— Наше почтение, милостивые судари, — поклонился дед, сдёрнув с головы мягкий картуз и продемонстрировав нам слегка желтоватую, усеянную кучей родинок, морщинистую плешь в окружении венчика из редких седых волос. — Что барину доложить? Как представить? Отколь явились и для какой надобности?

— Скажи, — взял я на себя инициативу, — что прибыл коронный дознатчик. Статский советник Штольц с сопровождающими. Разговор у нас к барину серьёзный, отлагательств не терпящий.

— Уразумел, — снова поклонился плешивый старичок, видимо, состоявший при барине дворецким. — Обождать прошу, ваши милости. Сей момент доложу, что с утренним визитом важные господа прибыли.

— В смысле, с утренним? — удивлённо глянул я на товарищей после того, как дед, запихнув свой безжалостно смятый картуз под кушак и с кряхтением поднявшись по скрипучим ступеням высокого деревянного крыльца, скрылся в доме. — У них что, когда проснулся, тогда и утро?

— Это несколько устаревший термин, — благодушно пояснил барон. — Любой официальный визит вплоть до самого ужина считался до нынешних пор утренним.

— Извольте в дом, ваши милости, — распахнул входную дверь вернувшийся к нам дед. — Барин примет вас в каминной зале.

Мы поднялись на крыльцо.

— Судари, соблаговолите ваши шляпы и польта, — запустив нас в широкий коридор, дворецкий протянул к нам руки. Принял котелки с плащами и споро примостил их на витые рога изящной кованной стойки-вешалки. Надо же, как тут у них всё чинно. — Милости прошу. Сюда за мной извольте.

Дедок проводил нас в просторную комнату, где возле жарко растопленного камина, укрывшись снизу натянутым чуть ли не до груди пледом, восседал в кресле тучный пожилой мужчина в тёплом байковом, с атласными отворотами, домашнем халате пурпурного цвета. В руках господин, надо полагать, Останин держал раскрытую книгу солидной толщины.

Весьма впечатляющего вида товарищ, надо сказать. Длинные, до плеч, немного волнистые седые волосы. Впереди изрядная залысина, визуально делающая лоб значительно выше. Тёмные кустистые брови и пышные, частично побелевшие бакенбарды. Если бы не крупный мясистый нос, то из-за обвислых щёк и массивной нижней челюсти, заметно выдающейся вперёд, хозяин дома сильно походил бы на бульдога.

— Анатоль, как это понимать? — при виде нас мужчина нахмурился.

Он что, знаком с нашим бароном? А какого тогда тот ничего не сказал?

Хозяин дома отложил книгу на стоявший рядом журнальный столик, почти весь заставленный какими-то мелкими пузырьками и баночками. Как мне подумалось, с лечебными снадобьями. В центре столика, правда, возвышался хрустальный графинчик, на треть заполненный тёмно-рубиновой жидкостью, скорее всего, не имевшей к лекарствам никакого отношения. А пристроившаяся возле графина наполненная до краёв рюмка явно подтверждала мою теорию.

В голосе Останина чувствовалось удивление, смешанное с недовольством, а обращался он только к моему родственнику, на нас с Пеховым даже не глядя:

— Ты уж прости, что не встаю: подагра, зараза окаянная, уж который день продыху не даёт. Но не томи душу, разъясни, как сие возможно? За каким таким поганым интересом ты сменил службу и подался в сыскари?

— Ну что вы, Фрол Яковлевич, — широко улыбаясь, развёл руками барон, — и в мыслях не имел.

— А чего ж тогда дознатчиком представился?

— Так то не я, Фрол Яковлевич, — Анатоль указал на меня. — То мой вариативный родственник, иномирец Владислав Штольц, самим герцогом обласканный и в дело сыскное определённый. Явился он к вам по поводу расследования огромной важности. Так что не откажите в любезности выслушать.

— А вы с ним, стало быть, — прищурил один глаз Останин и немного нервно поправил еле выглядывающий из-под халата ворот сорочки, — прибыли в качестве подкрепления при атаке на бедного старика? Неужто провинился я в чём перед короной?

— Полно вам, Фрол Яковлевич, что вы всё о плохом? С чего ж вас кому атаковать? Вы в прошлом, без всяческих преувеличений, героический командир, а посему завсегда при почёте и уважении. А я даже не ведал, что к вам едем. Уж только у ворот и сообразил. Да вы не серчайте. Мы к вам, конечно, с расспросами, но исключительно с крайним почтением и благожелательностью.

— Ладно, убедил, успокоил старика, — кивнул Останин велеречивому барону, а я подумал, что не зря тот с нами напросился. Вон какая польза от Анатоля. Как быстро он с хозяином сладился.

— Но тогда, — продолжил Фрол Яковлевич, — не томи и поведай уже, какое дело пытаете, чего с меня мытаете[23]? Чем обязан?

— Прежде позвольте представить вам ещё одного моего спутника, — барон указал на ротмистра. — Баронет Пехов Илья Игоревич, тоже некогда служивший в нашем полку.

А Пехов-то, оказывается, баронет. Не знал. Тот скромно умалчивал сей факт. Штольц вот тоже сейчас разумно умолчал о службе ротмистра в жандармерии. Похоже, и старик не сильно жаловал правоохранительные органы.

— Что ж, — Останин кивнул ротмистру, — моё почтение, Илья Игоревич. Раз уж вы у нас служили, так думаю, мне представляться необходимости и не имеется?

— Так точно, ваше высокоблагородие, — кивнув, щёлкнул каблуками Пехов, вытянувшись при этом чуть ли не в струнку. — Премного наслышан о ваших подвигах.

— Да какие уж подвиги, — отмахнулся Останин, будто от какой неоправданной похвалы, хотя сам и разулыбался довольно. — Так с чем пожаловали, господа? Что за дело?

— Плохое дело, Фрол Яковлевич, — вновь вступил в беседу я. — Дело мы расследуем «Крутоярского зверя». Слыхали поди о таком?

— Как же, доводилось, слыхивал и неоднократно, — кивнул Останин. — Да токмо я то тут каким боком?

— С недавних пор убийца перебрался к вам сюда. И уже успел отметиться. Вот и хотим мы побеседовать с Демьяном Останиным. Он ведь вам сыном приходится, не так ли?

— Истинно, так. Неужто шельмец мой как-то замешан? — округлил глаза Фрол Яковлевич.

— Надеюсь, что нет, — поспешил я его успокоить. — Но дело в том, что вывести на убийцу нас может одна девушка, с которой имел близкие отношения приятель Демьяна. Тухваталин Валентин. Не знаете такого?

— Не знаком, — мотнул головой Останин.

Чёрт, как же тут жарко натоплено! С удовольствием снял бы сюртук, но его даже расстегнуть нельзя. Мой бронежилет в таком непотребном виде, что демонстрировать его кому бы то ни было — только позориться.

— Он с вашим сыном посещал тайное общество «Всенародная воля». Что, кстати, тоже не очень хорошо, потому как выявлена причастность общества к революционной деятельности.

— В бунтари, что ли, подался? — поднял брови Фрол Яковлевич, но вопреки моим ожиданиям, не выразил ни гнева, ни даже неудовольствия по данному поводу. — Ну так то для молодости обычное дело. Не могут юнцы не бунтовать. Сие в них природой заложено.

— Вот как? — удивился я.

— Несомненно, — заверил меня Останин. — Как взрослеющие волки стремятся они загрызть былого вожака и занять место оного. Как свежая лесная поросль пробиваются и проламываются они к солнцу сквозь ветви старых деревьев, стремясь перерасти, превзойти их, да укрепиться корневищами на превратившихся в прах, поверженных трухлявых стволах. А наше стариковское дело отойти в сторонку и не мешать им творить историю. Ибо без того не будет мир меняться, а то не есть хорошо. Кабы не нынешние вольности, я бы ещё лет с десяток тому вас, господ из сыска, и на порог не пустил бы, да и разговаривать не стал бы, слуг изъясняться послав. А нынче времена иные, поменялось всё. Нынче на благородство иначе смотрят, иначе и о долге пекутся…

— Да вы прямо философ, — немного скептически покивал я.

— А вы, голубчик, губу-то не топырьте, — усмехнулся Останин. — Поживёте с моё, ещё и не так размышлять станете. Это в молодости вы все гоношитесь, суетитесь-носитесь, о смысле бытия не задумываясь. А в старости самое время мозгами пораскинуть, пока они совсем не усохли. Тем паче, что с нашими болячками уже и не побегаешь особо.