Раскаленное августовское солнце горело на небосклоне, прогревая воздух, серые камни, далекие горы. Стояла тяжелая жара, какая бывает в этих местах в начале августа и Адриан чувствовал ее удушающие, сдавливающие грудь объятья. Он боялся, как бы у него опять не пошла носом кровь.

Прикрывая ладонью глаза от слепящего света, он смотрел на последний оплот еврейского сопротивления – крепость Бетар. Перед ним открывалась впечатляющее зрелище достойное кисти художника: посреди небольших возвышенностей, опаленных южным солнцем, серо-желтых камней, блеклых зеленых деревьев лежала иудейская крепость, выстоявшая длительную осаду, но захваченная благодаря неожиданной помощи самаритян. Когда изнуренные долгой и бесплодной осадой римские легионы уже собирались отступить, именно они пришли на помощь и помогли узнать, где находится тайный проход в крепость.

Адриан внимательно рассматривал высокие мрачные стены, частично пробитые таранами и разрушенные мощными катапультами, длинный, тянущийся вдоль них ров, заполненный трупами легионеров. Они лежали вповалку в сверкающих на солнце доспехах, и красные плащи покрывали многих, словно готовя к погребальному костру. В небо над крепостью поднимались черные дымы пожаров, занимавшихся сразу в нескольких местах.

Войска римлян вошли в Бетар всего несколько часов назад на девятый день ава39 по иудейскому календарю. Из города доносились громкие вопли убиваемых мужчин-защитников и сверху сыпались их тела, похожие на мертвых птиц, падающих из разоряемых гнезд. Слышались стенания женщин, которых тащили победители. За стенами города гремели глухие удары, словно кто-то колотил в огромный барабан.

Из разбитых ворот уже показались испуганные жители: мужчины, женщины, дети, истощенные и грязные, с трудом передвигающие ноги. Их вели охранники, выделенные от каждой когорты. Скоро иудеи превратятся в рабов, в живой товар. Богатая добыча!

В последнее время с этим было трудно. Империи требовалось почти пятьсот тысяч рабов ежегодно, но завоевания закончились, и захваченные на море пираты не могли покрыть всех потребностей. Последним императором, удовлетворившим нужды государства, оказался Траян, захвативший большую добычу в Дакии. А сейчас, он, Адриан, поможет Риму.

Кроме всего прочего, он еще и преподаст евреям урок: уже дано указание стереть с лица земли почти тысячу поселений в Иудее, около пятидесяти крепостей. Будут казнены и распяты многие. Он зальет кровью эту выжженную, скупую землю, раскрасит ее небо красным цветом в соответствии со своими предпочтениями, как художник, создающий эпическое полотно. Кровь и земля, что может быть эпичнее? Его произведение будет не хуже Энеиды Вергилия – таким же величественным и запоминающимся.

Меж тем толпа плененных евреев приближается. Их зло толкают, подгоняют охранники, вызывая крики и шум. Евреев ведут на рынки Теребинта, в город Газу, часть их отправят в Египет. Их столь много, захваченных сегодня и плененных ранее, что цены на рабов уже опустились и сравнялись со стоимостью лошадей.

– А где новоявленный иудейский царь, этот презренный пес? – интересуется Адриан у приближенных. – Я хочу видеть его.

– Цезарь, мои люди ищут Варкохебу! – подает голос наместник Тиней Руф, сидящий на коне чуть позади императора. Он в позолоченных латах, которые поблескивают на солнце, разряженный, как павлин. Начавшийся разговор позволяет ему выдвинуться немного вперед, чтобы не заставлять цезаря оборачиваться.

– Я желаю, чтобы этот разбойник понес заслуженное наказание! – твердо произносит Адриан и обращает свой взгляд на Руфа. – Ты хорошо мне послужил Квинт! Осталось воздать должное за твою преданность.

Благосклонная улыбка трогает его губы, впрочем, она быстро тает в седеющей бороде и Тиней Руф теряется в догадках: как и каким образом, его отблагодарит император. Даст новые земли? Деньги? Или позволит пройти рядом с собой во время триумфа в столице?

Он чувствует волнение, некий подъем, ведь, как-никак они добились победы в этой изнурительной и кровопролитной битве, в долгой войне. Ему пришлось немало отступать и сдавать иудеям одну крепость за другой, но теперь конец, Рим победил! Конечно, остался некий осадок, который омрачает предстоящий триумф. Иудеи обвиняют его, Тинея Руфа в своих бедах, будто он распахал их священную Храмовую гору в Иерусалиме и собрался поставить там храм Юпитеру Капитолийскому вместе с огромной статуей императора Адриана. Однако он, Тиней Руф всего лишь выполнял указание принцепса. Разве дисциплина и исполнительность когда-либо ставились в вину?

Еще евреи говорят о его сладострастии, сравнивают с блудливым ассирийцем Олоферном домогавшимся красавицы Юдифи. Нет, он, Тиней Руф, не более похотлив, чем все остальные мужчины, облеченные властью.

Но улыбка цезаря… Руфу кажется, что она недобрая.

Из ворот разрушенной крепости в это время выехали два всадника и во весь опор понеслись к императору. В подъезжающих узнали командующего легионами Юлия Севера и легата Тита Матениана, недавно получившего триумфальные одежды за победу.

Поскольку наместник Руф показался свою несостоятельность на военном поприще, Адриану пришлось привлечь к войне Юлия Севера как самого опытного из полководцев. Его вызвали из Британии, и благодаря примененной им тактике сначала удалось вытеснить мятежников из крупных городов, а потом рассеять их по горам и пещерам.

– Великий цезарь, мы привезли голову Варкохебы, – воскликнул Юлий Север, и театральным жестом поднял вверх окровавленный мешок, отвязав его от седла. Затем он раскрыл его. По земле покатилась отрубленная голова черноволосого бородатого человека, у которого были выколоты глаза, рот плотно сжат.

Адриан наклонился в седле, рассматривая все, что осталось от поверженного противника.

– Так вот ты какой, князь Израиля, – произнес он достаточно спокойно, будто не хотел выказать особого интереса. С другой стороны, почему он должен проявлять его? Адриан повидал немало побежденных врагов: распятых на крестах, с отрубленными головами, с раздробленными конечностями, ведь при императоре Траяне приходилось воевать повсюду.

– А где же тело самого мятежника? – поинтересовался кто-то за спиной принцепса.

Это был относительно не старый, ему еще не исполнилось тридцати пяти, посланец Сената Луций Цейоний Коммод. Сенат сообщал, что будет не против, если Адриан в честь победы над Иудеей объявит свой триумф и широко отпразднует это событие в Риме.

Адриан присматривался к Цейонию.

Он давно знал его семейство по Тибуру, где вилла Цейониев находилась относительно недалеко от резиденции принцепса. Знал он и мать Коммода Плавтию, которая была горячей штучкой. Она сменила трех мужей. Первый, отец Цейония, Адриану был достаточно хорошо известен, и он его уважал. Благодаря отцу несколько лет назад сыну дали пост претора, пост незначительный, но ответственный с точки зрения начала карьеры. Затем, уже после смерти отца, молодому Луцию стали поручать более важные дела.

Этому уже поспособствовала Плавтия, обольстительная женщина, пытавшаяся очаровать и его, Адриана. Он был тогда молодым, сильным, обаятельным, вхожим во двор Траяна и с матерью Цейония у них мог завязать любовный роман, все способствовало этому. Но жена императора Плотина уже подобрала ему в невесты Вибию Сабину, и он не мог пуститься по волнам любовных утех с замужней матроной. Хотя, злые языки и утверждали, что Цейоний Коммод его сын.

Адриан вновь посмотрел на молодого мужчину, который при определенных обстоятельствах мог бы стать его сыном. Курчавые волосы, высокий рост, любезная улыбка, приятная речь образованного человека, знающего эллинскую и римскую литературу. Все, как у него, Адриана. Этот Цейоний оказался еще и знатоком кулинарии, именно он придумал тетрафармакон – кушанье, так полюбившееся императору.

Но низкий лоб, веселая пустота в глазах и примитивные рассуждения. Нет, он поверхностен этот Цейоний Коммод, не обладает глубиной разума и широтой взглядов, присущих ему, Адриану.