Рейн снова ухмыльнулся. Какие же темные делишки замыслил Д-Арвиль, что решил подружиться с практиками? Метил на место главы Инквизиции и не гнушался ради этого ничем?

– И что это за задания будут? – Ансом хмурился и буравил нового главу взглядом.

Энтон вальяжно откинулся на спинку кресла:

– Все по-прежнему, – он улыбался. – Кого-то припугнуть, у кого-то вытащить правду, кого-то защитить. В конце концов, все мы служим королю и выполняем его волю.

Рейн едва сдержался, чтобы не хмыкнуть. Королю, ему самому, да. Все знали, что он был собачонкой на поводке в руках Совета.

– Вас здесь десяток человек, и завтра вы понадобитесь мне все. Получено донесение об ученых, которые проводят запретные эксперименты.

Рейн снова переглянулся с Иртом. Все как всегда.

Традиция передавать корону от отца к сыну прервалась со смертью последнего прямого потомка Яра. С тех пор короля избирал народ – на словах. На самом же деле члены Совета сражались за право возвести на трон своего ставленника, и их борьба была сложнее любой шахматной партии.

Церковь и Инквизиция заключили негласное соглашение и начали кампанию против ученой и торговой гильдий. Первую обвиняли в запретных экспериментах с демонами, вторую – в грабеже казны, взяточничестве, шпионаже.

– Детали я сообщу вечером. В течение месяца все практики пройдут несколько заданий под моим контролем, и я сделаю выводы. Кто-то шагнет наверх, а кому-то придется уйти. Хотя вы знаете, что из Инквизиции не уходят так просто, – в голосе Д-Арвиля послышался нажим. – Пока вы свободны, возвращайтесь к работе. – Глава мотнул головой в сторону двери.

Рейн уходил последним. Прежде чем дверь закрылась, он услышал бормотание Энтона:

– И кто же?

У выхода поджидал Анрейк Т-Энсом. Единственный, кто не вписывался в компанию благородных практиков. Вся его семья служила в Инквизиции, но отец не стал хлопотать за теплое местечко для сына, а велел подняться со дна самому. Рейну было жаль его: ни клыков, ни когтей мальчишка так и не отрастил, совесть не выбросил, и каждое дело превращалось для него в схватку на жизнь. Ему точно не было здесь места, от него даже пахло иначе: апельсином и пихтой, как от благородных.

– Потренируемся, пожалуйста? – Анрейк, как всегда, оставался серьезен. Он не позволял себе ни минуты на отдых или шутку, стремление учиться шло с ним бок о бок – в работе бы еще научился применять полученные навыки.

Рейн бросил взгляд на окно. Солнце стояло в зените, и жара проникла даже за холодные стены Черного дома. С улицы доносились гудение моторов и веселые голоса прохожих. Выходной не коснулся инквизиторов, но Рейн не спорил: в воскресный день город всегда становился врагом ему. Если он прятал лицо, замечая маску, прохожие переходили на другую сторону улицы. Если оставлял открытым, тыкали пальцами в клеймо ноториэса на щеке и перешептывались. Лучше позаниматься, и правда.

– Да, – коротко ответил Рейн.

Они прошли прямыми и узкими коридорами Черного дома. Три этажа сплошь занимали кабинеты, приемные, комнаты для собраний, но настоящая работа Инквизиции велась в подвалах. Под улицами города тянулись подземные лабиринты, все дальше и дальше, вглубь и вглубь. Комнаты для допросов, каменные мешки для одиночного заключения, большие общие камеры, каморки для детей на перевоспитании – в этом доме было уготовано место для каждого.

– Как думаешь, чего нам ждать от кира Д-Арвиля? – спросил Анрейк.

Парень явно сторонился других и старался держаться поближе к Рейну: то ли из-за схожего возраста, то ли из-за благородного происхождения, хотя то и дело пялился на клеймо.

– Время покажет, – уклончиво ответил Рейн, не спеша делиться мнением с посторонним: Инквизиция приучила не доверять никому. – А ты что думаешь?

Рейн мог признаться себе, что его не интересовало мнение Анрейка, но парень напоминал ему Кая: непокорными светлыми волосами, одновременно наивным и упрямым взглядом зеленых глазах. Будь брат жив, в этом году ему исполнилось бы двадцать, как Анрейку сейчас.

– Кир Д-Арвиль – тот, кто нужен Третьему отделению. Под его руководством практики займут достойное место в Инквизиции.

Рейн фыркнул. Кир Д-Арвиль! К представителям знатных родов обращались «кир» или «кира». Немногие практики следовали этикету, и между собой они привыкли называть всех по фамилиям. Все-таки, этот мальчишка был чужим в стенах Черного дома.

– Анрейк, давно ты в Инквизиции?

Рейн уже не помнил, когда последний раз вот так просто, первым, задавал вопросы сыну знатного рода. На словах перевоспитание исправило его и сняло вину, негласно же семью исключили из высшего общества.

– Шесть месяцев.

– Зачем ты здесь? – Рейн спрашивал осторожно, прощупывая почву, насколько парень готов довериться ноториэсу.

Анрейк нахмурился и не менял выражения, пока они не вышли на площадку для занятий инквизиторов. Целый арсенал и полный набор пыточных орудий – а больше для тренировок ничего и не требовалось. Обычно во дворе было шумно, но не сегодня – даже инквизиторы не устояли перед первым настоящим теплом и обменяли мрачные стены на солнечные улицы Лица.

Рейн направился в центр площадки, но почувствовал, что Анрейк остановился, и обернулся. Парень откинул упавшую на глаза челку, развязал маску и спрятал в карман. Без нее он выглядел еще моложе, щеки и подбородок покрывал светлый пушок.

– А разве я не должен быть здесь? – практик улыбнулся. – Мой род идет от Эсайда – основателя Инквизиции, соратника Яра. Каждый мой предок служил делу и защищал Кирию от демонов, убийц и предателей, продолжить их дело – честь для меня.

Заученные слова без капли искренности. Это Рейн чувствовал также отчетливо, как силу припекающего солнца или дуновение ветра. А ведь он сам мог оказаться на месте Т-Энсома. Служил бы Церкви, как отец, и, подобно Анрейку, стоял бы сейчас перед другим церковником, говоря ему, как верит в легенду о братьях, как предан государству. Как бы все было проще тогда!

– Ну, – протянул Аст. – Видящему всегда сложнее в мире слепцов.

Рейн рассеянно посмотрел на демона. С каждым годом он делался все более похожим на него, пока не превратился в копию: те же кудрявые черные волосы, те же серо-голубые глаза, тот же рост и худоба. Рейн спрашивал себя: не стань он ноториэсом, было бы у них столько же общих черт?

– Честь, – передразнил Рейн. – Она хороша: пугать стариков-ученых да шантажировать толстяков-торговцев.

Анрейк покраснел:

– И начинался мир с одного камня!

– Из Книги Арейна? Наизусть учил? – Рейн ответил снисходительной улыбкой.

Анрейк покраснел еще больше и отвернулся, пытаясь скрыть смущение. Знал Рейн таких, хорошо знал. Их не били отцы, не заставляли выписывать строчку за строчкой. Не отсаживали учителя на задние парты, не сравнивали с сыновьями великих родов. Они сами тянулись к вере, искренне хотели усмирить демонов, стать хорошими людьми. Вырастали, падали в самую грязь и видели, что демона слушает каждый – просто одни скрывали это лучше, а другие хуже.

Рейн скрестил руки на груди:

– Книга Братьев – та еще ересь. Церковь хочет подчинить не демонов, а людей, а Инквизиция старательно помогает в этом, чтобы держать всех в своих руках.

– Замолчи! – Анрейк едва не задохнулся от возмущения. Он выпучил глаза и со страхом огляделся, проверяя, нет ли кого рядом.

Рейн едва не рассмеялся. Ему было плевать и на Церковь, и на Инквизицию, и на учение, и кто и что пытается сделать. Он просто нуждался в деньгах, а работа требовала поддерживать образ ноториэса. Он мог говорить что угодно – хорошего от него все равно не ждали.

– Это слова твоего демона!

Развязав маску, Рейн кинул ее в траву и напоказ ухмыльнулся.

– Ноториэс, – закончил Анрейк, но от него это звучало не приговором, а сочувствием.

– Да, и что?

Парень уставился в землю. Никто никогда не отвечал на этот вопрос. Люди ждали от ноториэсов обмана, предательства, удара из-за спины, хотя не могли сказать этого вслух. Вторых шансов они не давали и уж точно не верили, что заплатить за него собственной шкурой достаточно.