– Видишь? С этих пор ты школьный герой, – слышится надо мной голос Нолана, когда остальные одобрительно кивают, и звучно поддерживают слова парня. Едкий страх, проникший под кожу, не покидает до сих пор, и я не могу отойти. – Ты вставать собираешься?

– А, да, – хмыкаю я, поднимаясь и отряхивая пыльные штаны.

– И как оно?

– Вы что-нибудь слышали?

– Что-то должны были? – удивляется Оуэн.

– Нет, ничего, – отмахиваюсь я, направляясь в сторону машины брата одного из парней и надеясь, что сегодня меня все же отвезут домой и не увидят, как мне тяжело дается дышать.

Именно этот день стал отправной точкой. Роковым вечером, если хотите. Ровно через четыре дня я почувствовала это впервые. Изводящая боль. Первым делом, естественно только из своей глупости, я обратилась в городскую больницу. И, естественно, они не нашли ни единого отклонения от норм, пожимая плечами после некоторых обследований: "Вы полностью здоровы". Чертовы бездельники. Так я и познакомилась с термином "смирение". Но, увы, вместе с приходом этого слова я забыла о слове "выбор".

Затем, уже через пять месяцев появились приветственные послания на стеклянных и зеркальных поверхностях. Впервые я столкнулась с этим глубокой ночью, направляясь за стаканом воды мимо огромного зеркала в коридоре. Слова, выведенные кровью на холодной поверхности "Больше боли" выбили из меня желание шевелиться, и тогда я лишь скользнула дрожащим взглядом по отражению, замечая, как от колена до стопы проведена ровная линия, словно прорезанная под линейку. Линия, нарисованная профессиональным чертежником. Даже сумрачная темнота была не в состоянии скрыть столь броскую полосу – эта царапина заживала больше месяца, но Ему было необходимо оставлять послания каждую неделю, а порой и чаще, отчего на моем теле постоянно красовались глубокие раны. Зачем? Или за что? Ответа не было, как и моих хотя бы смутных догадок. Лишь периодические стенания. Ему нравилось – это я знала точно. Не один раз и не два за неделю я могла свернуться на полу от боли, кусая запястье, только бы родители не услышали мычания в подушку и криков. Затем я поднималась, как ни в чем не бывало, ведь это, в какой-то степени, уже стало привычкой. Нет, не к боли, к боли привыкнуть нельзя и невозможно. Я привыкла знать, что она будет и ее не избежать, сколько ни слюнявь подушку. Синяки, царапины, кровавые разводы, раны, порезы, внезапные ушибы – все это стало частью моей жизни, которую я надеялась когда-нибудь изменить.

Позже, спустя полгода, моя обреченность только возросла. И случилось это одним днем: телевизор служил приятным дополнением к вечеру четверга, протекающему на удивление безболезненно, что являлось довольно редким явлением за последние месяцы. Сериал прервали, переходя на рекламу, в которой очень громко и навязчиво о чем-то напевали. Казалось, что целью рекламщиков является вывести зрителя из себя как можно сильнее и скорее. Признаюсь честно, сработало на ура. Я отвела взгляд, чтобы взять телефон, когда в глазах потемнело, а на виске выступила капля пота от внезапного ужаса. В коридоре лежала четкая тень. Его тень… Я полностью забываю как дышать, неотрывно следя за длинным силуэтом на полу. Тот двигается еле заметно, изредка подергивая острыми кончиками пальцев. Осторожно, стараясь не делать резких движений, я выглядываю за дверь, вправду желая столкнуться там даже с незнакомцем. Но владельца тени, к своему огорчению, так и не нахожу. Тогда, в момент, как мой взгляд касается пола, худшие опасения, что мучали меня все эти неполные пять минут, разом всплывают наружу – тень все еще нагло переливается на полу, но вскоре быстро скользит вправо, в конце концов исчезая в зеркале. Протерев глаза и буркнув: "Я к этому дерьму никогда не привыкну", мне в очередной раз пришлось заставить себя тут же забыть о произошедшем и продолжить заниматься обычными делами, спрашивая пустую квартиру о том, чего знать она не могла и никогда не будет. И только трясущаяся ладонь, хватающая ручку двери, выдавала мой так и не испарившийся страх. Дни бежали, как грязная кинолента из старой коробки на чердаке, но ничего помимо дней не менялось, в то время как визиты тени становились все чаще.

Автор

"Тик-так, тик-так", – скучающе произносил мужчина, подперев широким кулаком подбородок и наблюдая за темноволосой девушкой. Он вытянул ладонь, напрягая выпрямленные, точно струны, пальцы, и тогда шатенка вмиг прикусила губу, крепко хватаясь за ногу и пряча внезапно появившуюся из ниоткуда рану на светлой коже.

– И сколько же тебе осталось ждать? – демона отвлекает мужчина с непослушными ярко-красными волосами, что так некстати зашел в помещение.

– Год? Два? Быть может меньше… Я стараюсь, но эти слабые-слабые существа… – горестно выдыхает собеседник, потирая тонкую переносицу. – Несомненно, приходится стараться. Чтобы она не умерла, – размеренно поясняет тот. – Иначе все насмарку, – Демон резко сжал кулак, и девушка в отражении вмиг вцепилась рукой в сердце, тяжело дыша и жмурясь от боли.

– Что ж, тогда, смею полагать, мы выйдем вместе, – покривился красноволосый мужчина, расслабленно разминая шею.

– И у нас будет много дел.

Кора

С вечеринки на кладбище успело пройти чуть больше полугода. Однажды, вернувшись со школы в непривычно позднее для этого время, я не застала родителей, которые ушли в пятничный вечер на встречу с внезапно объявившимися старыми друзьями. И, вероятно, вечер должен был затянуться, ведь когда мама с папой куда-то выбирались – это всегда заканчивалось либо приключениями, либо, по крайней мере, ночевкой вне дома. Думается мне, сегодня – не исключение. Грызя карандаш все усерднее, – тот, что должен был помечать варианты ответов в бланках, я услышала звук, идущий из коридора. "Только не снова…" – обреченно опустив голову, я отложила бумаги в сторону, тихо выжидая, – напряженно, как перед оглашением вердикта судьи за подставное преступление. Снова какое-то клацанье, будто кто-то выстукивает острыми ноготками по поверхности покрытого лаком стола. У меня не хватает терпения, и я встаю, взяв в руку тот самый обглоданный карандаш, готовая накинуться, точно обезумевший зверь. Но стоит мне подойти к двери, как тень проскальзывает внутрь, облетает вокруг меня и игриво испаряется. "Что?! – не контролируя себя, я выбрасываю карандаш в коридор, – Оставь меня в покое, чертов ублюдок! Кто бы ты ни был, сдохни вновь!" В нос закрадывается запах железа, а из уха медленно выкатывается первая капля крови, знаменуя подступающую головную боль. Атмосфера в квартире становится мрачной и напряженной, но это злит меня еще больше: "О, Боже! Да это же кровь! Подумать только! Я привыкла, сукин ты сын. Фантазия иссякла? Это все, на что ты способен?" Былое спокойствие испаряется, потому что я наконец даю выход скопившимся за все эти месяцы эмоциям: "Почему бы тебе не представиться? Давай же, выходи и покажись, грязная тварь!" Большое зеркало на весь коридорный шкаф, перед которым я сейчас стояла – трескается с громким характерным звоном, расходясь красивой паутинкой по всей площади. С секунды я стою молча, но, быстро очнувшись, продолжаю выплескивать бушующий поток страха и раздражения, так и не узнав, на кого: "Это все? Что же ты, продолжай, – с иронией приглашаю я, – ты рушишь мою жизнь уже слишком долго, чтобы запугать подобным!" От злости и усталости все тело бросает в жар, а руки неумолимо чешутся. Тишина и никаких ответов, никаких звуков. "Я жду тебя, – выдерживая недолгую паузу, я продолжаю, отворачиваясь от зеркала и делая два неполных шага по направлению к комнате, – А Д А Й". Я выделяю каждую букву, наполняя их призывной едкостью и отвращением, будто хочу, чтобы он или оно услышало скрип моих зубов.

Заставая меня врасплох, чьи-то руки обвивают мое тело, одним рывком прижимая к зеркалу спиной. Этот маневр незваного "полу-гостя" заставляет осколки звучно осыпаться на пол, а часть – порезать мои плечи и лопатки, скорее всего, даже искромсать. Я в ужасе распахиваю глаза, делая глубокий вдох и медленно опуская взгляд на живот, опоясанный чужими пальцами – бледными, с синими венами, словно нарисованными. Крепко зажав меня в тиски, "оно" сжимает кулаки, притягивая плотнее к зеркалу и причиняя "кусачую" боль от порезов осколками, впивающимися в тело еще глубже. Я скоро расставляю ладони по обе стороны от себя и с силой отталкиваюсь от стекла, повреждая кисти, но все же успешно высвобождаясь. Резко развернувшись, я наблюдаю, как эти самые руки медленно, словно в воду, входят обратно в зеркало, и я слышу слова, что в корне поменяют мою дальнейшую и так уже нестабильную жизнь. Но сначала, прямо сейчас, как стартер – вселят жуткий страх: "Не уповай на смерть, ибо я – твой конец", – растворяется в воздухе холодное, шипящее эхо.