– Что им нужно? – спросил удивленный Марк у Коммода.

– Не знаю, – ответил консул, опуская ноги вниз и вставая с носилок. – Не беспокойся ни о чем, ты, слава богам, под моей защитой!

Но толпа напирала сильнее. Они яростно кричали, толкали ликторов и носильщиков, теснили их ближе к паланкину. Марк никогда еще не видел столько ненависти на лицах, столько ярости, никогда не видел таких безумных глаз, словно этих людей чем-то опоили или злые колдуны лишили их разума.

– Хлеба, хлеба! – неистово кричала толпа.

– Они требуют хлеба, – удрученно заметил Цейоний. – Но ведь мы уже провели раздачу в прошлом месяце, всем выдали по спискам и никаких жалоб не поступало. Клянусь Юпитером!

Один, наиболее энергичный и свирепый из протестующих, человек невысокого роста, но плотный и сильный, почти приблизился к носилкам. Он, как и все громко кричит, требует хлеба, но Марк обращает внимание на его угрюмое, сосредоточенное лицо, на угрожающие жесты. С такими лицами не просят хлеба, с такими лицами замышляют нечто ужасное.

Марк хочет предупредить Цейония об опасности, окрикнуть, дернуть за тогу, но слова застревают в горле. «Неужели какой-то негодяй, – в смятении думает он, – этот подлый пролетарий угрожает Цейонию? Разве римский плебс настолько обнаглел, что среди белого дня нападает на высшего магистрата Рима? Такое нельзя допустить. Это невозможно!»

От вспыхнувшего внутри него гнева и ярости он теряет над собой контроль и импульсивно выскакивает на дорогу: он покажет этому наглецу, проучит его так, чтобы тот запомнил на всю жизнь! Он, Марк, недавно спасовал в амфитеатре Флавиев перед Фуском и проявил нерешительность, но теперь-то уже нет, сейчас он точно отыграется.

Уже выскочив, Марк услышал предостерегающий крик Антиоха: «Осторожно, господин!», но не успел ничего предпринять, ибо нападавший, выхватив короткий нож, занес руку для удара в грудь стоящему впереди Цейонию. Однако Антиох навалился на него всем телом, подставляясь под режущие взмахи ножа и болезненно вскрикивал, стонал, но не отпускал убийцу из своих объятий.

Все это происходит в одно мгновение, как кажется, Марку. Вот они лежали с Коммодом в паланкине, спокойно и учтиво беседовали и вдруг – нападение, убийца, кровь. «Наш мир стремителен, а время быстротечно», – проносятся в голове у юноши поучения Диогнета.

Неизвестно откуда, но в руках Коммода оказался короткий воинский меч-гладиус и он, оттолкнув умирающего Антиоха в сторону, почти без замаха, резко и быстро отсек руку нападавшего с окровавленным ножом. Мужчина захрипел от боли, повалился на тротуар прямо у ног консула, а большая толпа еще минуту назад беснующаяся вокруг них, горланящая, грозящая нападением, в мгновение ока растворилась на городских улицах. Словно волны яростного океана, вдруг рассеялись после шторма, успокоенные могучим Посейдоном.

И снова вокруг мирная городская суета, будто ничего и не было, словно улицы Рима охватило наваждение, ниспосланное злыми богами, а затем ими же уничтоженное.

Тем временем Цейоний присел у истекающего кровью убийцы. Его смуглая кожа уже побледнела, он с трудом дышал. Рядом с обрубком правой руки набежала большая лужа крови. Марк подошел ближе, стараясь случайно не наступить в нее и не испачкаться.

– Кто тебя послал? – потребовал ответа Цейоний. Теперь он уже не выглядел ленивым увальнем, беззаботным гулякой, эпикурейцем, случайно попавшим в кресло курульного магистра. Это был собранный, властный мужчина, настоящий римлянин, воспитанный в суровых римских традициях. – Говори, кто послал, и тогда я не прикажу кинуть твой труп голодным собакам! Его сожгут на погребальном костре, а пепел развеют над морем.

– Это, – убийца облизывал пересохшие губы, – это Фуск заплатил мне.

– Фуск? – переспросил Цейоний. – Один Фуск. Больше никто?

– Он один, – пробормотал наемник, теряющий сознание.

Сомнений быть не могло, честолюбивый внук сенатора Сервиана, так хорошо изучивший гороскоп императора Адриана, устранял препятствия на своем пути, в данном случае Коммода. По Риму уже давно ползли слухи о необъяснимой благосклонности Адриана к Цейонию, поговаривали, что именно его цезарь сделает своим наследником, отодвинув от власти Сервиана и его внука Фуска.

Они отошли в сторону.

– Бросьте этого негодяя с Тарпейской скалы! – распорядился Цейоний, лицо которого разгладилось и опять приняло безмятежный вид. – Продолжим наш путь, дорогой Марк. О Фуске и о его делах я подумаю на досуге, а пока мы с тобой поговорим о Марциале.

В доме Цейония их встретила прохладная тишина, журчание фонтана в перистиле, неразговорчивые, вышколенные рабы. Цейоний упомянул, что это заслуга его жены Авидии. Именно она держала в своих руках весь дом, за что он, Цейоний, был ей очень благодарен.

Как и предполагал Марк, он не встретил свою невесту Фабию. Зато консул и будущий родственник познакомил его с философом-стоиком Апполонием из Халкедона. Человек этот, будучи щуплым и низкорослым, на первый взгляд совершенно невзрачным, на самом деле, обладал непомерными амбициями и огромным самомнением. Правда, у Марка сложилось впечатление, что эти черты можно было найти у всех мало-мальски известных философов.

Они расположились в таблинуме50.

Как и все греки, Аполлоний носил бороду, длинную и неухоженную. Еще на нем была грязная туника из обветшавшей материи. От нее скверно пахло, но философ не менял одежду. Заметив, что Марк старается к нему не приближаться, Аполлоний саркастически улыбнулся и обратил внимание молодого патриция на то, что внешние свойства вещей не всегда составляют их суть. Например, запах – явление временное, он улетучивается, если тунику вовремя стирать.

– Однако, – возразил Марк, – Сенека писал, что философия требует умеренности, но умеренность не должна быть неопрятной.

– Правильно! – согласился Аполлоний. У него оказался тонкий, визгливый голос. – И Сенека же говорил, что человек, пользующийся глиняной утварью как серебряной, также велик, как и тот, кто серебряной пользуется как глиняной. В моем случае, тот, кто носит грязную тунику, также достоин уважения, как и тот, кто носит чистую. Но я хотел тебе рассказать совсем о другом на примере моей туники, я хотел сказать, что любую вещь надо рассматривать не в целом, а лишь те части, на которые она распадается.

Марк с любопытством смотрел своими выпуклыми живыми глазами на стоика. Таких людей он еще не встречал. Диогнет? Да, в чем-то они казались похожими, эти греческие философы. Они оба одинаково раздражали: Диогнет чрезмерной ухоженностью, а Аполлоний нарочитой неопрятностью и этим вызывали к себе жгучий интерес.

Наверное, они показывают мне один из философских приемов, решил Марк: если хочешь завладеть чужим вниманием, надо быть непохожим, выделяться из толпы чем угодно. Пусть даже это будет гнусный запах.

– Существует постоянное упражнение стоиков, – продолжал Аполлоний, – оно состоит в том, чтобы разлагать вещи на части и тогда станет ясна суть. Взять, к примеру, кусок свинины. Тебе кажется, что это прекрасная еда, но ведь это всего лишь труп животного. Или тога, которая сейчас на твоем теле. Если ты посмотришь, из чего она сделана, то увидишь, что это, на самом деле, волосы овцы, из которых получилась пряжа. Доброе вино, услаждающее наш вкус, произошло из виноградной жижи. Или то, к чему стремятся многие мужчины – я говорю об обладании женщиной. Это, всего лишь, трение внутренностей с выделением слизи. И оно сопровождается судорогами, причина которых нам неясна. Итак, можно сделать вывод, что за внешним блеском всегда скрывается невзрачность, неприглядная нагота.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.