Эстев вздрогнул, осознав, что это “ты” относится к нему.
— Ты! До вечера необходимо восстановить столовую. И чтобы ужин был готов к сроку! Аринио! Что у нас с запасами самогона?…
Морок умчался, меряя двор широкими шагами, словно и не был до смерти уставшим. Позавидовав его энергии, Эстев поплелся к баррикадам, чтобы вернуть на место столы и скамьи. “А надо ли это делать? — невольно думал он, выдирая гвозди. — Что если они вернутся?”. Несколько крепких парней помогли ему в борьбе с гвоздями. Панические мысли продолжали крутиться в голове. Когда с баррикадами было покончено и столы вернулись на законное место, Эстев, не выдержав, пошел искать Морока. Ему нужны были ответы.
Морока он обнаружил в лаборатории Дуана. Алхимик как раз хлопотал над колбой бледно-зеленой вязкой жидкости. Старясь не думать, что это за отрава, Эстев сразу взял гору с наскока:
— Морок, нам надо поговорить. Об этом нападении …
К удивлению Соле, вожак отреагировал непрошибаемо спокойно. Уголки плотно сжатых губ на мгновение дернулись вверх.
— Как можно отказать Убийце бога? — с усмешкой ответил он. — Что там у тебя…
Глянув на Дуана, который и не собирался оставлять их наедине, Эстев сделал вдох и выпалил:
— Я боюсь, что без баррикад мы будем беззащитны перед новым нападением…
— Они не нападут, — отрезал Морок, а затем добавил. — Не хочешь взглянуть на него?
Сглотнув, парень согласно закивал головой. Брюнет жестом пригласил его внутрь лаборатории, а потом на лестницу вниз. Внутренности Соле сжались от воспоминаний о связанном человеке, которого пытал Дуан. Отвратительное и страшное зрелище. На этот раз в подвале не было ни подопытного, ни едкого голубого дымка, зато на скамье лежало тело человека. Морок зажег несколько масляных фонарей, свисающих с потолка, ярко блеснули золотые волосы и узоры на коже. Эстев остолбенел. Словно серо-золотая парча.
— Почему вы думаете, что они не нападут вновь? — тихо спросил он.
— У нас есть колокол и эквийские светлячки. Точнее, светлячки все до одного выгорели, но они об этом не знают…
Эстев склонился над телом так низко, что мог дыханием пошевелить его волосы:
— И это их остановит?
— Остановило же.
Эстев поднял глаза:
— Откуда вы знаете, как убить вакшами?
— Это не вакшами, а вакшамари, — наклонившись, Морок провел пальцем вдоль золотого узора. — Видишь? Их отличительная черта. Символизирует вериги. Они добровольно сдерживают собственные силы, чтобы не превратится в монстров. Вакшами же ничего не сдерживают, с ними было бы сложней совладать…
— Откуда?…
— Если я скажу, что много читал об этом, ты мне поверишь?
— Вы хотели показать мне нечто, что перевернет мои взгляды с ног на голову.
— После того, как ты упал в обморок от голоса Брэдли? Нет, думаю, ты еще не готов. Сначала тебе придется привыкнуть к тому, что мир полон страшных чудес, — он указал на труп.
Эстев почувствовал все нарастающее клокочущее раздражение.
— Храните и дальше свои секреты, говорите загадками, — процедил он. — Не хочу, словно дрессированная собачонка, послушно ждать от вас ответов. Просто знайте — это отталкивает людей. Они готовы на многое, прыгать в огонь и на мечи, но только когда понимают, ради чего это делают.
Кивнув, Морок снова улыбнулся уголками губ. Словно скупое солнце выглянуло в ненастный день:
— Хорошо, заключим соглашение. Я клянусь рассказать тебе всю правду, когда ты будешь к этому готов. Я сдержу обещание, и в твоих интересах постараться изо всех сил, — он направился в сторону люка, а затем обернулся. — Нет, ты не собачонка. Мне не нужен послушный пес.
Словно паук, Морок ловко вскарабкался по лестнице, а Эстев остался наедине с трупом вакшамари и раздирающими на части думами. Мгновение назад он был готов послать все к черту, и первым — вожака, а сейчас в нем снова разгорелся уголек упрямства, словно он и правда должен перетерпеть, постараться, и тогда… А что тогда? Неизвестно, словно белые пятна на карте, и он не смел строить никаких догадок. Эстев еще некоторое время разглядывал экзотический труп, а затем поднялся наверх. Впереди было еще много работы на кухне.
Дождь все усиливался. Эстев колдовал над печкой, ему помогало несколько крепких парней и девок. Одна из них, Ири, невысокая и коренастая, была, пожалуй, сметливей всех. Почти не говорила, только тихо кивала и угукала, не боялась грязной работы и огня. Эстев отметил, что она хорошая помощница, стоило приписать ее к кухне.
День за работой пролетел быстро. К вечеру дождь усилился, ветер разбушевался, и вскоре все были озябшие, мокрые и голодные. Для погребальной церемонии собрались все, кроме караульных. Шелестели расхлестанные ветром тенты над могилами. Эстев отметил, что ям гораздо меньше, чем тел… Кому-то придется ютиться подвое и, кажется, никого из присутствующих это не смущало. Аринио прошелся вдоль ряда ям, нараспев приговаривая:
— Все мы идем петляющей тропой, не ведая, что таит за собой каждый поворот. Никто из нас не знает, когда наступит конец, но каждый хочет с честью уйти с тропы и остаться в памяти. Мы не забудем, мы будем двигаться дальше, потому что все наши тропы сливаются в единый путь, конец которого мы видим очень четко. Впереди нас ждет имя человеческое. Мы отберем его у тех, кто привык относиться к нам, как к зверям, и больше никогда не позволим забрать у нас это: достоинство, свободу и уважение….
Его речь баюкала, сливаясь с шорохом дождя и барабанной дробью расхлестанных тентов. Уважение… Эстев задумался, уважал ли его кто-нибудь в той, прошлой жизни, относился ли кто-нибудь по-дружески? Заплакал бы кто-нибудь, погибни он? И вдруг понял, что нет. Он всегда был чучелом, посмешищем, пусть в чем-то и умелым, полезным семье. Никто бы не проронил по нему ни слезинки.
Аринио закончил речь. Крепкие парни взялись опускать тела в могилы. О каждом из убитых сказали несколько слов, кто-то расщедрился на целую речь. Морок стоял под дождем и молча наблюдал за процессом, словно темное надгробие.
Когда очередь дошла до Рихард, множество глаз сразу обратилось к Соле. Что ж, они и правда очень близко общались, даже когда Эстев перестал работать на конюшне. Сглотнув, толстяк сделал несколько шагов вперед, посмотрел на восковое лицо бывшего товарища.
— Рихард был добрым парнем, хоть и треплом, — выдавил он из себя. — Душа компании, не умел долго держать зло. Я не знаю, во что он верил, и какие похоронные обычаи в Айгарде, но надеюсь, что он найдет мир и покой. Ан.
Последнее вырвалось помимо его воли. Священное слово “ан”, слово благодати и гармонии. На мгновение Эстев испугался, что люди вокруг разорвут его на части, но отовсюду стали раздаваться разрозненные “ан”, их подхватывал ветер и швырял прямо в сырые могилы. Рихард опустили на дно под разноголосый хор священного звука.
Когда последняя могила превратилась в холм, все отправились на поминки. Горячая похлебка с лепешками и бочки забористого пойла быстро превратила тризну в попойку. Кто-то нестройно голосил песни, щупал повизгивающих девок, кто-то стал еще смурней, чем прежде. Морок ел что-то, подозрительно напоминающее лист алоэ, прямо с острыми иголками. Бррр, ну и гадость! Эстев все пил и пил, пытаясь залить невеселые думы, и сам не понял, как упился до ватных ног, головы и языка. Осмотрев пьяную толпу, он увидел в отдалении Уну. Девушка не ушла, как велел ей Морок, сидела прямо на земле, в грязном насквозь промокшем платье, с опухшими от слез красными глазами и опрокидывала в себя кружку за кружкой, словно матрос. Кулак Эстева сжался сам собой. Как мог Морок так обидеть ее и как она может терпеть такое отношение? Пошатываясь, он дошел до нее и упал на землю рядом. Уна даже не взглянула, продолжив самозабвенно заливать нутро самогоном, словно сама хотела упиться до беспамятства.
— Брось ты этого Морока, — пробормотал Эстев, еле ворочая языком. — Он тебя унижает… Отталкивает, а ты достойна большего… Ты очень красивая… и смелая… ты могла бы выйти замуж, зажить счастливо…
