, боролась против чувства собственной провальности. И что за бредовая идея возникла в моей беспокойной голове ― приплести Макарти? Ведь он выглядел искренне разочарованно не меньше меня самого и не пытался скрыть сочувствия, к тому же, всегда находил время на душевные разговоры, выплатил зарплату за отработанный срок, сказал, что есть возможность разойтись по-доброму… Быть заодно с Изабель он попросту не мог, ведь тогда бы стал режиссёр брать в пару своей подруге её давнего врага? Неужели Изабель будучи с Крэгом в хороших отношениях не нажаловалась бы на меня, а вместо этого стала прибегать к уловкам и провоцировать на эмоции? Всё-таки Макарти оставался непредвзятым… А танцовщица всего лишь репетировала свои сольные партии в свободное время в залах для массовки, и её присутствие здесь не могло говорить о чём-то большем. Не было никакого подвоха…
И это делало меня бесконечно растоптанным. Мнительные домыслы стали прикрытием и оправданием собственной слабости, ведь никто не подсказывал мне сближаться с Мишель, витать в грёзах, караулить её в выходные, пытаться нагло ворваться к ней в душу, а затем прятаться от ранимой танцовщицы. Итоги минувших суток были неумолимы: я один успел развалить всё, что делало меня хоть немного уверенным в следующем дне. Сознательно молча проигнорировал рабочий день и получил по заслугам, пытаясь обвинить в этом постороннего человека и даже наставника. Я уволен по своей же вине лучшим в штатах режиссёром; предал девушку, в которой непредумышленно вызвал приступы ложного доверия. Даже Изабель теперь выглядела мерзотно безобидной, настоящей, словно заговор против меня ― одна большая необоснованная фантазия. Что если и чувства, в которых она признавалась ― не фальшивка?.. Участие в целом списке паршивых достижений стояло мне поперек горла.
Я повернул ключ в замке зажигания и потерянно замер без смысла куда-либо ехать. Никто не был виноват, кроме меня самого, и это безобразно обидно мучило нутро. История с мастер-классом и увольнением из труппы, игры в театре с Мишель, плохая репутация и даже появление Изабель, по-злому помнящей меня спустя много лет ― вина одного человека. Моя. Поступки и фразы проносились в голове одни за другими, вынуждая ерзать на водительском сидении. Всё могло быть иначе, будь я не Брэндон Форд, а кто угодно другой. Образованный, ответственный, надёжный, высоконравственный и обязательно добрый молодой человек, отстаивающий справедливость только гуманными методами. Но нет же, я был самым настоящим козлом: социопатом, живущим моментом и плотскими утехами, избегающим обязательств перед кем-либо; грубияном, без прикрас высказывающимся на пропалую; обиженным дитём, не чурающимся в своей мести дойти до преступления. Всё это я знал, самообманом не занимался, и ведь такой порядок вещей меня устраивал прежде…
На заднем сидении лежала спортивная сумка, а в ней ― предусмотрительно бутылка и уже расторгнутый контракт. Подсознательно я понимал даже то, что Макарти не спустит мне с рук и единичный прогул, а уж в добавок выведенных из рабочего строя двух актрис ― не подвергалось сомнению. Мою прогнившую часть от имени, что привычно характеризовало на публике скандалиста, всё также не интересовало, как отреагирует Изабель. Девушка всего лишь сорила крохотными подлостями: как она сказала, пыталась обратить моё внимание на себя, или же намеренно стремилась вывести из игры ― причина нисколько не важна, ведь доломал хлипкое доверие к своей персоне я без всякой посторонней помощи. Но Мишель…
Я всё ещё был прежним Брэндоном. Предсказуемый виски, что поможет оглушить тяжелую голову, ждёт своего часа, а клубы Манхэттена вот-вот распахнут двери для желающих расслабиться сегодняшний вечером. Только нажать на газ и ринуться по любому из многочисленных адресов…
Но на соседнем сидении будто снова восседала она, посматривая на меня брезгливо, почти разочарованно. Я пугливо осмотрелся, от чего-то стыдливо пытаясь прогнать мысли про алкоголь, словно и не для меня он был припасён, тяжело сглотнул. Увидеть Мишель, увидеть, увидеть! Странно ощущать себя под властью неконтролируемого чувства: со мной явно было что-то не так, ведь оно жило отдельно, как нечто инородное, ненужное, но повсюду моталось следом. И теперь наседало на меня неподъемным чувством вины, безжалостно обнажая перед мыслью об обещании извиниться. Я вдруг понял, что не мог позволить себе уйти в неизвестной длительности запой без сдержанного слова.
***
Нью-Йорк сходил с ума от обрушившихся на город осадков: к восьми часам улицы выстилали сверкающие в свете вывесок плотные сугробы. Пешеходы и транспорт погрязали в них, ото всюду доносились гудки раздосадованных водителей. Пейзажи спокойных окраин я променял на бешеный центр, не засыпающий в преддверии Рождества. Вывеска "Плаза" заманчиво мерцала и зазывала посетить пятизвёздочный отель хотя бы на экскурсию по наряженному лобби, но бдительный охранник уже несколько раз намекнул мне о том, где находится выход. Редкий снег кружился в ледяном воздухе, оседая на плечи и рукава, которые я без устали отряхивал. Машина была припаркована в тридцати минутах ходьбы, и это казалось удачей в условиях декабрьского коллапса. Хотя я мог уверенно заявить, что сегодня мне сопутствовало довольно странное везение…
Заявиться сюда. Стоило ли? С каждой минутой это становилось всё более отстойным решением… Чтобы не окоченеть к приходу Мишель, я прогуливался вдоль парадного входа в отель из стороны в сторону и озирался, чтобы вдруг не упустить её прежде, чем она войдёт в лобби. А ещё на меня косо смотрела охрана, ведь счёт времени уже пошёл на часы… Сегодня должна была состояться наша общая репетиция, но, вероятно, Мишель танцевала одна. Не знаю, чем занял её Крэг, за неимением партнёра: поддержки и парные части в одиночку не исполнишь, девушка осталась без напарника на полпути, но в отель не торопилась.
В этом я был способен понять Мишель. Мне тоже ужасно не хотелось возвращаться домой. Даже холостяцкие апартаменты на Манхэттене стоили не дешево и, несмотря на фешенебельный ремонт, хоть и тешили моё самолюбие, никогда не казались уютными. Моя квартира превратилась в "публичный дом" с первого дня покупки, и как я не пытался осесть в Нью-Йорке основательно, чувство защищённости посещало меня редко. Особенно сейчас, когда я понимал, что торопиться в квартиру будет не от куда. И не к кому спешить по утрам. От этого в груди скверно жгло, и я ничего не мог поделать. Даже на улице под щиплющим ветром у порога в её отель было уютнее, чем дома.
