Поглядывая в зеркало заднего вида на разморенную теплом пассажирку, водитель задумался – пассажирка опасений не вызывала: бледненькая, худенькая, флегматичная «барынька», воспитанная и при деньгах (пахло от нее дорого и вкусно) – какая угроза может исходить от внимательных грустных, как у лани, глаз и тонких длинных, явно аристократических, пальчиков?!

– На ваше счастье, есть у меня такая старушка, – ухмыляясь в усы, сказал он и представил, как рассердится его мать, когда он явится к ней с пассажиркой среди ночи. – Правда, комнату она сдает редко – опасается воров, но попробовать можно: авось не откажет приличному человеку. Это тут рядом – на Лескова.

Старушка оказалась с гонором и встретила их неприветливо.

Стоя в дверях прихожей (ибо в крохотной прихожей помещались только два человека), недовольно смотрела она на сына, раздраженно запахивая полы байкового халата, надетого прямо на ночную рубашку с забавными слониками под разноцветными солнечными зонтиками.

Глядя на эти детские трогательные картинки, Эрика тут же решила, что назад под дождь и пронизывающий насквозь ветер не пойдет.

Ни за что не пойдет!

В крайнем случае, если ее все же выставят из квартиры, останется до утра в парадном и подремлет на подоконнике, а утром займется своими жилищными проблемами.

– Не сердись мать, тут такое дело… – суетясь вокруг пассажирки, объяснял водитель, пристраивая ее сумки в прихожей на тумбочку. – Мужик ее среди ночи выгнал из дому – не мотаться же девчонке по улицам.

– Жалостливый ты наш, – поджав губы, заворчала пожилая женщина, строптиво вздергивая остренький подбородок. – Чужих людей ему, видите ли, жалко, а обо мне ты подумал?! Ночь на дворе, а ты гостей в дом ведешь!

Ночная гостья ей явно не нравилась – даже не смотря на ее безобидный вид, не нравилась и все тут!

– Да, ладно, мать, не ворчи. Заплатят тебе за ночь, а если не договоритесь, после смены я ее к кому-нибудь из соседок на квартиру пристрою, – и, повернувшись к Эрике, подбадривающе подмигнул – не тушуйся, мол, девка, договоримся.

Услышав про деньги, пожилая женщина смягчилась.

А Эрике было совершенно все равно, как принимала ее хозяйка – «ей бы только ночь простоять!», а там уж она спокойно обо всем подумает и на первое время определенно устроится – с ее то деньгами!

– Ну и как же тебя зовут? – недовольно поинтересовалась хозяйка, решив для себя вопрос с лишней комнатой – хоть и небольшие, но деньги для нее не лишние.

– Эр… Это зависит от вашего желания – можно звать Анной, Гелей, Линой или Ангелиной.

Пожилая женщина ненадолго замолчала, вынуждая сына и гостью дожидаться своего решения, и согласилась оставить у себя девушку.

– Ладно, утро вечера мудренее. На одну ночь оставайтесь, а там видно будет. Раздевайтесь, – разрешила она, переходя в кухню (из комнаты шаг и ты уже в прихожей, из прихожей шаг и ты в кухне – вот такая маленькая была эта квартирка) и, недовольно загремев посудой, крикнула оттуда: – Чаем напою, а на большее не рассчитывайте!

– Ничего, Аннушка, не обращайте внимания – мать моя женщина отходчивая, к завтраку привыкнет к вашему присутствию. Вот тогда и поговорите о комнате. Кстати, зовут меня Василий Николаевич, – мужчина протянул руку, и Эрике ничего не оставалось делать, как пожать ее…

Она предпочитала не касаться людей руками без надобности – просто так, без денег… Зачем ей знать прошлое и будущее совершенно посторонних людей? Людей, которые не просили ее «погадать»…

Прошлое, настоящее, будущее и их грехи…

Как это все ее достало!

Но иногда, например, как сейчас, приличия диктовали свои правила, вынуждая подчиняться им, хотя бы в благодарность за участие и доброту к себе.

Водитель крепко пожал руку «ночной гостьи».

Едва дотронувшись до ладони мужчины, Эрика вздрогнула: перед ее глазами встала трагичная картина будущего этого человека, и она, обреченно посмотрев в глаза новому знакомому, четко произнесла:

– «Вы получили шанс еще при жизни исправить зло, содеянное вами», чтоб изменить свое будущее… Скоро вам, Василий Николаевич, придется везти двух мужчин, вернее, двух парнишек лет по восемнадцать – вы посадите их в машину около метро, потому что на улице будет лить дождь, и вы пожалеете парней, подумав, что они совсем не опасны. Не опасны, так же как я, но на этот раз вы ошибетесь, и эта ошибка будет для вас роковой: они перережут вам горло кухонным ножом и заберут дневную выручку.

На кухне громыхнуло.

Банка с чаем выпала из рук недовольной хозяйки, ревниво прислушивающейся к разговору в прихожей, и покатилась по полу.

– Что ты такое говоришь? – закричала пожилая женщина, вбегая в прихожую. – Ты беду на нас накликаешь!

Оторвавшись от побледневшего лица мужчины, Эрика медленно повернула голову и так посмотрела на кричащую рядом женщину, что та подавилась своими словами.

– Вы, мамаша, мне в ножки должны поклониться, за то, что я вашему сыну без его спроса Судьбу открываю – такого я раньше никогда не делала: человек должен сам попросить меня об этом. Слышите? Сам! За такое предсказание я могла бы с вас тысячу долларов взять, и вы бы мне их непременно заплатили! «Деньги ничто, когда речь идет о собственной жизни!» – сказал мне один умный человек, и я с ним полностью согласна – жизнь дороже любых денег. Но с вашего сына я возьму только пять тысяч, потому что, добро к себе ценю и в десять раз больше делаю. Слышите, Василий Николаевич? – Эрика повернулась к застывшему и онемевшему от страха мужчине и помахала рукой у него перед носом. – Ау-у! Василий Николаевич! С вас пять тысяч за предсказание – плата чисто символическая, но не взять я ее с вас не могу – профессиональная этика, знаете ли!

Но мужчина не реагировал на голос гадалки – расширенными от ужаса глазами, он смотрел на вестницу беды и не мог вымолвить ни слова – перед глазами его все еще стояла картина жестокой расправы над ним – будто кино, которое он увидел в печальных глазах ночной пассажирки, остановил кто-то на самой трагической сцене, нажав на пульте «стоп кадр».

– Ой, Боже, мой! Боже, мой! – запричитала пожилая хозяйка, хватаясь за щеки и без сил плюхаясь на невысокий стульчик у стены. – Горе-то какое!

Не обращая внимания на причитание женщины, Эрика равнодушно сняла с себя кожаную куртку, аккуратно повесила ее на пластмассовые плечики и убрала в шкафчик.

– Никакого горя пока не случилось, – равнодушно сказала она, прикрыла рот рукой и сладко зевнула. – И если ваш сын воспримет мое предостережение всерьез, а не как первоапрельскую шутку, и постарается «исправить зло, содеянное им», то его будущее изменится и ничего с ним не случится. По крайней мере, в ближайшее время уж точно. Где я могу помыть руки?

Не дождавшись ответа, Эрика обошла тихонько поскуливающую хозяйку, привалившуюся к дверному косяку, и скрылась за дверью ванной комнаты. Потом так же равнодушно прошла на кухню, перешагнув через рассыпанное на полу чайное месиво, взяла с полки чашку и налила себе заваривающийся в чайничке чай.

Она пила сладкий-пресладкий чай, откусывала пустой ломоть белого хлеба и, глядя на синие розочки на пластиковых дверцах кухонных полок, думала о том, что никуда сегодня не уйдет из этой квартиры.

Вот не уйдет и все!

Исчезновение девки-гадалки из Петушков заметили на следующее же утро.

Продавщица тетя Клава, придя в палатку, удивилась, что «сменщица», не дождавшись ее прихода, ушла, оставив палатку без присмотра: закрыла дверь на ключ, сунула его под козырек и убежала.

Но еще больше она удивилась, когда увидела на столе нетронутые бутерброды – как бы не уставала Эрика, как бы ни сыта она была, но от дармового угощения никогда не отказывалась.

Тетя Клава удивилась, но шума поднимать не стала – мало ли какие дела с самого утра могут быть у девки-гадалки: договорилась с какой-нибудь пассажиркой встретиться на первой электричке, вот и усвистала чуть свет.