Чуть в стороне стояли несколько импровизированных крестов, на которых в насмешку над их верой были распяты несколько человек.

Земцов посмотрел справа и слева от себя. Даже бывалые бойцы пребывали в глубоком шоке от увиденного.

Капитан полез в карман и извлек свой телефон. Тот был полностью негоден – видимо разбился во время боя.

– Есть у кого телефон? – спросил Земцов.

Стоявший справа младший сержант извлек исправную трубку с камерой.

– Снять здесь все… – тихо приказал капитан – мир должен знать об этом.

Тем временем к окраине поселка подошли остальные военные и оставшиеся в живых местные жители.

Всюду слышались стоны и женский плач.

Вдруг справа Земцов заметил какое-то движение. Двое военных полицейских тащили под руки какого-то помятого мужичонку.

Швырнув его перед расступившейся толпой, один из бойцов доложил:

– Вот, товарищ капитан, прятался в подвале. Смотрите, что при нем нашли.

Он протянул Земцову американскую рацию и пистолет пулемет израильского производства.

Повертев вещи в руках, капитан передал их одному из бойцов и взглянул на пленника.

Тот смотрел испуганно, переводя дикий взгляд с толпы на местных жителей на военных.

Местные решительно двинулись вперед, крича что-то, очевидно требовали немедленной расправы.

Пленный боевик начал что-то лопотать, цепляясь крючковатыми пальцами за штанину капитана, прося защиты.

Секунду поразмыслив, Земцов дал приказ окружить пленного и не подпускать к нему разъяренную толпу.

Схватив за рукав топтавшегося рядом сирийского офицера, он гаркнул:

– Переведи, самосуд вершить не позволим!

Тут, прорвав оцеплением, к нему подбежала женщина с мертвым ребенком на руках…

– Господин офицер… это сделал он… – проговорила она на ломаном английском сквозь рыдания – он…

Земцов опустил глаза, он не знал, что ответить.

Вечером того же дня он сидел в штабной палатке уже в Пальмире и тупо смотрел в стенку.

Из этого боя он вернулся с в один миг поседевшими висками и такими же поседевшими глазами. Он словно постарел лет на пять и осунулся.

В палатку вошел полковник юстиции.

Жестом показав Земцову сидеть, он присел рядом и закурил.

– Пленного пришлось отпустить… – секунду поколебавшись сообщил он, стараясь не глядеть на капитана.

Земцов не поверил своим ушам, а только пустыми глазами посмотрел на полковника.

Тот продолжил.

– На связь вышли американцы… Сообщили, что это их ценный информатор… Пришлось передать его… Сам понимаешь…

Земцов отказывался понимать. Он молча встал, и, не произнося ни слова, вышел из палатки.

Глядя в ночное небо, он беззвучно плакал.

-–

Когда Земцов закончил все вокруг стояли молча.

Сильви опустила глаза, не решаясь посмотреть на майора. А он, словно мыслями все еще был там, в сирийской пустыне.

– Это была моя самая большая ошибка… – наконец проговорил он – что ж, больше я ошибок стараюсь не совершать…

Повисла неловкая пауза, которую с глупым видом нарушил Хантер, похлопав в ладоши.

– Благодарим, господин майор, за ваш увлекательный рассказ, но, господа, думаю, мы уже достаточно слышали о вашем героизме! Вашу руку, господин майор – он протянул Земцову свою холенную ладонь.

Земцов брезгливо посмотрел на руку Хантера, затем обвел взглядом всех собравшихся.

Покачав головой, он тихо сказал.

– Вы, господин Хантер, ничего не поняли… Герой не я, а те парни… Он кивнул головой вверх – майор Вятчанин и сержант Трофимов, старший лейтенант Волков, получившие свои награды посмертно… А наши враги имели хорошее оружие… американское оружие, господин Хантер…

С этими словами он стянул с правой руки черную перчатку и протянул руку американцу.

Тот побледнел. Некоторые дамы ахнули, а Сильви прикрыла рот ладонью.

Вся рука Земцова была покрыта глубокими уродливыми шрамами, а на пальцах совсем не было ногтей.

Хантер так и не решился пожать руку майора.

Тот надел обратно черную кожаную перчатку и коротко кивнул.

– Честь имею.

С этими словами он покинул зал.

Все смотрели ему в след.

Наконец молчание прервал граф ван ден Ален, процедивший сквозь зубы:

– Удивительный варвар…

Услышав это Сильви зарделась и, несмотря на протесты родителей, быстрым шагом вышла вслед за Земцовым.

Лоссаль проговорил металлическим тоном.

– Этот варвар, господин ван ден Ален, неделю провел у боевиков, и одному Богу известно, ЧТО ему пришлось пережить, пока его не освободили. Этот варвар – не раз лицом к лицу сражался с бандами и проявил себя блестяще. Думаете он, и подобные ему делают это ради вас? Не заблуждайтесь, они делают это ради того, чтобы этот мир окончательно не превратился в ад.

Поклонившись, Лоссаль в сопровождении ди Маджио покинули зал под бравурную музыку оркестра.

-–

Земцов с задумчивым видом брел по улице незнакомого города, в голове роились мысли.

Он уже почти дошел до середины моста Эразма – крупнейшего в Роттердаме, когда увидел прямо перед собой знакомый силуэт.

Зябко обнимая собственные плечи на ветру, ему на встречу шла Сильви.

Девушка не поднимала на него глаза, а лишь проронила:

– Прости их, Денни…

Земцов только вздохнул и с улыбкой накинул на плечи девушке свой плащ.

– Похоже, во время каждой нашей встречи я должен согревать Вас, миледи – с улыбкой сказал он.

Сильви благодарно посмотрела не него.

– Должен признать, у тебя отличный жених – с сарказмом продолжил Земцов – я впечатлен.

Сильви покраснела.

– Я… должна была… я тебе объясню…

Земцов остановил ее, приложив палец к губам девушки.

– Ты не должна ничего объяснять…

Они некоторое время молчали, глядя друг на друга.

Затем Сильви прильнула к нему.

Они стояли обнявшись, и, казалось, весь мир остановился ради них двоих.

Всю ночь Земцову не удалось толком сомкнуть глаз.

Вокруг творилась какая-то чертовщина. Всюду в темноте незнакомого гостиничного номера слышались шорохи и скрип старых дубовых половиц.

Казалось, словно кто-то невидимый быстро ходил мелкими шагами полукругом возле кровати, затем быстро отбегал к входной двери, через мгновение немыслимым образом оказываясь у окна на другом конце комнаты.

Привыкший за время службы на Ближнем Востоке реагировать на малейшее движение, Земцов то и дело подскакивал в постели, стряхивая с себя остатки тревожной дремоты, и включал расположенную на прикроватной тумбочке лампу.

Обведя комнату озадаченным взглядом, он снова падал на матрац, пребывая в полной уверенности, что потихоньку сходит с ума.

На мгновение Земцов задумался.

Темноты он никогда не страшился, даже в детстве, когда в каждом из нас живет первобытный, выработанный еще далекими предками священный трепет перед мраком ночи.

Земцова темнота всегда манила своей таинственностью. Ему очень хотелось знать, что скрыто за ее мраком, и он испытывал истинное удовольствие, когда черное полотно прорезал лучик подаренного дедом карманного фонарика.

Дед – страстный опытный охотник, всегда учил его уважать темноту, относиться к ней как к живому существу, способному в случае необходимости дать укрытие, или наоборот, укрыть твоего неприятеля.

В какой-то момент к Земцову пришло осознание, что вопреки расхожему мнению яркий свет дня не менее подходит для темных делишек, нежели мрак ночи. Поэтому бояться темноты просто глупо.

Земцов понимал, что людям проще жить в мире, где все делится на черное и белое, где день создан для благих дел, а ночь – для коварных злодеяний.

Гораздо больше майора страшила другая тьма… та, что живет в каждом человеке, и иногда выходит наружу, вынуждая его совершать страшные поступки.

Земцов давно пришел к выводу, что его судьба и судьбы тысяч других, связавших себя с нелегким ремеслом защиты закона и справедливости, неразрывно связаны с тьмой и все они, словно лучик фонарика из его далеких детских воспоминаний, разрезают тьму, заставляя ее отступить на время, но победить ее до конца им не дано.