А в проулке нас уже заметил пробегавший мимо Ануфрий. Резко затормозил, свернул к нам и закричал ещё издали:

— Ну что, вашблагородия, споймали?! Мы ужо обыскались вас!

— Споймали, споймали, — махнул ему рукой орк. — Там вон он на пустыре подыхает. Слышишь, как завывает жалобно? Можете похоронщиков вызывать, пусть забирают. Только не вздумайте добивать мерзавца.

Вскоре и с Холмовым встретились. Обсказали ему, что да как, без мелких подробностей передав рассказ Ложкина. Поздравили с раскрытием дела и огорчили тем, что на кладбище кто-то другой отметился. От инспектора же узнали, что пленницей взаправду Золотова Антонина была и теперь с ней всё хорошо. А Валентин Тухваталин задержан вместе с другими участниками обряда.

Чёрт, придётся-таки завтра навестить Реджину. Появилась теперь, кроме необходимости сообщить новости о её братце, ещё и нужда прояснить кое-какие вопросики. Раз уж мы упустили и пока не нашли шустрого сынка купца Игнатова, может быть, тогда хотя бы Реджина поведает, чей там знатный отпрыск вместе с ней революционным кружком руководит? Почему-то мне казалось, что очень важным это может оказаться.

Впрочем, до визита к Тухваталиной ещё дожить нужно было. Что-то я забыл совсем с этой беготнёй, что поутру меня дуэль ждёт. А моя уверенность в благополучном её исходе вовсе такового не гарантирует.

И кстати, меня ж дома уже наверняка секунданты этого мудака фон Чубиса уже заждались! А Холмов ещё в управу собрался ехать, отчёты составлять. Пришлось хватать его в охапку, образно конечно, и срочно тащить к себе домой, надеясь, что представители Чубиса не успели свалить, решив, что я струсил.

Повезло, хватило у них терпения дождаться. Когда старик Флипке, встретивший на пороге нашу прилично подуставшую компашку, провёл меня вместе со спутниками в гостиный зал, там коротали вечер путём поглощения Снежинских запасов коньяка два лощёных господинчика. Костюмы как с иголочки, блестящие штиблеты, ухоженные усики с бакенбардами. В руках пузатые бокалы. Только сигар дымящих не хватало для полноты образа.

Но в этом мире, как я понял, курение вообще как-то не распространено было. По крайней мере здесь в герцогстве. Слава богу я и сам не пристрастен был к подобному баловству, поэтому достаточно долго даже внимания на сей факт не обращал.

— Господин Штольц, — при моём появлении секунданты фон Чубиса резво повскакивали с кресел, отставляя в сторону бокалы, — позвольте представиться, барон Кислов, барон фон Бергер. Имеем честь являться попечителями барона фон Чубиса в предстоящей дуэли.

Я в свою очередь представил им Холмова с Тимоном. Господа секунданты едва заметно поморщились, видимо, посчитав моих попечителей не сильно достойными такой чести, но, куда деваться, согласились обсудить с ними условия завтрашней дуэли.

А Флипке мне тем временем указал на ещё одного персонажа, терпеливо дожидавшегося своей очереди в углу зала. А я этого господина даже и не заметил. Но оно и понятно — сидел там тихой мышкой какой-то серый невзрачный тип, ничем не примечательной внешности. Эмоций на лице вообще ноль. Какая-то бледная моль, а не мужик. Такому только в разведке служить или филлером в сыске. Я даже решил, что его из управы по служебной надобности какой прислали.

Но выяснилось, что трудился данный господин совсем на ином поприще. Являлся он представителем нотариальной конторы и представлял интересы погибшего намедни барона Штольца. Без лишних слов поведал мне, что, согласно недавно составленным бумагам барон Штольц признал меня своим вариативным потомком, и я теперь являюсь единственным наследником всего движимого и недвижимого имущества, оставшегося после Анатоля.

В принципе, не сильно много его и было этого имущества: конь-трёхлеток вороной масти, небольшой дом в Селябе и деревня Верхние Караси, населением в пару сотен крестьян, где-то в области. Знакомое название. Вроде неподалёку от Миасса находилась эта деревушка. Так что, если я не ошибся, мы теперь с моим бывшим начальником соседи.

Во владение недвижимостью я мог вступить не ранее, чем через полгода. Но зато потомственное дворянство, коим предки Анатоля были некогда за заслуги великие награждены местным правителем, теперь вроде как переходило ко мне немедленно. Единственное, надлежало срочно утвердить получение титула у обер-прокурора, что заведовал инспекторским департаментом герольдии при собственной его светлейшества канцелярии. А ещё коня, требующего должного ухода, следовало мне забрать в ближайшее время, о чём флегматичный душеприказчик и сообщил мне, поздравив с наследством и полученным титулом, впрочем не продемонстрировав при этом ни толики радости.

Я, собственно говоря, от таких новостей тоже счастья особого не испытывал. Не упёрлось мне это наследство никаким боком. Нафига мне какая-то дополнительная ответственность, тем более я всё ещё надеялся рано или поздно свалить обратно в свой мир. Может, там и не так интересно, но зато куда спокойнее.

Единственное, будучи полноправным бароном, хоть это и низший титул для местной знати, мог я с полным правом посылать лесом любого зарвавшегося субчика, будь он хоть графом, хоть князем, хоть самим герцогом. И с Чубисом я завтра буду стреляться уже на равных.

А дом с деревней мне на кой? Дом меня и казённый вполне устраивал. Ещё бы транспорт нормальный выделили вместо этой заводной тарантайки. А её себе взамен забрали бы, и коня унаследованного в придачу.

Ночью спалось отвратительно. Вроде и Фимка не заглядывала, не беспокоила, и устал я так, что до кровати еле дополз, но вот не шёл сон, и всё тут. Ещё и раны разнылись. Я уже и пригоршню таблеток заглотил — бесполезно. Чуть не до утра проворочался в какой-то невнятной полудрёме, одолеваемый нескончаемым потоком мыслей и воспоминаний.

Пехов с Анатолем из головы всё не выходили. Как-то очень странно это, когда вот только что с человеком общался-разговаривал, а через минуту, бац, и его уже не стало. Сразу какое-то ощущение неправильности возникает, и чувство вины гложет, словно это ты что-то не так сделал, что-то упустил или недоглядел.

Ещё и жалобный вой Веника всё вспоминался. Когда уходили от него, я даже радовался, что хоть такое возмездие за свои жестокости землячок мой получил. Но, чем дальше отходил от пустыря, тем больше мне Ложкина жалко становилось. И понимал, что не изменишь, не исправишь уже ничего, не спасёшь этого говнюка, но всё равно сильно неуютно я себя ощущал. Такое впечатление, будто сам в маньяка жестокого превращаться начал, душой ещё больше зачерствев. Тревожный звоночек-то. И зачем я согласился всё это на себя взвалить?

Вот разгребу дела и переквалифицируюсь к чёрту в управдомы. Вот только после такого моего позорного фиаско с псевдо-оборотнем не хотелось бы ещё и с заговором так же опарафиниться, кого-то другого виновным назначив.

Поэтому я и постарался вспомнить всё, что услышал и узнал по этому делу. Все показания, все слухи и все намёки. Попробовал проанализировать свои догадки, соотнеся их с фактами. Но, как ни крутил, всё равно подозрения сходились лишь на одной фигуре. Никто, кроме канцлера, не имел столь высоких шансов возглавить герцогство после мятежа. И ни у кого другого подобный мотив не был подкреплён такими неограниченными возможностями для осуществления переворота. Не зря же Ашинский всех силовиков под себя подгрёб.

И главное, граф приходился родным дядей герцогу Селябскому, ещё слишком юному, чтобы иметь детей-наследников. Не удивился бы, узнав, что «добрый дядюшка» первый в списке следующих претендентов на престол. И потому, по теории Тимона, расчётливому Ашинскому самое оно воткнуть, образно говоря, кинжал в спину любимому племянничку.

К тому же вотчина графа находится чуть ли не на самой границе с герцогством Пермским. А значит, персону Ашинского не могли обойти вниманием местные сепаратисты, поддерживаемые заезжим бароном Вильгортом. Значит, и на пришлых луннитов выход у графа имелся. А ещё он мог с помощью Вильгорта послать к эльфам Миассова с переговорами, чтобы скомпрометировать старика.