Ровно без четверти полночь я тихонько пересекла дом, осторожно переступив через вторую ступеньку, по опыту зная, что ее скрип поднимет всех обитателей на ноги. Только оказавшись на едва видной в темноте безлунной ночи дороге, я облегченно выдохнула. Я добрела до приоткрытой калитки Лининого дома. В темном проеме, чуть поблескивая чем-то, свернутым в моток, двигались две фигуры. Пока я добиралась до двери, огромный сверток перекочевал под крыльцо. Мика, вся красная, несмотря на ледяной дождь, выскочила за дверь и тут же развернула меня в сторону центра города.

— А Лина?

— Догонит. Пойдем-пойдем-пойдем!

Я, едва поспевая за Микой, бежала по темным улицам, время от времени налетая на растворившиеся в пелене дождя столбы. Вздрогнув и скользнув взглядом по мансарде старой школы, я свернула в проулок, ведущий к центру города и закутку, торжественно названного городской площадью. Мика уверенно лавировала меду домами и даже не старалась сдержать восторг; сестра подпрыгивала, прикусывала губу, восклицала что-то, огибая каменные углы и не особенно заботясь, чтобы радужный зонтик защищал меня от дождя. Вымокнув под холодными каплями, я молилась, чтоб нужный дом вынырнул из тьмы поскорее.

Через две четверти часа, показавшиеся бесконечностью, вы прыгнули в подъезд за необъятных размеров мужчиной и собакой чуть больше размером надетого на нее поводка. Мика, на ощупь взбираясь по лестнице мимо шершавых бетонных стен, хранила торжественное молчание.

Миновав несколько пролетов из невозможно высоких ступеней, я ощутила приятный холод на лице и оглянулась.

Сестра затащила меня на плоскую крышу, залитую дождем, с лужами в многочисленных ямках и впадинах. Мое лицо, снова открытое безжалостным струям, покрылось мерзкими мурашками. В небе не было ни одной звезды, луна, сдавшись, скрылась за особенно взлохмаченной тучей, так, что сразу за краем крыши разверзлась черная пропасть. Я, с опаской щупая поверхность крыши под ногами, приблизилась к молочному парапету, впрочем, не рискуя взяться за каменный бортик. Сзади послышался знакомый голос, и я с облегчением отступила к спасительной двери.

Лина, балансируя под тяжестью нескольких пледов и термоса, пыталась удержать над головой зонт.

— Ну, как тебе? — она обвела взглядом хмурую плоскость серой городской крыши.

— Ну и чья это была идея? — я недовольно тряхнула влажными волосами и покосилась на Мику, безуспешно попытавшуюся скрыться в дверном проеме. Сестра все же покинула открытую дождям крышу, напоследок глянув на меня в ответ. Такой ее взгляд не предвещал ничего хорошего.

Лина уже вышла на середину и теперь пыталась закрепить устрашающих размеров зонт в лунке, сегодня переполненной водой. За зонтиком последовали пледы, из которых выкатились две кружки и выпал пахнущий яблоками горячий сверток.

— Романтичное местечко, — окрестила Лина едва мерцающий в темноте бортик вдоль края и лужи в провисающем материале, отражавшие только голубо-серые тучи. Девушка вытащила из кухонных полотенец пирог и ловко разломила его на шесть частей — три мне и три тебе — пояснила она.

Я, поспешив спрятаться под брезентовый зонт, теперь промакивала волосы, свернувшиеся в жалкие мокрые колечки. Некоторое время мы жевали, уставившись в темноту. Яблоки, все еще сочные после своего путешествия, ломались и обдавали горячим соком губы. Мурашки от холодных капель прошли, и я с удовольствием переоделась в бесформенные кофту и штаны, принесенные Линой. Вдали, за несколькими кварталами крыш, мигало колесо обозрения, катая бесстрашных пассажиров. Я окинула взглядом небо и поняла, почему скучаю по Астроводу — жалкие обрывки туч, вместо звезд укрывшие небо, заставляли ярче вспоминать огоньки, словно парящие в прозрачной воде.

— Ты как узнала про дар? — неожиданно спросила Лина. Я пожала плечами и решила, что ничего не будет, если девушка узнает про замок.

Рассказ занял двадцать минут. Из красивой истории я утаила только Обитель и карту, свернутую в шкафу.

— Вот значит как, — Лина отхлебнула чай и воскликнула — сказка ведь, правда!? Мое посвящение рядом с твоим и не стояло, — она улыбнулась и прикрыла глаза.

Я только криво ухмыльнулась и откусила пирог, мысленно обзывая мое «счастье» словами покрепче.

— Должно быть, скучаешь по звездам, — она обвела наше пристанище философским взглядом

— Какой у тебя дар? — невольно поинтересовалась я

— Обращаюсь птицей, — она демонстративно возвела глаза к верху, словно быть крылатым незаметным существом — это скучно

Вдруг она махнула рукой в сторону мокрых улиц, и я проследила ее движение, замерев от восторга:

— Кстати, про звезды

Словно повинуясь ее жесту, темные стены домов озарились мягким желтым светом фонарей всех размеров, подвешенных к стенам в самых неожиданных местах. У ближайшего крыльца раскинулся Млечный Путь, а вдали все загорались и загорались новые звезды, озаряя испуганные лица прохожих. Бесконечные созвездия образовывали карту звездного неба, как близнец похожего на небо над Астроводом. Собаки, очнувшись, лаяли на странные огоньки, прорезавшие влажную мглу.

— Как? — выдохнула я, бешено крутя головой

— Кассиопея, — усмехнулась Лина, указывая на образ созвездия в стороне — твоя сестра придумала — я повела плечом, вспомнив, что раньше Кассиопея была «нашим» с Микой созвездием. Мы знали только эту звездную фигуру, часто стоя на коленках в моей кровати и любуясь «нашими» звездами, пробуя эти слова на вкус.

— Насмотрелась? — Лина спрятала кружки и опустевшее полотенце в свой плед

— А что? — я поднялась и помогла свернуть зонт, подставив плечи дождю; девушка, охнув, вытащила из сумки непонятного цвета дождевик, кажется, в два раза больше меня:

— Уж какой был. Надевай, — она улыбнулась и тоже укрылась плащом.

По лестнице я спускалась почти бегом, силясь догнать Лину, запутываясь в непривычной одежде. В подъезде жалобно мигала лампочка и пахло квашенной капустой; моя провожатая выбежала, несколько раз повернув, в незнакомый проулок и стремительным шагом направилась к желтоватому кругу света вокруг фонаря, свисающего с перил:

— Похоже здесь. Да, — пробормотала она скорее себе и снова нырнула в подворотню.

Следуя за самых неожиданных форм светильниками, мы плутали по тем дорожкам, о которых знали только бродячие коты и дети, иногда протискиваясь между двумя кирпичными стенами там, где прохода и вовсе не было, каждый раз выныривая и жмуря глаза на островок света. Фонари, казалось, плавали в мокрой мгле и едва заметно мигали, приветствуя нас каждый раз.

Окончательно вымочив ноги и запыхавшись, мы вышли на многополосную дорогу, провожая взглядом последний фонарь из зажженных сестрой и Линой. Машины, не задерживаясь перед взглядом, проносились размытыми цветными пятнами, окатывая узкие дорожки тротуаров волнами дождевой воды и городской пыли. Лина остановилась, выравнивая дыхание, и, не дав мне опомнится, обогнула крыльцо и исчезла в черной пасти маленького подвальчика. Я успела только окинуть взглядом строение — длинные балконы, молочного цвета кирпич и шесть рядов окон, в мансарде круглых — и поспешила спустится вслед за девушкой.

Тесный коридор, завешенный картинами и вырезками газет, давил спертым, мокрым воздухом, обволакивая легкие темнотой. Конец прохода потонул в темноте, и я ориентировалась только на Линины шаги, на ощупь пробираясь в полутьме. Некоторое время косые струи летели мне в спину, отталкиваясь острыми бусинами от стен, но вскоре вода осталась только миллиардами мельчайших капель в воздухе. Картины не помогали определить, куда мы пришли, дешевые репродукции, иногда повторяющиеся, перемешались с патриотическими статьями, вырезанными из журналов и брошюр.

Судя по звукам, Лина свернула где-то в конце коридора и замерла, прислушиваясь к моим шагам. Я, припустив изо всех сил, наконец вынырнула из темноты и сощурилась от режущего по глазам света, впечатавшись в расставленные Линой руки. Девушка только усмехнулась и быстро спустилась по лестнице, увлекая меня в просторный зал и подставляя приятному прохладному ветру.