Но словами дело не ограничивается. Она хватает его, и Марк невольно замечает ее старую кожу, грязные ногти на руках, чувствует неприятный запах немытого тела. Ему становится противно, желания идти не возникает, но ноги сами послушно ведут следом за женщиной по обшарпанным деревянным лестницам, по этажам, в концах которых стоят большие чаны для нечистот. Жильцы сливают туда каждое утро свои испражнения. Это запах отвратителен, тошнотворен, но Марк, словно завороженный чем-то, идет за старой проституткой. Позади пыхтит грузный Антиох.

Женщина меж тем, заполучив клиента, да еще такого милого, чистого мальчика, идет скорым шагом и громко болтает, у нее хорошее настроение. Выясняется, что она из Вифинии, оттуда, откуда был родом любимец Адриана Антиной. Нет, Антиноя она не знает, и в городе Клавдиополе, где тот родился, она не бывала, но слышала о нем. Ему много памятников поставили, этому несчастному юноше. Умереть в цвете лет! Какое горе для матери!

У нее самой, а зовут ее Деметра, трое мальчиков и все пристроены – торгуют в лавках своих отцов. Уж она постаралась для них: собрала небольшой капиталец, заставила ходить в школу. Правда, учитель им попался строгий, лупил плетью нещадно за каждую провинность. Зато выросли они послушными и внимательными к ней, к их матери, слава богам!

Они немного не дошли до самого верхнего этажа, где цены за съем были не такими большими как внизу. Деметра снимала комнату за две тысячи сестерций в год. Обстановка в ней хотя и не блистала роскошью, но казалась вполне терпимой. Видимо, ее хозяйка пользовалась успехом у мужчин, особенно в молодые годы.

В углу стояло большое ложе, на котором могло поместиться несколько взрослых людей, пожалуй, три или четыре. Так показалось Марку. Пару сундуков для одежды приткнули у стены. Стол, на котором стояло два глиняных кувшина, и стул стояли возле окна. Оттуда тянуло прохладой – на верхних этажах отсутствовало остекление, имелись только деревянные створки, разбухшие и едва прикрытые. Они с трудом пропускали дневной свет, и потому в комнате царил полумрак.

В такой темноте трудно было увидеть рисунки на стенах, покрытых охрой, но Марк все же рассмотрел эротические сцены, которые Деметра заказала художникам с учетом своего ремесла. На них мужчины с огромными фаллосами, превосходящими размером их руки, совокуплялись с женщинами в разных позах.

– Сейчас, сейчас, миленький! – приговаривает Деметра, ловко снимая с Марка теплый тяжелый плащ, затем тунику. Она, привычная ко всяким прихотям мужчин, не обращает внимания на раба, стоявшего здесь же. Кто знает, может быть, он должен убедиться, что его господину никто не причинит вреда? А может молодой господин захочет, чтобы они овладели ею вдвоем, одновременно? Она, конечно, готова ко всякому, но это будет стоить дороже.

Однако Антиох, словно поняв ее мысли, отворачивается и выходит из комнаты.

– Ах, какая у тебя белая, нежная кожа! – Деметра рассматривает его тело, приблизив лицо к нему почти вплотную, проводит кончиками пальцев по спине, плечам, груди. Марку щекотно, и он чувствует легкое возбуждение. В комнате нет тепла, жаровня в углу потухла и ему прохладно.

– Сейчас мы посмотрим, что у тебя тут! – со смешком произносит Деметра, опуская руку ниже.

И вот сон повторяется. Перед ним на коленях стоит женщина, он совокупляется с ней и его не отвращает ни запах этого тела, ни вид дряблой, обвисшей кожи, видавшей виды проститутки. Возможно, сейчас она повернет голову, и он увидит лицо императрицы Сабины. Или матери. Нет, это не должно повториться! Женщина поворачивает голову, и он видит Деметру. Конечно! Это Деметра, другого и быть не могло.

Его охватывает сильное возбуждение, он судорожно, рывками бьется о ее тело и почти теряет голову, припав к ее спине. «Слава богам, это проститутка!» – проносится у него в голове, в которой так ясно, пусто и одиноко, что ему кажется, будто он парит над землей в синеве над горными хребтами Альп или над бескрайними водными просторами Средиземного моря.

Нет, этого не было! Ни Деметры, ни ее тела, ни ужасного, постыдного соития. Этого не было никогда. «Это сон, – решает он. – Клянусь Венерой, я девственник и останусь им до свадьбы! Пока боги не найдут мне жену».

Женщина, тем временем, уже оделась, быстро и ловко помогла одеться Марку. Она берет у него деньги и ласково заглядывает в глаза.

– Приходи ко мне снова, мой мальчик. Я Деметра из пятого квартала, что у горы Целий. Запомнил?

Всю весну и лето император Адриан провел на Востоке, по большей части находясь в Афинах.

Галатия и Киликия, Египет и Иудея. Он не очень любил Азию. Крикливые, корыстные, наглые ее народы, люди в которых трудно было найти присущую эллинам восприимчивость к возвышенному и изящному, раздражали цезаря.

Находясь в аравийских песках или горах Кападдокии, в высохшем под солнцем городе Александрии, среди оливковых рощ Финикии, он нередко обращал свой взор в сторону Греции, туда, куда стремились облака, текущие по синему небу. Там, над вершиной Олимпа, где обитали величественные боги, эти облака осыпались теплым дождем, смягчающим суровость небожителей. Там, готово было осыпаться и его сердце, сердце императора Рима, если бы он оказался на древней земле Эллады.

Но обстоятельства мешали воссоединению души Адриана с божественной и неповторимой греческой аурой. Всему виной оказалась Иудея, непокорная и стойкая в своих заблуждениях, которые с точки зрения Рима виделись варварскими и требующими искоренения.

Началось все два, а может, три года назад. В своем стремлении эллинизировать Восток Адриан, возможно, зашел слишком далеко. Он принял закон о запрете кастрации, невольно затронувший евреев, которым теперь не разрешалось совершать обрезание. А ведь это один из важных обрядов их религии.

Затем он, Адриан, решился переименовать Иерусалим, священный города для каждого еврея, в Элию Капитолину, поскольку казалось, что его важность после разгрома войсками Тита восстания в этих землях существенно снизилось. Город, как представлялось Адриану, уже утратил былое значение религиозного центра всей Иудеи и на Храмовой горе он намерился возвести святилище Юпитера Капитолийского.

Члены совета Адриана тоже не возражали против подобных мер: ни префект Рима Регин, ни префект претория Турбон, ни ближайшее окружение императора, куда входили известные юристы Публий Цельс, Сальвий Юлиан, Нераций Приск. Даже его секретарь Авидий Гелиодор, выходец из Сирии, которому по происхождению были близки народы Азии и тот не нашел аргументов против. Может он и схитрил, ведь сирийцы всегда выступали антагонистами евреев.

Поэтому, получив одобрение со всех сторон, на волне славы и успеха своего блестящего правления, Адриан не задумывался о последствиях.

Но разве можно предугадать, что придет в голову этим сумасбродным людям, фанатикам веры? Ведь божественный Тит почти шестьдесят лет назад, казалось, навсегда уничтожил ростки сопротивления. Однако глухо скрытое и опасное недовольство, таившееся в недрах народа Иудеи, должно было рано или поздно прорваться наружу, подобно лаве Везувия.

Иудеи только ждали своего мессию, предсказанного в Ветхом Завете, и такой мессия явился. Адриану доложили, что его звали Варкохеба38, что значило «Сын Звезды», а сам себя Варкохеба именовал князем Израиля. Правда, наместник Тиней Руф сообщал, что у мессии есть и другое прозвище: Бен-Козива, сын лжи. Но к Руфу у цезаря доверия мало.

Префект претория Турбон, которому подчинялась служба фрументариев – собирателей людских тайн, сообщал, что наместник вел себя не вполне достойно, и чашу терпения иудеев переполнили приставания Руфа к некоей новобрачной. Будто ему оказалось мало продажных женщин.

С этим Руфом еще предстояло разобраться.

Теперь, после четырех лет кровопролитной войны, в которой римляне потеряли немало опытных воинов, несколько легионов, Адриан восседал перед городом Бетаром на белом коне в доспехах, пурпурный плащ – символ имперской власти, развевался за спиной. На нем, по обыкновению, не было шлема, ведь он никогда не покрывал голову, ни зимой, ни летом. Вокруг на конях застыла небольшая свита.