— И куда именно Тухваталин вас потянул? — Холмов решил направить словесный поток парня в нужное русло.
— В общество новое тайное. Странное, неправильное. Но Полька сказала Вальке, что с ним будет, только если он новому господину присягнёт, коему она свою судьбу уже всецело вверила. Валька, дурак, и повёлся на обещание. И меня с собой потянул, чтоб не страшно было. Да только мы и вдвоём страху столько натерпелись, что и не высказать.
— Про страх чуть позже, — оборвал Демьяна инспектор. — Где сие общество тайное собиралось, припомнить сможете?
— Смогу, — закивал тот. — В заброшенном доходном доме купца Игнатова.
Холмов кинул на меня быстрый взгляд. Я кивнул. Помнил, что здание склада, в котором нашли Милану Лебедеву, тоже этому товарищу разорившемуся раньше принадлежал. Непонятно только пока, что из этого следовало. Но всё же очевидно, что какая-то связь между этими фактами имелась.
— Вы там были? — продолжил инспектор допрос. — С кем встречались?
— Были. Полька нас туда привела, чтобы новому кумиру своему представить. Ночью уж совсем привела, по темноте. В комнату большую затащила, а там свечей полно, по полу расставленных да на стенах развешанных. Но только свечи те слабые и, всё едино, темно в комнате той и жутко было. Дымом ещё пахло. Но не от свечей. Другим чем-то, неведомым, пахло. И люди какие-то у стены дальней стояли и песни пели. Не столько, правда, пели, сколько завывали. Заунывно так, аж до печёнок пробирало. А слов-то и не разобрать вовсе, ибо всё не по-нашенски пели.
— Много людей? — поинтересовался Холмов. — Опознать их при оказии сможете?
— Нет, — Останин замотал головой, — трое всего. И все в хламидах тёмных, что с головой их скрывают. Стоят, качаются и воют, со свечками в руках, но лиц всё одно не разглядеть.
— И что после?
— А после сам Наивысший пожаловал. Это его так Полька проклятущая обозвала. А мы его как увидели, так и обомлели. В жизни такого страхолюдства не видывали. Снизу-то вроде как человек совсем, а поверху от плеч — шея могучая да мохнатая. И голова козлиная с рогами преогромными. Идёт такой высоченный весь и в алой мантии длиннющей. Плавно так идёт, лишь мантия-то чуть и колышется. И прямо на нас. И руки к нам тянет. А смердит от него так, будто сдох он давно и только-только из могилы выбрался. Если бы Полька нас за рукава не удержала, мы бы так прочь и сорвались бы.
Ну что ж, вот и подтверждение моих видений. А то я слегка подозревал, что никто в мои россказни после общения с душой Миланы Лебедевой особо до сей поры и не верил.
— Рога у него вот такущие, — Демьян ребром ладони полоснул себе по плечу, — и хитро так закрученные. Я у наших-то козлов эдаких рогов отродясь не видывал. А голос у чудища тоже замогильный. Гулкий, жуткий. Он с нами говорит, а губами-то будто и не шевелит вовсе. Только башкой своей рогатой чуть качает, отчего только ещё страшнее…
— И что же он вам говорил? — перебил Демьяна инспектор. — Его слова вы понимали?
— Понимали, дяденька. Сказывал он, что рад новым адептам веры. Но сначала доказать преданность нам свою должно, а для того через гордость и приличия переступить, презрев все привычные догмы и морали. Прям так и сказал. И выбрать нам предложил. Либо, говорит, надобно вам будет пойти путём унижения через непотребства телесные, либо совершить обряд кровного единения с другими приспешниками.
— И вы, — вмешался я, — конечно же выбрали второе.
— Так мы же не знали, в чём тот обряд-то. Думали, как братание кровью, через смешение оной. А про жертвоприношение и не ведали вовсе. А про унижения-то Наивысший этот как нам объяснил, так у нас и выбора не осталось. Такую мерзость сказывал, аж повторять зазорно. А отступиться Валька уж не пожелал. Сильно, видать, Полька охмурить его успела.
— Что дальше было? — вновь перехватил инициативу Холмов. А я глянул на женщин, что сидели рядом, затаив дыхание. Даже служанки замерли неподалёку, бросив дела и изумлённо прислушиваясь к разговору. Вот им потом будет о чём меж собой посудачить. До крови ж поди языки смозолят, косточки барину перемывая.
— Дальше он нас по домам отпустил и велел к следующей встрече молитву выучить. А Полька проклятущая бумажки нам с письменами вручила и сказала, что призовёт нас к хозяину, как нужда будет. С тем и разошлись в тот раз.
— Выучил молитву-то? — стало мне интересно.
— Не, — мотнул головой парень, — не успел. Уж больно словеса необычные на той бумажке были.
— А бумажка где? — Холмов тоже посчитал момент с молитвами достойным особого внимания.
— Да тут у меня где-то, — принялся суетливо шарить по карманам Демьян. — Вот она.
Инспектор принял из рук Останина сложенный в четверо немного измятый лист и, развернув, стал читать вслух:
— «Сатан, оро те, аппаре те росто! Вени, Сатано! Тер оро те Вени Сатано! Оро те про арте! А те сперо! Опера праестро, атер оро! Сатан, оро те, апаре те росто! Вени, Сатано!»
Посмотрел на нас:
— Ерунда какая-то, господа. Вроде нашими буквами начертано, но какая-то бессмыслица. Опера какая-то. И это «Вени, Сатано» всё повторяется, я уж сие пропускал раз несколько.
— Это не бессмыслица, — я сел рядом с ним, взял бумажку в руки и повертел её в руках, разглядывая. — Хоть буквы я разобрать всё так же не могу, но этот язык мне, кажется, знаком.
— Вот как? — удивился Холмов.
И все уставились на меня напряжённо-выжидающе.
— Да, — не стал я устраивать театральных пауз, хотя и хотелось неимоверно. — В силу своей бывшей профессии пришлось мне изучать в институте латынь. Это такой древний язык нашего мира. По крайней мере, то, что вы, инспектор, сейчас прочитали, очень на него похоже. Если не обращать внимания на ударения и если я всё правильно перевёл, записулька эта содержит в себе призыв дьявола или по-другому Сатаны. Такой злой сущности, которую верующие люди обычно противопоставляют доброму божеству. Чаще всего, кстати, эту тварь изображают как раз с рогатой головой. А призывают её всякие психопаты-сатанисты, верящие в реальность существования бога и дьявола.
— Особо не понял, — поскрёб пальцами свою массивную челюсть орк, — но интересно. Ты уверен, братец, что не напутал чего?
— Да вроде нет. Там написано: «Сатана молю тебя» и всё такое. А этот повторяющийся «Вени, Сатано!» означает «Сатана, приди!»
— А зачем им призывать Сатану, если эта рогатая мерзость уже здесь? — задумчиво глянул на меня Холмов.
— Я не думаю, что это сам Сатана, — поморщился я. — Может быть просто какой-нибудь похожий на него зверолюд. А вот призывом настоящего Сатаны должен заниматься наверняка какой-то попаданец из моего мира. Или из очень сходного с ним. Иначе откуда у призывателей знание латыни?
— Древние языки имеются и в нашей истории, — пожал плечами инспектор. — Разные алхимики всегда вели записи на чём-то подобном. Возможно и наш Вениамин Архипович обладает таковыми знаниями.
— Тогда можете показать ему бумажку, — вернул я листок Холмову, — чтобы удостовериться в правильности моего перевода. А заодно проверите, не имеет ли он к этому отношение. Шучу.
— Думается, это лишнее, — Шарап Володович, хоть и не до шуток ему было, вежливо улыбнулся, но листок у меня забрал, сложил и спрятал за пазухой. — Однако, давайте вернёмся к делу. Демьян Фролович, расскажите, что же произошло, когда вас пригласили на обряд?
— Мне ещё поутру прислали с нарочным записку. В ней велено было явиться потемну к старому лабазу, да дожидаться там сопровождающих. Валька такое же письмо получил. Ко мне ещё до полудня примчался, уговаривал не отказывать. Неохота ему, мол, одному туда соваться. Я, дурак, и согласился. А нужно было плюнуть на всю эту компанию ряженую да не ходить никуда.
Демьян замолк. Задумался, опустив голову совсем низко и уткнувшись взглядом в салфетку, лежащую перед ним на столе. Завис, словно с мыслями собираясь.
— Вы туда явились, — подстегнул рассказчика инспектор, — и…
— Мы ждали, что нас опять Полька встретит. Ан нет, какие-то господа в масках, что лица их скрывали, сначала нас сквозь дыру в заборе подле лабаза пролезть заставили, а опосля через задний ход и в сам дом запустили. А там темень — хоть глаза выколи, ничегошеньки не видать. Но нас под руку провели и оставили стоять. А сами сызнова песни свои заунывные затянули. И от завываний их так противно, что аж мороз по коже.