Адриан, плотнее запахнул пурпурную тогу, боясь, что собеседник где-нибудь узрит пятна крови. Самовлюбленный, коварный, обаятельный, умный и артистичный – он обладал всеми качества, чтобы стать великим. Жизнь часто казалась ему игрой, забавной шарадой, которую можно подбросить сопернику. Потом отойти в сторонку и понаблюдать, как тот будет ее решать.

Такую загадку он недавно подбросил юному Марку Веру, о котором говорил Сервиан. Он подослал к нему молодых рабов, а сам наблюдал из укрытия. Поведение юноши, честно говоря, вызвало у него разные, противоречивые мысли.

Марк оказался стойким перед искушением, он не сдался и, если бы не предательство тела, пожалуй бы, справил с собой. Но все-таки, Август, высшее лицо империи, должен полностью владеть своими эмоциями. Император не может кричать, когда ужасно больно, он не может плакать, когда грустно. Цезарь должен быть таким как он, Адриан, который затаил в себе боль от утраты Антиноя и не подает виду.

Он, Адриан, знает, что очень много его противников из Сената и простых зевак получили бы удовольствие от вида его мучений. Им хочется мести, им хочется удовлетворения, ведь они вынуждены подчиняться приказам, которые могут показаться несправедливыми и жестокими. Но что знает толпа? Что знает римский народ, погрязший в удовольствиях? И как же не насладиться горем цезаря, который обрушивает горе на головы других?

Они не понимают, что он причиняет страдания не из прихоти капризного правителя, вроде Домициана или Калигулы. Его твердая рука выражает волю государства, ту жестокую необходимость, которая спасает всех в конечном итоге.

– Однако мы еще не присели. Прошу! – Адриан пригласил Сервиана опуститься на локоть, как выражались тогда, когда предлагали возлечь на ложе. – Думаю, эта сигма23 будет удобна. Итак, о Марке. Да, ты прав, я его отличаю. Но известность и знатность, не являются свидетельством того, что мальчик справится. Звезды, покровительствующие Риму, подсказывают другое.

– Кого же ты имеешь в виду, великий цезарь?

Массивное лицо Сервиана застыло. Он решил, что именно сейчас услышит великую тайну императора и замыслы Адриана, о которых он ни с кем и ни разу не обмолвился, обретут зримые очертания.

Мысли, которые обрушились на Сервиана, заставляли нервничать.

Он, известный сенатор, был близким родственником императора, и выбор мог пасть на него. Его внук Гней Педаний Фуск тоже мог стать достойным преемником, поскольку Марк еще молод, у него неокрепшая душа. К тому же, Педаний является единственным мужским отпрыском, так или иначе связанным с семьей Адриана.

Ведь кто такой Марк? Всего лишь дальний родственник императрицы Сабины, в хитросплетениях родства которой, никто не может разобраться. И кроме всего прочего, Сервиану донесли близкие друзья как на одном из пиршеств в узком кругу, Адриан задал вопрос о возможных преемниках, попросив обозначить десять подходящих кандидатов. Но при этом цезарь допустил важное замечание: он предложил назвать из десятерых только девять, ибо фамилия десятого ему известна. Это Луций Сервиан.

Вот так! Император сам выбрал его! Конечно, прошло уже время и он, Луций Юлий Урс Сервиан, не готов взвалить на себя тяжкий груз управления огромной империей. Но вот Педаний? Тот смог бы.

Крупное, мясистое лицо Луция Сервиана побагровело от волнения.

Адриан принял от раба кубок с вином, глотнул, перевел взгляд на собеседника. Он как будто игрался с консулом в известные одному ему игры.

– Я подумываю о твоем внуке, – заметил Адриан. – Он молод, но уже показал себя с хорошей стороны. Не занимал больших постов, чтобы отточить мастерство в управлении, но это дело поправимое. Что ты думаешь, Луций?

– Полностью одобряю твой выбор, великий император! Полностью! Мой внук и твой племянник, самая лучшая кандидатура, если говорить о преемнике. Но мы все надеемся лицезреть тебя еще не один год. Да ниспошлют боги тебе долголетие!

– Благодарю! – удовлетворенно кивнул Адриан. – Передай племяннику, что я всегда рад его видеть здесь, в Тибуре. Пусть Педаний приезжает без церемоний, как близкий мне человек. Нам будет, о чем побеседовать, гуляя в благодатной тени. Итак, – продолжил он, меняя тему, – что говорят обо мне в Риме?

– Все обсуждают твою недавнюю шутку, цезарь.

– Это, какую? У меня их много. Знаешь ли ты, что я опубликовал свои стихи от имени вольноотпущенника Флегонта? Весь Рим восхищался бывшим рабом, а это был я, император Адриан. Конечно, нашлись и ругатели, думаю, завистники. Я их запомнил. Потом пришлось поведать публике о настоящем авторе.

– Представляю физиономии критиков, – хмыкнул Сервиан. – Нет, Цезарь, я не читал ваши стихи. К сожалению, мало интересуюсь литературой.

– А надо бы! – недовольно попенял Адриан девяностолетнему собеседнику. – Так что за шутка?

– Говорят, к тебе пришел проситель, старый и седой, выпрашивать послабление от налогов из-за неурожая, а ты ему отказал. Тогда он покрасил волосы…

– А помню, – улыбнулся Адриан.

– Да, перекрасил волосы в рыжий цвет и, думая, что будет неузнанным, явился вновь. Но ты сообщил, что прежде уже отказал его отцу.

– Да, да, славная шутка!

Сервиан перешел на деловой тон.

– Цезарь, несколько сенаторов – это почтенные и заслуженные мужи, которых я давно знаю, хотят провести воду из акведука в новые дома. Для этого требуется разрешение префекта, но Регин чинит им всяческие препятствия.

Глаза Адриана прикрылись, как бы от утомления. Ему было скучно. Он не любил такие хозяйственные споры, где все бились за свою выгоду, у каждого был весомый аргумент для выигрыша в споре. Только достаточных аргументов или мотивов выступать на чьей-либо стороне не было у него, Адриана. Он нынче не такой, как другие его предшественники, у которых главным мотивом были жены и любовницы или стремление к удовольствиям. Или, как у императора Веспасиана, деньги.

У него, Адриана, не осталось ничего! Одна лишь скука. Все, что могло раньше сподвигнуть его выбрать ту или иную сторону ушло безвозвратно и больше ничто не интересно. Будто со смертью Антиноя умерла часть души. А может вся?

– Сервиан, – прервал он старого консула, – я всегда выступаю за закон, а Сенат у нас является единственным его толкователем. Как он постановит, так должно быть исполнено.

Старый консул, внимательно слушавший императора, принялся размышлять, на кого из Сената можно положиться в этом деликатном вопросе, поскольку Регин тоже обладал мощной поддержкой среди сенаторов. Увы, но без прямой помощи Адриана победить в таком споре будет сложно!

– Меня эти вопросы мало интересуют, дорогой Луций, – продолжил Адриан. – Мне нужен размах. Меня влечет что-то новое, грандиозное, невиданное, как поющие колоссы Мемнона в Египте или, как храм Афины Паллады в Греции. Потому я и задумал строить свою усыпальницу в таких размерах и в таком виде, в каком до этого не строил ни один император. Я всегда говорил: лучше движение, чем созерцание, лучше жизнь, чем сон. Сознаешь ли ты Сервиан, кто самый великий император в истории Рима?

– Конечно ты, цезарь. В этом нет никаких сомнений!

После Диогнета и Андрона обучение Марка отнюдь не заглохло, а наоборот, было продолжено Регином со всем старанием и последовательностью, присущими римлянам, людям практичным и целеустремленным. Однако поразмыслив, прадед Марка решил внести некоторые изменения.

До сего времени внук учился один, что было полезным – преподаватель мог уделять внимание только одному ученику и лишь его обучать и воспитывать. Но с другой, такая искусственная замкнутость вела к изоляции подрастающего юноши от сверстников, а она, в свою очередь, могла повлиять негодным образом на характер будущего сенатора и консула – выше Регин не брал. К тому же Марку следовало с малых лет прививать дух состязательности.