Чудо третье: вдоль стен рядами стояли разнокалиберные ящики. Во мне немедленно включились жадность, собирательство и стремление утащить всё полезное в своё гнездо, пришлось сказать себе, что нужен грузовик, чтобы всё это увезти, и что гнездо должно быть моё собственное, а не общага.

Чудо четвёртое: в «газике» прямо на сиденье лежали ключи. Ключи от ЗиМа у меня уже были. Это, конечно, не значило, что я стал владельцем сразу двух машин, скорее, двух наборов металлолома на полусгнивших покрышках, и один из них внушал сильные подозрения в своей законности. Но всё равно приятно, у меня раньше ничего такого не было. Я залез в ЗиМ, развалился на заднем сиденье. Кайфовая штука, даже не очень пыльно внутри.

Гараж был невероятно громадный, снаружи он таким не выглядел, обе машины помещались в него в длину, оставалось место для второго ЗиМа, и в ширину метров десять, можно было бы поставить ещё две пары машин, если немного ящики отодвинуть. Справа стоял длиннющий, метра четыре, верстак с инструментами и небольшим точилом, так вот – он просто терялся в огромном пространстве. Попадись мне тогда зимой такой гараж, я бы в нём жить остался и никуда б не сбежал. Да меня бы в нём и не нашли, наверное. Лампа под потолком не могла осветить его целиком, по углам лежали густые тени.

Следом за верстаком стоял стеллаж с канистрами, в них был старый бензин, непонятно насколько годный. Я пошарился в нескольких ящиках, там лежали самые обычные бытовые вещи: одежда, книги, посуда и всякая всячина. Но всё старое, сейчас такое и не носят, и не читают. Нашлись и три альбома семейных фотографий, рядом лежала коробка с двумя орденами и орденской книжкой на то же имя, которое стояло в водительских правах – отца моего первого. За ящиками валялась длинная деревянная лестница, а зачем она была нужна, я так и не понял, под потолком ничего не было. Наверное, чтобы залезать на крышу снаружи, хотя что там делать, если на ней ничего нет. Удивительно, но не было никаких следов отопления. Хотя, если подумать, то это ж сколько надо жечь угля, чтобы отапливать такую громаду, проще застрелиться, да и нет смысла её греть, потому что потолки высокие, внизу тепла не будет. Однако, несмотря на высоту потолка, второго этажа в гараже не было.

В свете полученных фактов фигура моего первого стала ещё более жуткой и мрачной. Он совершенно явно не знал, где находится гараж, ключи от которого лежали у него дома, иначе бы он не бросил награды отца, столько хороших вещей и семейные фотографии.

Когда я вышел на улицу, уже светало. С собой в квартиру ничего не взял, чтобы капитан не начал задавать вопросы, положил только фотоальбомы на верстак, посмотрю потом. Награды трогать не стал, а всё остальное меня не заинтересовало. Пришёл домой, поставил чайник, и тут зазвонил телефон. Во-первых, в свете постановления ЦК КПСС, Совмина СССР и ВЦСПС «Об усилении работы по укреплению социалистической дисциплины труда» (капитан так и сказал всё название полностью, я на середине зевнул и извинился, капитан помолчал и повторил с начала) надо получить удостоверение о том, что у меня сменный график работы и я имею право находиться не на рабочем месте в рабочее время, нужно подъехать на работу прямо сейчас и принести фотографии три на четыре. А во-вторых, сегодня у меня смена начнётся с обеда, и клиент особенно ценный, а предназначенная мне часть его досье – в палец толщиной, будь добр освоить. Капитан совершенно спокойно относился к моему переменному полу, но обращался ко мне исключительно в мужском.

Зашёл в фотоателье, и там меня обрадовали тем, что фотографии выдают на следующий день. С товарищем капитаном сильно не поспоришь, если он хочет фотографии сегодня, значит, никакого завтра у меня нет, команды надо исполнять в точности. Однако, через три рубля оказалось, что в фотоателье имеется экспериментальное оборудование моментального фото, инвентарные номера на нём те же, что и на обычном, только работает оно быстрее.

Капитан пребывал в расчудесном настроении, но повода, как обычно, он мне не сообщил. Выдал досье, взял фотографии, ушёл и минут через двадцать принёс забавный документ. На корочках значилось «КГБ СССР», и печать была вполне себе настоящая, только я в нём значился как «младший советник управления по делам туризма», без звания.

– Зачем оно мне, клиентов пугать?

– Ха-ха-ха, нет. Это на всякий случай. В номер к клиенту с таким документом ты не имеешь права входить, и если оно окажется у тебя с собой, будешь сдавать его в заклеенном конверте дежурному милиционеру, поперёк места склеивания надо ставить подпись, при получении проверяй её сохранность. Документ можно показывать коменданту общежития и наряду милиции на улице, если спросят. Пользоваться документом с иной целью я тебе запрещаю, тем более, что никаких прав он и не даёт, а управления такого не существует. Конверт я выдам. Кстати, выяснилось одно обстоятельство. Почему ты у нас не член комсомольской организации?

– Эээ… а я не член?

– Теперь уже член, вот, держи билет. Распишись в получении. Ну и последнее: ты ведь трудовые обязанности не исполняешь, их распределяют между другими, а зарплату получаешь исправно. Это некрасиво.

– Ясно. Кому отдавать?

– Оставляй в кассе.

– Вы такой тактичный.

– В смысле? Что знаю о твоих левых доходах и не наказываю тебя за них? Ну, знаю. А ты такой молчаливый, не правда ли? Кстати, как тебе удаётся проносить их мимо обыска?

– Ничего я не проношу. Я вещи подолгу не ношу и продаю, пока они новые. Не надо у меня это отбирать, не то я и вправду воровать начну, выйдет ещё некрасивее.

Капитан покивал с таким видом, как будто он именно этого ответа и ждал.

С клиентом я возился две недели, едва находил время съездить домой за свежими трусами. Заводной, как не знаю кто, ужас просто. Задача у меня была свернуть тему разговора на целлюлозную промышленность, но он вообще со мной о делах не разговаривал, некогда было, зато я теперь, наверное, крупнейший в Москве специалист по комплиментам на французском и по блюдам народов СССР, которые мы заказывали в ресторане. В последний день я просто порезал палец, покричал и приложил к порезу новенький бумажный рубль, клиент этим моментом заинтересовался, я наврал ему про впитывающую способность советской денежной бумаги и таки разговорил, и даже не знаю, зачем, ни на кого я его не навёл, ни с кем не познакомил. Капитан снизошёл до объяснений, оказывается, ему нужен был голос клиента, произносящий определённые термины, а вообще, некрасиво лезть не в свою часть операции, это в Комитете не принято.

Альбомы лежали на верстаке. И как-то вдруг опять вспомнилось, как я заматывал проволокой замки в своём первом гараже, и как удобно было спать в машине, а вслед за этим воспоминанием и другие пошли косяком, грусти хватило на несколько часов.

Наконец-то я дома. Лежать в любой позе неудобно, хоть стоя спи. Проспал сутки, проснулся в кресле завязанный в такой узел, что впору на повышение квалификации подавать, позавтракал и пошёл в гараж заниматься альбомами.

Обычные фотографии советской семьи. Я быстро определил своего первого, он сначала был единственным ребёнком, потом в тридцать девятом появилась сестра. Во время войны они не фотографировались, на послевоенных фото мамы уже не было, а сестра постепенно превратилась в симпатичную девушку. На последней фотографии, марта пятьдесят пятого, были отец и сын, здоровенная фотка, тридцать на двадцать четыре, портрет по плечи. Меня обдало холодом, хотя уже ожидал чего-то в таком духе: на фото был не мой первый. Очень похож, но у него другая форма мочек, нет промежутка между верхними зубами и брови немного не такие. Я б и сам мог перепутать, но мы же с Колей целовались, зубы его знаю, лицо до тонкостей изучил, а в фотомастерской отретушировали бы только явные дефекты, по мелочам напрягаться кому надо. На месте хорошего, может быть, парня жил какой-то упырь, который убил всю семью. Наверное, сразу после переезда и прикончил, соседи новые, ничего не заподозрят.